Татьяна Варнек - Доброволицы

• Название: Доброволицы
• Автор: Татьяна Варнек
• Издательство: Русский путь
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2001
• ISBN: 5-85887-118-6

Публикуемые в настоящем сборнике мемуары — еще несколько страниц из истории Первой мировой войны, перешедшей в России в войну Гражданскую.

Судьба женщин-мемуаристок оказалась сходной: совсем молоденькими, охваченные патриотическим порывом, они устремились на фронт, чтобы стать частью Русской Армии, воевавшей с внешним врагом. После раскола на белых и красных они вступили в Добровольческую армию и до конца прошли с ней тяжкий путь ее поражения, закончившийся для них утратой Родины.

---

После отъезда генерала Шкуро из Слоновки в то же утро стали грузить раненых на обывательские подводы для эвакуации. С этим дивизия торопила, и поэтому мы не успели сделать все, что было надо. И многим оказывали помощь, когда они уже лежали на телегах.

На другой день мы вышли из Слоновки и снова вернулись. Я так устала — нервы больше не выдерживали, и я попросила меня перевести в другое место. (Дальше в моей книжке ничего не записано. Точно все не помню.)

Поход продолжался. Помню обстрел в подсолнечном поле, обстреливали нас — по пыли в степи, но ничего особенного не было.

Глава 5. ДОЛГИЙ РЕЙС

Наконец я получила назначение в санитарный поезд «Единая, Неделимая Россия». Была 6 сентября в Туапсе — в отпуску — и вернулась уже на поезд.

Этот поезд состоял при нашем же корпусе генерала Шкуро. Он двигался за корпусом и стоял на ближайшей от него станции. Был оборудован как госпиталь, с прекрасной операционной и хорошим хирургом.

Раненых сразу же оперировали, их не эвакуировали, и они лежали в хороших вагонах. От поезда отделялась летучка, в два или три вагона, и на ней отправляли в тыл легкораненых и тех тяжелых, которым дорога не могла повредить.

Сестры были все кауфманские: Звегинцева, Таннберг, Скобельцина, Трегубова. Чудные вагоны, у каждой свое купе. Столовая с портретами Деникина, Колчака… Работали дружно! Всех сестер было, кажется, шесть. Сестра-хозяйка — не кауфманская. Старший врач — Сапежко, который был женат потом на сестре Таннберг. На поезд я попала совершенно случайно: когда я откомандировалась из отряда и ехала в Ростов за новым назначением, на ближайшей железнодорожной станции я увидела этот поезд. Я знала, что там работают наши сестры, и пошла к ним. У них как раз освободилось место. Они попросили старшего врача взять меня. Он запросил в Красном Кресте — и я осталась. Я была страшно рада. Во-первых, попала к своим, а во-вторых, осталась в нашем корпусе. Где мы стояли — не помню. Куда передвигались? Тоже забыла!

Но когда попали в Луганск и отправили летучку с ранеными в тыл — в Ростов, меня назначили их сопровождать. Было оборудовано две теплушки: одна с нарами для раненых (их было около двадцати человек) и вторая — кухня. Там из кирпичей поставили плиту. В этой теплушке ехали кашевар и санитар. Я ехала с ранеными. Большинство были ходячие. Лежачие были не тяжелые или уже отлежавшиеся в поезде.

Мне выдали все документы на раненых и на вагоны. Мы должны были прицепляться к поездам. Сначала все шло гладко: нас прицепляли, подвозили и снова цепляли. Но на какой-то большой станции мы застряли. Я пошла к начальнику станции. Он мне ответил, что нас ни к какому поезду прицепить не может и что надо ждать. Я ему поверила и ушла к своим.

Ждали долго: какие-то поезда приходили и уходили, но нас не трогали. Я пошла снова, и снова отказ. Сколько я ни настаивала, ни просила, говоря, что раненых надо скорее довезти до госпиталя, он не соглашался нас отправить дальше. Я поняла, что это просто нежелание начальника станции, и стала с ним говорить серьезно и требовать отправки. Он стал грубить. Я ему угрожала, что пожалуюсь нашему командиру корпуса, генералу Шкуро. Но начальник станции в ответ только рассмеялся. Я видела, что нас он не пропустит, вернулась к своим казакам и все им рассказала. Они, конечно, страшно рассердились. Мы устроили совет, после которого я снова пошла к начальнику станции и сказала ему, что если он нас не прицепит к стоящему поезду на станции, то казаки придут и с ним расправятся по-своему. Он мне нахально ответил: «Пусть попробуют!».

Я вернулась снова к своим. Мы сделали маленькую инсценировку: я подмотала лишние бинты на повязки, чтобы было больше, и все ходячие, кто прихрамывая, кто поддерживая забинтованную руку, с винтовками и нагайками в руках пошли объясняться…

Я шла впереди с раненым есаулом, который и должен был говорить. Наше появление произвело на начальника станции потрясающее впечатление! Разговоры были короткие. Есаул сказал пару приятных слов, казаки эти слова усилили, и был дан приказ нас прицепить.

Сейчас же пришел паровоз, сделал маневр, и нас поставили в хвост уходящего поезда. Отъехали мы с песнями и гиканьем казаков!

Был уже вечер, и мы улеглись спать. Ехали уже несколько часов, была ночь. Вдруг нас разбудил страшный толчок. Все проснулись. Мы несемся дальше, но трясясь, и слышны крики санитаров из кухни. Сейчас же открыли дверь и увидели, что вагон кухни сошел с рельсов и скачет за нами по шпалам. Необходимо было дать знать машинисту и остановить поезд, который был очень длинный. Но как это сделать?

Казаки сразу же сообразили: ходячие встали в дверях и стали палить из винтовок не переставая. Все лежачие спешно достали свои патроны, и я их передавала.

Машинист услышал нашу пальбу и остановил поезд. Санитары перетащили к нам всю свою провизию и утварь, пересели сами, и мы поехали дальше, оставив кухню между рельсов. Оказалось, что кирпичная плита была слишком тяжела: пол теплушки осел на колесо, которое пробило пол и, зацепившись, сошло с рельсов. На ближайшей станции я сделала заявление — просила выручить вагон и сказала, что на обратном пути я его возьму.

Доехали до Ростова, там я сдала раненых, и с одним вагоном мы перешли на станцию Ростов-Сортировочная искать кухню и после долгих поисков ее нашли. Плиту мы разобрали. Санитары перебрались в теплушку ко мне, где была печка, и мы могли на ней себе готовить. Так мы отправились в обратный путь.

До Харцызска доехали хорошо, но там застряли. Снова я нарвалась на такого же начальника станции: очевидно, что и тот и другой были большевики. Когда я пошла к нему с просьбой прицепить наши две теплушки к поезду, он просто ответил: «Нет!». И не пожелал со мной разговаривать. Ходила я к нему по нескольку раз в день, он грубо мне отказывал и откатывал теплушки все дальше и дальше на запасные пути, где стояло несколько составов с картошкой, которые он тоже задержал. А были уже заморозки, и картошка замерзала.

Я несколько раз пыталась позвонить по телефону коменданту города, но начальник станции меня к телефону не подпускал. Я угрожала, говорила, что подам жалобу генералу Шкуро, но ничего не помогало. Моей телеграммы на поезд он не принял. Мы стояли там уже неделю, и положение было безвыходное: уйти к коменданту со станции было невозможно, так как начальник станции, узнав об этом, угнал бы вагоны. Я не знала, что делать.

Целыми днями сидели мы с санитарами около печки, волновались, возмущались, но были бессильны.

Вдруг со стороны Ростова подошел броневик «Гундоровец». Я бросилась к нему, рассказала, в чем дело, и просила меня прицепить и вывезти: «Гундоровец» шел как раз в Луганск. Они согласились нас взять, но под условием, что я дам им спирту. Его у меня не было, но я сказала, что в Луганске они получат из поезда.

Они согласились, сейчас же сделали маневры, прицепили теплушки и медленно стали проходить мимо станции. Начальник, который ничего не подозревал, вышел на перрон смотреть, как проходит броневик, и вдруг увидел нас. Какое удивление и злоба были написаны на его лице! Оба санитара и я стояли в открытой двери и смеялись. Мне ужасно хотелось «показать ему нос», но я все же сдержалась!

Когда мы приехали в Луганск, к моему страшному огорчению, оказалось, что поезда нет: корпус был переброшен к Екатеринославу на махновский фронт, и наш поезд ушел за ним. Надо было снова искать возможности ехать туда. Мне было очень неловко перед гундоровцами, так как я не смогла сдержать обещания, но они сразу же поняли положение, и мы мирно расстались, а нам удалось скоро уехать и догнать поезд.

На махновском фронте были недолго и снова вернулись в Луганск с тем, чтобы перейти в Косторную, где находился корпус, наступавший на Воронеж.

Перед выходом из Луганска было страшное волнение. В чем было дело, точно не помню. Говорили о том, что железнодорожное полотно спускается круто под гору и проходит через большой и густой лес, где прячутся большевики, которые могут на нас напасть или попортить путь. Почему-то больше всего волновались из-за тормозов. Судили, рядили и, наконец, на все тормоза вагонов поставили санитаров. Поезд был длинный, очень тяжелый: весь из пульмановских вагонов. Ехали мы со страхом, но все обошлось благополучно.

Но за несколько станций до Косторной нас остановили и приказали уходить обратно в Луганск. Объяснений не было дано никаких. В Луганске приказали грузиться, не только ранеными, но и больными, и взять возможно больше. Началось отступление.

Когда на поезде уже не было ни одного свободного места, мы медленно поползли на юг. Ехали довольно долго. Стояли на станциях.

Работы было очень много. Всеми силами старались держать все в чистоте, но большинство больных были в своем платье, и появились вши. Не доезжая до Ростова, заболели тифом четыре сестры и многие санитары. Работать стало очень трудно: персонала меньше и прибавились еще больные из своих. Заболевшие сестры лежали по своим купе. Наш хирург Сапежко еще раньше заболел легкими, и его заменили доктором Ложкиным, попавшим в Добровольческую армию недавно, когда взяли город, где он был земским врачом. Человек уже немолодой. Когда начали заболевать сестры, он испугался заразы и заперся в своем купе, из которого не выходил. Мы остались с одним младшим врачом, но и его редко удавалось уговорить пойти к больным.