Генри Денкер - Голливудский мустанг

• Название: Голливудский мустанг
• Автор: Генри Денкер
• Издательство: Единая Европа
• Жанр: Остросюжетные любовные романы
• Год: 1995
• ISBN: 5-87945-007-4

Сенсационный роман «Голливудский мустанг» современного американского писателя Генри Денкера пресса назвала «самым тонким, глубоким и психологичным романом о Голливуде».

Герой книги Джок Финли — талантливый режиссер с необычайной внутренней силой и беспредельным творческим воображением. Но ради создания прекрасной картины он становится жестоким, беспощадным к людям, которые попадают в поле тяготения его магической личности, и обретает репутацию режиссера-убийцы.

История о «Голливудском мустанге», полная драматических коллизий, откровенных любовных сцен и столкновений характеров, держит читателя в напряжении с первой страницы до последней.

---

Сиделка вышла в коридор. Мистер Карр проснулся. Они могут зайти к нему по очереди. Очень тихо. Ненадолго. Дейзи попросила Джока пройти первым. Она должна привести себя в порядок, убрать следы слез, чтобы Карр увидел улыбающееся, белое лицо со счастливыми глазами. Джок отпустил ее и шагнул к двери.

Он вошел в палату осторожно, стараясь не шуметь; лишь один раз его подошва чиркнула по виниловому полу, заставив Карра открыть глаза. Он посмотрел на Джока, снова сомкнул веки, словно усталость не позволяла ему продемонстрировать интерес или эмоции.

Джок разглядел лицо Карра. Удивительно, как сильно может состариться человек за пять дней. На его голове обнажилась седина, которую он раньше тщательно скрывал. У него начала отрастать белая щетина, в то время как тонкие крашеные усы оставались черными. Щетина подчеркивала складки загорелой кожи, висевшие под нижней челюстью.

Сейчас он не был кинозвездой, Королем. Перед Джоком лежал старый человек.

Карр снова открыл глаза.

— Прес? Привет. Как вы себя чувствуете?

Карр кивнул, давая понять, что находится в удовлетворительном состоянии.

— Хорошо, хорошо, — прошептал Джок.

Карр снова закрыл глаза.

— Вы поправляетесь. Дейзи тоже приходит в себя. Поэтому я возвращаюсь в Лос-Анджелес. Мне кажется, это замечательно, что вы нашли друг друга. Вы нужны друг другу. Все будет потрясающе. Просто потрясающе!

Растерянный, охваченный чувством вины Джок с трудом подбирал слова. Он не нашел более точного слова, чем «потрясающе» — самой расхожей монеты в киноразговорах. Все было как минимум потрясающим. Это означало — да, возможно, неплохо. Или: не беспокойте меня. Этим словом характеризовали картину, погоду, будущую встречу за столом, в постели.

Если оно теряло искренность звучания, его меняли на эпитет «обалденный». Остававшийся таким же пустым.

Джок чувствовал, что слово «потрясающе» зацепилось за его язык, как рыболовный крючок. Он не мог освободиться от него. Новости из Лос-Анджелеса были потрясающими. Почти смонтированный материал был потрясающим. Глава студии радовался тому, что Карр поправляется потрясающе быстро. Когда Джок ездил на натуру, он отметил, с какой потрясающей быстротой рабочие демонтируют киногородок. Если бы кто-то сообщил о начале третьей мировой войны, Джок автоматически произнес бы: «Потрясающе!»

Все это время глаза Карра оставались закрытыми. Джок наклонился, заметил неглубокое дыхание актера и подумал, что Карр, возможно, заснул. Но Престон приоткрыл глаза. Значит, можно продолжать.

— Прес! Моя новость обрадует вас. Помните Мэри, моего монтажера? Вчера говорил с ней. Она сказала, что подходящая оптика сделает множественное изображение потрясающим! Сенсационным!

Джок замолчал. Карр смотрел на него.

— Звонили из Нью-Йорка. Президент сообщил, что они голосуют за выделение четырех миллионов долларов на рекламную и прокатную компании. Помните то время, когда вы могли на эти деньги снять восемь картин? — с улыбкой спросил Джок.

Престон посмотрел на него с вызовом, как бы спрашивая — кто приглашал тебя в мое прошлое, когда картины снимались совсем иначе?

Джок не знал, действительно ли Карр подумал так или ему это показалось. Он решил, что будет говорить, пока глаза у Карра открыты. Будет говорить о чем угодно. Если бы Карр что-то произнес, подал знак! Но актер лишь молча слушал. И дышал. Внезапно Джок начал импровизировать.

— О, Мэри сказала, что та большая сцена работает великолепно. Даже в нынешнем виде. Она говорит, что монтаж усилил эффект вдвое. А вы знаете, как все это выглядело после проявки!

Произнеся первую ложь, Джок внезапно понял, что он поставил свой личный диагноз. Карр не поправится. Престон, возможно, будет дышать несколько дней или недель, но он не поправится, так как слишком стар, слишком измучен напряжением последних недель. Умирающему человеку можно говорить все что угодно, одну ложь за другой, потому что обещания не придется выполнять.

— Да, Прес, насчет того мустанга! Мы ждем ваших указаний относительно его отправки.

Карр попытался кивнуть. Он впервые одобрительно отреагировал на сказанное Джоком. Это стимулировало Финли говорить все, что могло порадовать, заинтересовать Карра. На самом деле Джоку следовало уйти. Он понимал это. Но почему-то так и не шагнул к двери.

Говорил только Финли, но он должен был до своего ухода обязательно услышать нечто от Карра. Увидеть реакцию. Знак одобрения. Дружеские чувства. Все эти недели он, Финли, подстегивал Карра, бросал ему вызов, соблазнял, оскорблял, обманывал, старался унизить. И никогда не чувствовал себя равным Карру.

Возможно, причина заключалась в том, что Карр был Королем, а Джок Финли, как всякий молодой, самолюбивый режиссер, испытывал потребность ощутить свое превосходство над Королем? Над любой звездой? Справедливо это или нет, но для режиссера всегда жизненно важно подчинять себе всех людей, в контакт с которыми он вступает.

Кинозвезды, президенты, руководители студий, критики, зрители! Любыми средствами — обольщением, угрозой, игрой — режиссер должен заставить их делать то, что ему нужно, смотреть на вещи его глазами, любить его, восхищаться им.

Добившись всего этого, заставив студии доверять ему судьбу миллионов долларов, он все же чувствовал, как много значит для него мнение, уважение одного усталого, старого, умирающего… да, умирающего… человека. Джок удивлялся этому. Если бы Карр не умирал, для Джока не было бы столь важным услышать от него сейчас какие-то слова.

Джок Финли отчаянно нуждался в том, что мог дать ему лишь Престон Карр. В чувстве равенства, уважении, любви.

Он хотел обрести это сейчас. От Престона Карра. Услышать слово, увидеть улыбку, кивок, означающие: «Ты молодец, малыш, ты не хуже нас. Я знаю, что ты станешь великим режиссером. С моего благословения».

Нас постоянно преследуют легенды нашей молодости. Мы взрослеем, перерастаем их. Меньше думаем о наших достижениях, чтобы не сравнивать их с этими легендами. Прошлое покрывается туманом. Его герои остаются гигантами, отбрасывающими на нас тени до конца наших жизней. Даже сознавая то, что будет отбрасывать тень на наших сыновей, мы оглядываемся на прошлое, на его гигантов, хотим быть такими же большими и сильными.

Мы посмеиваемся над ними, но нуждаемся в них, в их одобрении, чтобы идти дальше, обретать большее величие.

Джок нуждался в этом сейчас. А еще он хотел объясниться, если это возможно, по поводу той сцены с мустангом. Если он не сумеет оправдаться сейчас, он никогда это не сделает.

Все пустяки, о которых он говорил, закончились. Он выразил свою радость по поводу того, что Дейзи выдержала испытание мужественно. Сообщил прогноз, сделанный врачом. Сообщил о радужных надеждах, которые глава студии возлагал на картину. Запас подобных фраз иссяк.

Но осталась одна важная вещь, о которой ему хотелось поговорить.

Дыхание Карра, лежавшего с закрытыми глазами, было поверхностным, неглубоким.

Актер открыл глаза, словно выходя из старческой дремоты, и медленно перевел взгляд в сторону Джока.

— Прес… Я хочу объяснить насчет той сцены. Я поступил так, не только ради себя, но и ради вас. Я не хотел, чтобы вы до конца жизни говорили себе: «Я сделал бы это лучше, если бы мне дали шанс, позволили все повторить».

Вам знакомо разочарование, неудовлетворенность, с которыми актер покидает проекционную, говоря себе: «Черт возьми, мы могли сделать это лучше». Это чувство усиливается во время просмотра. Наконец, на премьере, когда все остальные вежливо аплодируют, вы ощущаете горечь во рту и говорите себе: «Идиоты! Если бы они увидели, как мы могли, должны были сделать это, они бы сейчас кричали от восторга». Вы ведь понимаете, о чем я говорю, верно?

Карр не улыбнулся, не подал никакого знака. Только его глаза закрылись.

— И я подумал — дам ему шанс. Не буду просить его. Он — великий человек с поразительным чутьем. Я помещу его в неожиданную ситуацию. Если он почувствует, что у него нет на это сил, он прервет сцену. В другом случае он проявит свое величие. Сыграет так, что…

Джок не сразу смог подыскать нужные слова. Он говорил слишком быстро.

— … эта сцена станет памятником его актерской карьере.

Карр открыл глаза. Посмотрел на Джока. Глаза актера, которые были способны поведать многое зрителям, сейчас ничего не говорили Джоку. В них не было ни враждебности, ни прощения, ни понимания, ни осуждения. Если Карр и сердился, то это нельзя было увидеть. Он слишком устал, чтобы осуждать. Карр посмотрел на потолок, потом закрыл глаза.

— В тот миг, когда вы заколебались, Прес, о чем вы думали? Продолжать сцену или нет? Вы разозлились? Или… возненавидели меня? Я хочу знать!

Ответа не было.

— Даже если вас охватила ненависть, признаюсь, я поступил бы так снова. Для меня самое важное — сделать сцену живой и запечатлеть ее. Все остальное отходит на второй план. Все!