Савченко - Лариса Мондрус

• Название: Лариса Мондрус
• Автор: Савченко
• Жанр: Русская классическая проза

---

- Выходим на финишную прямую,- сдержанно, но удовлетворенно констатировал Шварц и немедленно позвонил матери. Она оформляла документы в Риге. Ее грозились отправить отдельно, и Шварц срочно вызвал мать в Москву, чтобы добиться совместного выезда.

В сберкассе, где они платили госпошлину за отказ от советского гражданства, произошла немая сцена. Молоденькая кассирша, принимая деньги, с робким изумлением взирала на Ларису Мондрус: как же так, любимая ее певица и вдруг собирается навсегда покинуть родину! Уж не мерещится ли ей? Еще раз смотрит в бланк. Да нет, все правильно: "Лариса Мондрус... за отказ от гражданства..."

На другой день в Москву приехала Герта Шварц, и началась беготня по инстанциям. В субботу они уже атаковали Израилову - все формальности улажены, пусть выписывает визы. Начальница ОВИРа отмахнулась: "Не сегодня, приходите в понедельник".- "Я не могу ждать до понедельника и не уйду отсюда, пока вы не выдадите визы". Израилову, вероятно, удивила такая настойчивость, но спорить она не стала: "Хорошо, приходите в пять вечера. У меня сейчас совещание. Получите свои визы, но мой вам совет: подождите до понедельника".

Шварц рассказывал позже:

- Я был взвинчен и не понимал, почему я должен ждать до понедельника. Тем более что на воскресение у мамы был обратный билет на Ригу. Я хотел, чтобы она уехала домой уже с визой. А тут какая-то беспричинная задержка. Только потом я понял, почему Израилова пыталась по-доброму отложить оформление визы. Ходили слухи, что собираются отменить плату за образование, и я в порыве своей настойчивости упустил этот момент. А Израилова уже, видимо, знала об отмене, но по долгу службы не имела права сообщать мне. От нее я помчался в сберкассу, по-геройски выложил шесть тысяч (за два диплома, это стоимость "Жигулей") и в пять вечера уже снова был в ОВИРе. Получили визы, и я со спокойной совестью отправил маму в Ригу. А в понедельник мне позвонил приятель и радостно сообщил, что плата за образование отменена. Вот так! Плакали наши денежки. Честно говоря, мы особенно не переживали. Рублей ведь с собой не возьмешь. Да, но сколько сольных концертов за эту сумму пришлось Ларочке спеть - сто десять!

Следующий этап для эмигрантов - отправка мебели. Носильные вещи, как правило, брали с собой, а крупные (мебель, книги, посуду) отправляли - эта операция производилась на Ярославском вокзале - по адресу: Вена, ХИАС (организация по координации переезда эмигрантов из СССР). Оттуда багаж переправлялся, по желанию владельца, в Израиль или в Италию, на определенный склад.

Когда Шварц увидел, как мужики заколачивали ящики с гарнитуром, в душе шевельнулось что-то нехорошее: ведь такими гвоздями могут пропороть матрацы, обшивку дивана. Его подозрения подтвердятся, но, к сожалению, это обнаружится только при распаковке.

Рядом со Шварцем на Ярославском вокзале оказался высокий человек интеллигентного, старорежимного вида, что-то между Троцким и Калининым: шевелюра, усики, бородка, пенсне.

- Ну что? Тоже в Израиль? - понимающе поинтересовался он.

- Да, потянуло на историческую родину,- пошутил Эгил.

- Позвольте представиться: Ефим Салганик.

Он держался с достоинством, как бы зная себе цену.

- Эгил Шварц, музыкант.

Разговорились. Выяснилось, что Салганик - врач-психиатр из Зеленограда, доктор наук, профессор.

Замечу, что не так давно в России эмигрант Салганик опубликовал книгу "Выродок России. Психологический анализ рождения и распада советской империи",- на мой взгляд, опус средней руки.

Если бы он напечатал ее лет пятнадцать назад, это, может быть, и представляло интерес, а сейчас и не такое пишут.

После сдачи крупнокалиберного имущества неминуемо встал вопрос о покупке вещей, необходимых там на первое время. Всякие полезные советы и сведения, что и в каком количестве надо брать с собой, черпались в основном из писем от тех, кто уже находился в Израиле и малость там пообтесался.

Одним из "знающих людей", ведших, вероятно, обширную переписку с эмигрантами в Израиле, была мадам Эстерман, мать бас-гитариста, недолгое время работавшего у Шварца. Она работала в антикварной комиссионке на улице Горького, а ее квартира, куда она пригласила Мондрус, напоминала музей изящных искусств. Стены увешаны иконами в дорогих окладах, картинами старых мастеров, шкафы ломились от всякого рода "фаберже", кузнецовского фарфора., хрусталя, статуэток. Эстерман жила одной заботой: как бы все это добро переправить на Запад, куда она и сама намеревалась со временем перебраться.

У Мондрус и Шварца таких ценностей, разумеется, не было. Самым дорогим они считали свой "архив" (ноты, Ларисины записи, фотографии, газетные вырезки). Все это они сдали в спецотдел аэропорта Шереметьево. Таможенник придирчиво осматривал каждую бумажку. На одном фото Шварц был снят с братом Ларисы в военной шинели. Брата "отрезали".

Разрешалось взять с собой три иконы - купили три иконы. От Эстерман Лариса узнала, что там очень ценятся льняные простыни, льняное постельное белье. Мондрус накупила простыней несколько десятков - везли ящиками! Шварц удивлялся: неужели это барахло нельзя купить на Западе?

В другой раз Эстерман сообщает, что в балашихинском универмаге "выбросили" гардины, которые в Израиле считаются страшным дефицитом. Шварц вынужден мчаться на своем бывшем "Запорожце" в Балашиху за этими чертовыми гардинами.

А Эстерман все "учила" Ларису: "Сейчас в Израиле холодно, возьмите обязательно электрический камин". Что делать, купили гэдээровский электрокамин. Приобрели, по совету, и японский сервиз (он до сих пор стоит у них), и еще много всякой всячины. Причем все покупали не на продажу, а чтобы нормально "устроиться".

Мадам Эстерман очень старалась быть полезной для Мондрус. Но свой интерес тоже не упускала. Например, попросила оказать услугу: захватить с собой два ящика с какими-то ценными, чуть ли не "кузнецовскими" тарелками, на вывоз которых она выхлопотала разрешение. Но зато помогла и Шварцу получить справки на иконы. Дескать, они не представляют особой культурной ценности. Правда, на одну икону документы все-таки не подписали.

- Там на окладе жемчужины,- сказала чиновница из Минкулъта,- она не подлежит вывозу.

- Ах, ерунда,- ответила Эгилу Эстерман.- Оставьте ее у меня, добьюсь разрешения и потом переправлю вам.

- Борис, все кончилось тем,- смеялся Эгил,- что в Италии к нам подошла какая-то женщина и потребовала от имени Эстерман передать ей два ящика. Я же не мог возражать: не выдам тарелки, пока не получу своей иконы! Уж лучше продемонстрировать пример доверия. Она увезла ящики, а икону я так и не получил. И вообще больше не видел ее. С Эстерман мы встретились случайно через много лет в Нью-Йорке. Она отбоярилась тем, что в России попала в переплет: вскоре после нашего отъезда ее посадили по какому-то делу. Икону, естественно, конфисковали.

29 марта Мондрус и Шварц устроили в своей уже бывшей московской квартире прощальный день. Из Риги приехали родители Ларисы, другие родственники. Пришла Люся Дороднова. Неожиданно нагрянул Муслим Магомаев. Свидетельством визита осталась подаренная пластинка с надписью: "Дорогим друзьям Ларисе и Эгилу с сердечным пожеланием. Где бы вы ни были, не забывайте друзей! Будьте всегда счастливы. Муслим. 29.03.73 г.".

Когда в Мюнхене я крутил в руках этот конверт с пластинкой так и сяк, то случайно обнаружил на тыльной стороне пакета написанный мелкой строкой адрес: "Баку, Хагани... кв. 27".

- Это что такое? Адрес Магомаева?

- Где?

- Да вот, в уголке.

Шварц надел очки и с изумлением стал разглядывать надпись. Наконец воскликнул:

- А-а! Вот оно в чем дело! Мы уже жили на Западе, Борис, когда узнали, что Муслим затаил на нас какую-то обиду. Дескать, почему мы ни разу не написали ему. А куда писать? Теперь я вижу, что он оставил нам адрес. Но ничего не сказал об этом. А мы и не сообразили рассмотреть конверт как следует. Кому это могло прийти в голову... Поэтому, наверное, и обиделся. Ну теперь что уж...

- Отсюда резюме: внимательно изучайте подаренные пластинки.

- Да мы ее так и не слушали. Если бы хоть раз вытащили из конверта, возможно, обратили бы внимание... Все недосуг было...

Проводы носили тоскливый характер, но еще более мучительным получилось расставание в Шереметьеве. Туда отправились на следующий день на двух машинах. За всей компанией увязалась даже мадам Эстерман, сильно переживавшая за свои "кузнецовские" тарелки

Родители Мондрус, Лидия Григорьевна и Гарри Мацлияк, держались мужественно, хотя понимали: расставание могло быть и навеки. Лидия Григорьевна с окаменелым лицом шла за дочерью, но когда ограждающий барьер разделил их, они обе разрыдались. У Лидии Григорьевны началась настоящая истерика, ее с трудом оторвали от решетки...

Таможенный досмотр. Тихий и обстоятельный, как работа в мертвецкой... Паспортный контроль. Жуткое по своей тупости лицо пограничника... Все! Кажется, все. Шварц оглянулся назад, где за решеткой - и в прямом и в переносном смысле - беснующаяся Лидия Григорьевна, плачущий Мацлияк, перепуганные родственники, и мысленно сказал себе: "Ты не вздумай, Эгил, когда-нибудь вернуться сюда и переступить эту границу". Только Дизик, которого разрешили взять в кабину, перешел Рубикон весьма легкомысленно, оставил небольшую лужицу у чьих-то вещей.