Доротея Уэбстер - Пейзаж с бурей и двумя влюбленными

• Название: Пейзаж с бурей и двумя влюбленными
• Автор: Доротея Уэбстер
• Издательство: ТЕРРА-Книжный клуб
• Жанр: Современные любовные романы
• Год: 1998
• ISBN: 5-300-01907-0

Романы американской писательницы Доротеи Уэбстер рассказывают о любви.

«Пейзаж с бурей и двумя влюбленными" — о юной преподавательнице колледжа, решившей поработать на каникулах горничной в замке.

Чем закончатся сложные взаимоотношения, завязавшиеся у нее с обитателями замка?

---

— Нет уж, — возразила рассерженная Женевьева. — Незачем вам торчать возле моей двери, привлекая общее внимание. Раз уж пришли, входите. Садитесь вот сюда, к окну, и не оборачивайтесь.

Американец послушно уселся на указанный стул и заметил:

— В конце концов, все это чистейшие условности. Ведь возле бассейна вы обнажены гораздо больше.

— Вся наша жизнь состоит из таких условностей, — возразила Женевьева, поспешно роясь в шкафу в поисках колготок. — Вы не хуже меня знаете, что если исключить из нашего существования все условности, то с ними исчезнет и культура, и общение станет попросту невозможным.

— Вот этим-то вы мне и нравитесь, — произнес Фуллер, непроизвольно порываясь оглянуться на собеседницу. — Что, еще нельзя? Хорошо, хорошо, сижу. С вами можно разговаривать на равных — а это так редко случается с женщинами.

— Видимо, я чего-то не понимаю, мистер... хорошо, Ричард, — сказала Женевьева, натягивая колготки. — Мне показалось, вы недавно нашли того, с кем вам нравится общаться.

— Что ж, в наблюдательности вам не откажешь, — сознался американец. — Да, я несколько увлекся. Если бы вы знали, как она хороша! Почему Шарлотта не изваяет ее? Это была бы прекрасная скульптура, поверьте! Нет, я ничуть не стыжусь этого своего увлечения и не сожалею о нем, но... Беда в том... Можно мне, наконец, повернуться? Ага, так гораздо лучше. Терпеть не могу говорить, не видя собеседника! И знаете, это платье вам очень идет. Почему я вас раньше в нем не видел?

— Это не платье, а костюм, — поправила писателя Женевьева. Стоя перед зеркалом, она подкрашивала ресницы. — Так в чем ваша беда?

— Да беда в том, что с прекрасной Жоржеттой абсолютно не о чем говорить, кроме жизни морей и океанов. Нет, она еще напичкана массой всяких сведений — ведь она, оказывается, любительница шарад и кроссвордов — но к чему мне весь этот хлам? Человек интересен не тем, чем набита его голова, а тем, как он этими сведениями распоряжается. Интересна игра мысли, фантазии, а не знание о том, насколько Средиземное море глубже Северного или какая змея укусила Клеопатру. Слушайте, милая Женевьева, я никогда не видел, чтобы вы делали макияж. Что случилось?

— Случилось то, Ричард, что вы вломились ко мне — кстати, так и не объяснив причины вашего внезапного визита — в самый неподходящий момент. Мне надо идти, так что наш, безусловно, интересный разговор придется отложить.

— Ах, как же я не догадался! — хлопнул себя по лбу американец. — Вы идете на свидание! Ну конечно! Позвольте, но кто же этот счастливчик? Ну-ка, ну-ка, дайте подумать... Это не Лоуренс... Наш мэтр? Нет, маловероятно, хотя... Кажется, догадался. Наш герой — этот мрачный цветовод, презирающий богатых бездельников. Я угадал?

— Ну, в общем... да, — выдавила из себя Женевьева, обескураженная даже не тем, что Фуллер так легко открыл ее секрет, а тем, что он почти дословно повторил слова Доменика. — А откуда... откуда вам известно, как он думает?

— Ну, дорогая Женевьева, вы меня обижаете, — развел руками Фуллер. — Можно сказать, что любопытство — это моя профессия. Я, конечно, не бытописатель и не такой уж психолог; в своей работе я больше полагаюсь на собственную фантазию, чем на психологическую достоверность. Однако мне всегда интересно разгадывать окружающих меня людей. А это довольно легко — ведь люди охотно говорят о себе и еще охотнее — о других. Ну-ну, значит, мой счастливый соперник — наш анархист-лесовод. Что ж, желаю приятно провести время. Впрочем, боюсь, свидание не будет слишком интересным. Не буду вас задерживать, — с этими словами американец поднялся. — Вероятно, лучше мне уйти первым. Если мы выйдем вместе или, упаси Боже, я останусь в комнате после вас, это быстро станет известно нашему герою и породит у него совершенно ненужные подозрения.

— Пусть каждый подозревает все, что ему угодно, — вспыхнула Женевьева. — Мне не нужна конспирация. Идемте.

Они вышли в пустой коридор и последовали к выходу. Хотя Женевьева и говорила только что о своем равнодушии к людской молве, все же она обрадовалась, обнаружив, что и коридор, и площадка перед флигелем пусты. Правда, когда они уже выходили, ей послышалось, что сзади них быстро закрылась дверь; но обернувшись, она ничего не заметила.

Во дворе Фуллер, помахав на прощание рукой, повернул к замку. Он уже входил в него, когда Женевьева вспомнила, что так и не получила ответа на один вопрос.

— Ричард, — окликнула она американца, — вы так и не сказали, зачем заходили?

— За тем, что уже получил, — обернувшись, любезно ответил писатель. — Побеседовать с вами, посмотреть, как вы живете, узнать что-то новое... Могу сказать, что визит оправдал мои ожидания — и даже с лихвой.

С этими словами он скрылся в замке, а Женевьева поспешила к розарию. Чувствовала она себя, надо сказать, довольно скверно. Как легко Фуллер обвел ее вокруг пальца! Она готова была бросить ему в лицо упреки, задать несколько язвительных вопросов — пусть оправдывается. А он и не думал оправдываться; она и не заметила, как сама оказалась в положении подопытного кролика. Кроме того, хотя она и не хотела в этом признаться, ее смутили слова Фуллера о том, что свидание вряд ли будет для нее интересным, его язвительный тон, когда он говорил о Доменике. Вдруг американец окажется прав?

Еще издали, подходя к розарию, она увидела Доменика — он стоял, прислонившись к старому платану. Сразу все сомнения и страхи выскочили у нее из головы: он ждал ее, он хотел ее видеть!

Днем, когда Женевьева думала о предстоящем свидании, она решила, что Доменик не такой человек, который будет проявлять инициативу; поэтому у них будет только то, на что решится она. Тогда же она задумала, что в начале свидания они не поцелуются — ведь она не давала раньше для этого повода. Но теперь, подойдя к парню и увидев его ожидающее, полное растерянности лицо, она поняла, что он нуждается в ласке и поощрении. Поэтому, вопреки первоначальному намерению, подойдя, она легонько коснулась своими губами его губ и тепло ему улыбнулась.

В ответ Доменик взглянул на нее взглядом, полным несомненной любви, и крепко обнял. Женевьеву давно никто так не обнимал. Все мысли о том, как она будет себя вести, что должна, а что не должна делать, вылетели у нее из головы. Она подалась к Доменику. Парень обнял ее еще крепче и поцеловал.

Первый поцелуй вышел у него не слишком удачным — видно было, что он тоже новичок в подобных делах. Но он учился прямо на глазах, и следующие поцелуи были гораздо лучше. Наконец Женевьева опомнилась.

— Пожалуй, мы так и не начнем говорить, — слегка охрипшим от волнения голосом сказала она.

— А разве надо что-то говорить? — спросил Доменик, не выпуская ее из объятий. — По-моему, и так все ясно. Ты мне нравишься. Очень нравишься! Пока я не могу сказать больше, но, возможно, скоро скажу.

— Ты мне тоже нравишься, — не стала скрывать Женевьева, — но...

— Что — “но”?

— Но я пока не знаю, что это — просто так, увлечение, или... или нечто большее. Давай присядем где-нибудь.

— Давай пойдем в рощу секвойи, — предложил Доменик. — Помнишь, я тебе показывал?

Они отправились в восточную часть парка, примыкавшую к горам. Там росла посаженная предшественником Доменика американская сосна. Сидя на скамье, вдыхая чудесный запах смолистых сосен, они говорили о своем детстве, о годах учебы, об обитателях замка. Разговоры то и дело прерывались поцелуями, которые Доменик стремился сделать возможно более долгими. Они и не заметили, как стемнело. В сопровождении Доменика Женевьева вернулась во флигель. Их могли увидеть — да, наверно, и видели. Ну и пусть! Женевьева еще не знала, что из этого выйдет, но не считала нужным скрываться.

Глава пятая

На следующее утро Женевьева проснулась с чувством, что в ее жизни произошло что-то радостное, и в то же время есть задача, которую ей надо решить. Она быстро поняла, откуда идет ощущение радости — от свидания с Домеником. И это же свидание задало ей задачу. Что это — увлечение, которое скоро пройдет, или нечто серьезное? Она вспомнила его руки, губы, выражение лица, нежность; вспомнила, каким он был, когда неделю назад расправился с тремя негодяями. Да, он славный, милый, но... Желанный ли? Любимый?

Она лежала не шевелясь, глядя в потолок; потом повернулась, так что ей стало видно окно. В прорези между шторами виднелся кусок неба с розовеющими на рассвете облаками. В детстве и потом в лицее она любила так лежать рано утром и размышлять. Много она передумала в эти утренние часы! В лицее они вдвоем с подругой Жанной снимали квартиру у мадам Делонэ. Женевьева всегда просыпалась первой и, пока никто не встал, думала, думала... Именно в эти утренние часы она принимала многие важные для себя решения, меняла свое мнение о людях, прощалась со многими страхами и сомнениями. Сейчас, спросив себя о Доменике, она поняла, что не может сказать ни “да”, ни “нет”. “А ведь это уже плохо, — подумала она. — Если бы ты могла сказать “да”, оно бы уже звучало в тебе. Ну, да видно будет”. Взглянув еще раз в окно, она решила, что пора вставать.