Антон Савин - Радуга прощения

• Название: Радуга прощения
• Автор: Антон Савин
• Жанр: Русская классическая проза

---

Савин Антон Радуга прощения

Антон Савин

Радуга прощения

Повесть

И я б заслушивался волн,

И я глядел бы, счастья полн,

В пустые небеса;

И силен, волен был бы я,

Как вихорь, роющий поля,

Ломающий леса.

Пушкин

I

Начиная эти записки, я, наверное, в первую очередь должен буду объяснить, почему я нахожусь не там, где обязан бы по всем законам судьбы. Нелегко осознавать, что все друзья твоей юности оказались по одну сторону барьера, а ты - по другую. Да, все они или умерли со славою на бесславных полях России, или доживают в тихих европейских мирах, сохранив свою честь, но затушив в себе огонь молодого любопытства, который не захотел тушить я.

Жизнь моя началась чуть раньше двадцатого века, как классическая сказка: я был бедным отпрыском благородного рода. Прокуренным и эсерствующим студиозусам я казался "белоподкладником", и элементарное владение хорошими манерами действительно перенесло меня в среду таковых. Мы единственные посещали занятия в пустынных залах Петербургского университета во время студенческих забастовок и беспорядков, не нацепляли красных кокард на шляпы, не кричали девушкам в лицо красивые слова справедливости на различных сходках.

У поэта Гумилева есть строка: "Вот иду я по могилам, где лежат мои друзья". Я тоже ступаю по одной большой могиле, имя которой - Россия. И закономерен вопрос: почему я так долго не нахожу себе в ней спокойного сна?

В университете я познакомился с неким человеком по фамилии Полторацкий. Он тоже аккуратно появлялся в аудиториях во время забастовок, но было известно, что он член партии, начинавшей входить в моду и чуть подточившую монополию эсеров на молодые умы, - партии эсдеков, социал-демократов. Однако социалистической истерии он оттуда не вынес и, видимо, занял очень осторожную и выжидательную позицию.

Думая подобным образом, я принял его за совершенно двуличного человека и потому поначалу сторонился. Но постепенно завязалась наша дружба - я был не настолько разборчив, как мои друзья-белоподкладники, чтобы во имя каких-то идейных разногласий презреть живую беседу и отринуть общество человека крайне гибкого ума, на которого Полторацкий походил более всех других студентов курса. Он совершенно не докучал мне своей идеологией, зарекомендовав себя человеком светским в высшем смысле этого слова.

Вскоре после того, как мы закончили университет, на страну опустилась смута. Поступив на государственную службу в период власти правительства Львова-Керенского, я по особому делу оказался на несколько месяцев в Москве, которую никогда не жаловал и в которой впервые остановился. Тем отрадней был неожиданный визит Полторацкого, неисповедимыми путями нашедшего меня в этом городе, где каждый домишко, казалось, затаился в гаденьком ожидании.

Как сейчас помню: было лето, уже отцвело все, что могло цвести, центральные улицы были завалены окурками, заплеваны и грязны. Радостные москвичи поговаривали о сносе памятника Пушкину. А Полторацкий сидел на стуле возле моей кровати и улыбался. Он всегда, сколько помню, был высокий, тощий, сутулился и элегантно курил - я на радостях даже разрешил ему делать это в моей комнате. Теперь он открыто говорил о своей принадлежности к эсдекам. Я вежливо заметил, что меня все это мало интересует.

- Я же говорю не то, что пишут на лозунгах! - засмеялся он. - Есть те идеи, ради которых все это действительно затевается!.. Ведь тебя всегда интересовало все пограничное, все запредельные качества человеческой сущности. Мы желаем иметь неограниченное право на эксперимент - в этом и есть сущность всей борьбы, которая ведется сегодня немногими умными людьми. Духовное горение - пожалуйста! То, что ты и подобные тебе богоискатели называют вслед за попами нестяжательством, - пожалуйста!

- Попрошу уволить меня от этого титула!.. - замахал я, помнится, руками.

- Да все вы богоискатели! - парировал Полторацкий. - Все вы Вячеславы Ивановы...

- Так и ты посещал вечера на башне. Значит, и ты богоискатель?

- Не совсем... Но слушай дальше. Что можете предложить вы, дворянство? Ваша жизнь правильна и скучна, наша - адски весела!

- Тоже мне нашелся Мефистофель доморощенный...

- Всякое великое дело начинается по-провинциальному, - парировал Полторацкий. - Жители Назарета тоже, наверняка, называли Христа доморощенным пророком... Но ты слушай дальше. У нас одна проблема: мало благородных людей. Каждый такой будет на вес золота! Подумай: многие будут набивать карманы царским золотом, многие халифы на час будут заводить огромные гаремы, но не обязательно использовать свой шанс так бездарно...

- Все это не очень убедительно и не так уж оригинально. Подобное в истории бывало...

- А главное, хотим ли мы с тобой этого или нет, будет большая смута, неисчислимые жертвы и унижения. И неужели все это пропадет зря?! Нужно же придавать смысл даже самым бессмысленным явлениям! Немногие на это способны, но ты, Датнов, как раз из этих немногих. И не будет ли это придание смысла твоей прямой обязанностью, а отказ от нее - преступлением перед будущим и собственной совестью?.. Я вот решил, что для меня - будет.

Последние фразы Полторацкий произнес совсем с иным выражением, чем предыдущую полупафосную, полушутливую речь. И именно они заставили меня признать в некотором смысле его внутреннюю правоту.

Впрочем, тогда наш разговор не имел никаких реальных последствий. До известных событий октября я больше не видел Полторацкого. Не видел я его еще год, и вот в момент, когда решился выехать из Петрограда навстречу наступающим войскам Юденича с твердым решением пробиться к белым или погибнуть - хотя бы потому, что умереть с голода казалось позорней и мучительней, - этот человек возник снова.

Он отвез меня в какую-то специальную столовую и после царского ужина предложил службу у Луначарского в большевистском министерстве культуры и просвещения. Я согласился. Мое высокое мнение о Полторацком особенно утвердил тот факт, что, являясь моим спасителем от голода или красноармейской пули и прекрасно осознавая это, он ни в коей мере не считал себя благодетелем и в беседе со мной не подпустил в свой голос ни малейшего барственного оттенка, столь соблазнительного в таком случае.

Однако через пару лет комиссариат просвещения окончательно превратился в неприятное и бесхлебное место, где обещанное право на эксперимент осуществлять стало решительно невозможно. Вдобавок таганцевское дело, по которому был расстрелян поэт Гумилев, в слабой мере касалось и меня, так что отъезд из Петербурга был бы шагом очень желательным. Правда, я не знал, что этот отъезд станет окончательным и вряд ли в своей жизни увижу я когда-нибудь город, которому обязан всем.

Я слышал, что Полторацкий переведен на службу куда-то в провинцию, но тем не менее часто наезжает в бывшую столицу. В один из этих визитов я нашел его. Он очень обрадовался моему желанию попасть к нему, долго расхваливал место, где ему теперь приходится жить, по-свойски ругал большевистских правителей за недостаточное внимание к провинции, говорил, что, прежде чем перестраивать огромную страну и пытаться обрести власть над целым миром, хорошо бы сделать подлинно новым хотя бы один незначительный городок.

Я принял пост помощника прокурора города Энска. Новое назначение, казалось бы, больше подходило мне по существу - ведь я окончил юридический факультет Санкт-Петербургского Императорского университета, одновременно являясь слушателем Духовной академии. В академии такая форма образования обычно не приветствовалась, но, поскольку ректор ее был старинным другом нашей семьи и сильно благоволил ко мне, для моей персоны было сделано исключение.

Однако Полторацкому я сказал, что если в прежние времена я и имел мысли о реформировании закона, если и подразумевал некоторое внешнее упрощение законодательных форм с целью избавления суда от ханжества и элементов фарса, то, по существу, собирался усложнять их, а вовсе не давать правовое обоснование воровству и моральное - хамству.

Столь резкие мои слова Полторацкого не смутили - мы с ним всегда говорили начистоту.

- Ну и что? Отринь ты старые принципы отстраненного благородства! Ведь если б сам Господь Бог придерживался подобных принципов, мир бы до сих пор не был создан.

- Но ведь если закон напрямую говорит, что нужно наказать правого и...

- Вспомни наши мудрые русские поговорки, ими и руководствуйся. Первая: до Бога высоко, до царя далеко. Вторая: закон что столб - не перелезешь, а обойти можно. То есть, находясь формально в рамках советской юриспруденции, ты можешь заняться собственным малым законотворчеством... соблюдая, конечно, всю возможную осторожность. В этом и есть главное из преимуществ провинции, о которых я тебе толковал.

- Но ведь мне придется участвовать в политических делах, а на это я никак не могу согласиться!