Роман Гуль - Красные маршалы. Буденный

• Название: Красные маршалы. Буденный
• Автор: Роман Гуль
• Издательство: Ростов н/Д: изд-во «Феникс», 1998. — 384 с.
• Жанр: История
• Год: 1998
• ISBN: 5-222-00312-4

«Красные маршалы» Романа Гуля — произведение во многом уникальное. Сам автор — ветеран белого движения, участник I-го Кубанского («Ледового») похода Добровольческой армии — сражался с этими «маршалами» на полях гражданской войны, видел в них прежде всего врагов, но врагов сильных, победоносных, выигравших ту страшную братоубийственную войну.

Любопытство, болезненный интерес побежденного к победителям? Что двигало Гулем, когда в эмиграции он взялся писать о вождях Красной Армии?

Материала было мало, и сам Гуль не всегда считал его достоверным. Он таки не поверил официальным биографическим данным о В. К. Блюхере, которые были опубликованы в советской печати, продолжая считать Блюхера немцем, революционером-интернационалистом.

Очерки о красных командирах создавались в 20—30-е годы. Официально звания «маршал» в Советском Союзе тогда еще не было. Гуль выбрал немногих, кого сам считал достойными «маршальского жезла». И он не ошибся. Из четырех вождей Красной Армии, чьи биографии он написал, трое — за исключением погибшего Г. И. Котовского — действительно стали маршалами Советского Союза. Упомянул Роман Гуль и о четвертом, о Семене Буденном, но его Гуль не считал самостоятельной политической и военной фигурой, и краткий очерк о нем дал как составную часть описания жизни «I-го красного офицера» Клима Ворошилова. Еще один из пяти первых маршалов Советского Союза, Александр Ильич Егоров, почему-то выпал из поля зрения автора «Красных маршалов». А жаль, фигура была не менее колоритная, чем Тухачевский или тот же Котовский.

Естественно, биографии, написанные врагом командиров Красной Армии, не могут быть абсолютно объективны. В открытой печати материала было недостаточно. Что-то Гуль взял из слухов, что-то из анекдотов. Но характеры своих героев он угадал верно, и благодаря этому книга наполнилась обаянием достоверности и стала бестселлером. Она издавалась и переиздавалась за рубежом, выдержала несколько изданий в постсоветской России. На Гуля стали ссылаться журналисты, публицисты, к его труду обращались писатели, которых вдохновляла тематика гражданской войны.

Предлагаемое издание «Красных маршалов» Романа Гуля тоже по-своему уникально. Разработана и прилагается целая система исторических справок и комментариев, выполненных специалистами-историками, благодаря чему образы «красных маршалов» приобрели новые оттенки, стали достовернее. Кроме того, для полноты картины, к серии очерков, написанных Романом Гулем, добавлена биография С. М. Буденного, который по праву может считаться одним из легендарных, самобытных героев того трагического времени.

Книга рассчитана на самый широкий круг читателей и, бесспорно, оправдает их надежды.

_{Составитель П. Г. Горелов Комментарии и редакция доктора исторических наук А. В. Венкова}

---

Гуль Роман КРАСНЫЕ МАРШАЛЫ Венков А. В БУДЕННЫЙ

Название критических книг Р. Б. Гуля — «Одвуконь» — отражает тот простой и трагический факт, что после 1917 года и последовавших за ним страшных событий гражданской войны русская литература «пошла одвуконь»: одна ее часть осталась в стране «победившего социализма», а другая оказалась выброшенной на Запад, став литературой «русского зарубежья».

«Я узнал до конца, что значат слова: «гражданская война». Это значило, что я должен убивать неких неизвестных мне русских людей: в большинстве крестьян, рабочих. И я почувствовал, что убить русского человека мне трудно. Не могу. Да и за что?.. Я не последователь «классовой борьбы», «школы озверенья». Этой гражданской позиции Р. Гуль остался верен до конца.

С горечью осознающий катастрофическое оскудение современной русской культуры, Р. Б. Гуль, безусловно, признавал по обе стороны ее рубежа только одно — неустанную и мужественную защиту ее свободы и посильное приращение того духовного наследства, которое уже внесла Россия в мировую культуру.

Живой и правдивый свидетель почти 80-летней истории России в XX веке, Р. Гуль остро чувствовал необходимость донести до своего народа всю полноту исторической правды. Мы, разумеется, вольны соглашаться или не соглашаться сейчас с его оценками, характеристиками, особенностями позиции, — возможно, что и то, и другое, и третье в «Красных маршалах[1]» окажется трудно совместимым с привычным для нас образом мыслей. Возможно. Но дело совсем не в безоговорочно-бездумном согласии, мы, к несчастью, уже на собственном опыте узнали, до чего оно доводит в истории. Дело совсем в другом: подлинная русская литература всегда была самоотверженным поиском правды. И именно поэтому каждый честный и талантливый голос в ней должен быть непременно расслышан. Иначе общий поиск окажется бесплодным и заведет нас в очередной исторический тупик.

Работа Р. Б. Гуля на чужбине была полностью подчинена вере: «Мы не перестаем любить ее — Россию — (вечную) и верить в нее…»

И он неизменно верил: «Время придет, и история докажет, что зарубежная Россия прожила и проработала за рубежом не зря, а волей-неволей для России же».

МОЯ БИОГРАФИЯ[2]

До революции 1917 года

Я родился в 1896 году, в Киеве. Свое раннее детство и юность провел в г. Пензе и в Пензенской губернии, в имении отца Рамзай. В детстве я и мой брат Сергей (умер во Франции в 1945 году) часто ездили к деду в уездный городок Керенск Пензенской губернии. С этим заброшенным городком у меня связаны прекрасные детские воспоминания: старый дом, запущенный большой сад, весь старинный уклад той русской жизни. После большевистской революции Керенск из города был «снижен» большевиками в село и переименован в Вад (по реке Вад, на которой он стоит). Переименование было сделано потому, чтобы люди не связывали названия городка с именем премьер-министра февральской революции Керенского, хотя он не имел к городу никакого отношения (впрочем, кажется, его дед, протопоп, был родом из Керенска). Так с географической карты России исчез город моего детства.

Мое отрочество связано с городом Пензой, где я окончил пензенскую Первую мужскую гимназию. Это была старая гимназия, основанная во времена Николая I (тогда это был закрытый дворянский пансион). В наше время это была обычная классическая гимназия. Мой отец был юрист, домовладелец и помещик. В Пензе на главной, Московской улице (которую я сейчас вижу, как сон), у нас был каменный белый дом. Были свои лошади, две верховых (для меня и брата), корова, куры, собаки. Так тогда жили все зажиточные пензяки. А в Саранском уезде Пензенской губернии у нас было именье в 153 десятины, с большим деревянным домом, фруктовым садом, со множеством всяческой скотины; там в юности я охотился с борзыми и гончими.

Отец мой хотел, чтобы я поступил на юридический факультет Московского университета. Я соглашался, хотя к юриспруденции особой склонности не имел. Меня манила жизнь в столице, в Москве. Но когда я был в последнем классе гимназии, в декабре 1913 года отец внезапно умер от припадка грудной жабы. Эта смерть была первым сильным переживанием. Она многое открыла мне, чего я раньше не чувствовал. В 1914 году я поступил на юридический факультет Московского университета. Забыл сказать, что при жизни отца мы семьей (отец, мать и двое нас, сыновей) довольно много путешествовали по России. Часто ездили по Волге, просторы которой до сих пор помню; ездили на Кавказ, где в память врезалась горная гроза, когда мы были на горе Бештау, куда мы ездили на тройке. Бывали в Москве, ездили заграницу — в Германию (там в Бад Наухейме отец лечился почти каждое лето от сердечной болезни; после курса его лечения мы ехали по Европе — в Италию, Швейцарию, Австрию — и возвращались домой в Пензу к началу учения).

В Москве я поселился в знаменитом студенческом районе — на Малой Бронной. Перед университетом я благоговел. Но из профессоров меня увлек только один, читавший введение в философию — приват-доцент Иван Ильин. Впоследствии он тоже оказался в эмиграции и умер в Швейцарии, в Цюрихе, после второй мировой войны. У Ильина я и стал, главным образом, заниматься философией. Как сейчас помню, Ильин указал мне первые шесть книг для начала занятий: 6-й том диалогов Платона («Апология Сократа»), «Пролегомены» Канта, историю философии Древней Греции кн. С. Н. Трубецкого и еще две-три книги. В это время уже шла мировая война. Когда я перешел на третий курс университета, мой год был мобилизован, и я был. отправлен в Московскую офицерскую школу, которую окончил через четыре месяца.

Февральскую революцию 1917 года я встретил, уже будучи молодым офицером в запасном полку в своем родном городе Пензе. Весной 1917 года я отправился на Юго-Западный фронт, где в 417-м Кинбурнском полку был сначала младшим офицером, потом командиром роты, а затем полевым адъютантом командира полка. Мне нравился стиль моего послужного списка: «участвовал в боях и походах против Австро-Венгрии». Как известно, Австро-Венгрии давно уже нет на географической карте Европы.

В Москве в годы моего студенчества я бывал в семье инспектрисы Николаевского Института С. Ф. Новохацкой. Она была старым другом нашей семьи еще по Пензе; там она потеряла мужа, бывшего врачом, и со своими четырьмя дочерьми переехала в Москву. К Новохацким я обычно ездил со своим другом детства, бар. Гавриилом Штейнгелем. Я был влюблен в Олю Новохацкую, а Штейнгель — в старшую, Наташу. В 1915 году Штейнгель женился на Наташе, я был шафером, и у меня до сих пор сохранилась большая фотография свадебной церемонии. Увы, почти все люди, изображенные на этой фотографии, погибли в гражданской войне и революции. В 1917 году, когда я ушел на фронт, Оля осталась в институте. И встретились мы снова только через много лет, в Берлине после мировой войны, после двух гражданских войн, после смертей многих наших близких.

Почему я пошел в Добровольческую Армию

Ни до революции, ни после революции я не принадлежал ни к какой политической партии. Отец мой был член конституционно-демократической партии Народной Свободы (русские либералы). В революцию я сочувствовал идеям этой партии и воспринял революцию как демократ. Я был противником монархии, сторонником республики, демократки и социальных реформ. В частности, передачи земли крестьянам, хотя я сам происхожу из помещичьей семьи — у нас в Пензенской губернии было именье. Как демократ, я считал необходимым созыв Всероссийского Учредительного Собрания, которое должно установить в России демократическую конституцию. Так как созыв Учредительного Собрания был лозунгом и Добровольческой Армии, я поехал туда на вооруженную борьбу с большевизмом.

Сначала я был в партизанском отряде полковника Скмановского, в рядах которого участвовал в боях с большевиками. Затем этот отряд влился в Офицерский Корниловский Ударный полк. В составе этого полка я проделал знаменитый «Ледяной Поход» по донским и кубанским степям. Участвовал во многих боях с большевиками; под станицей Кореновской, в атаке на красный бронированный поезд, был ранен в бедро.

Летом 1918 года Добровольческая Армия вернулась в Ростов-на-Дону. Меня, как раненного, положили в госпиталь в Новочеркасске. К этому времени Добровольческая Армия политически меня разочаровала. После смерти ген. Корнилова влияние в армии перешло к монархистам. Демократический лозунг созыва Учредительного Собрания стал флективным Монархическая вертушка армии придала ему антидемократический, антинародный характер. В отношении крестьян применялись бессмысленные жестокости, бессудные расстрелы, чем Белая Армия отталкивала от себя самые главные антибольшевистские силы, основную массу населения России — крестьян. Я понюхал, что такая армия «реставрации» осуждена на поражение. Осенью 1918 года я подал рапорт об уходе из армии. Я уехал вместе с своей матерью в Киев к родным. В Киеве жила моя тетка, Е. К. Высочанская. Ее муж был полковником артиллерии. Гражданская война в радах Добровольческой Армии мною описана в книге «Ледяной Поход».