Евгений Вишневский - Нет билетов на Хатангу. Записки бродячего повара. Книга третья

• Название: Нет билетов на Хатангу. Записки бродячего повара. Книга третья
• Автор: Евгений Вишневский
• Издательство: Армада-Пресс
• Жанр: Путешествия и география
• Год: 2001
• ISBN: 5-309-00284-7

Как известно, дождь в дорогу — к удаче. А удача, если вы отправляетесь на побережье моря Лаптевых, необходима! Ибо Россия издавна славится своими дорогами и дураками.

...Если нет билетов на Хатангу, если дежурная в аэропорту — мегера, в ресторане только одно блюдо, а самолет неизвестно когда и куда прилетит, стоит иметь при себе книгу Евгения Вишневского — путешественника, математика, занимательного рассказчика и любителя вкусно готовить в экстремальных условиях. Время пролетит незаметно, самое главное — успеть на посадку...

---

А потом был праздничный ужин. Нынче он мне вполне удался. Кроме обычных уже согудая, фрикасе из зайца с белыми грибами (сушеными, разумеется), была бастурма из гуся (соус черносливовый), омуль в пряном кляре и куропатки табака. А ежели добавить, что на столе сияла ослепительная скатерть, сделанная из чистого вкладыша, стоял буке-тик полярной пушицы (расстарался Альберт), и время от времени пела все та же Мария Пахоменко (к сожалению, это была единственная кассета, которую привез с собой Большой Начальник), то легко представить себе и всю атмосферу праздника. Из напитков была все та же неизменная «солоуховка», сама именинница предоставила бутылку полусухого шампанского, а Большой Начальник добавил сюда плоскую фляжечку марочного армянского коньяка.

— Просто какой-то пир патрициев, — развел руками Большой Начальник. — Древний Рим в Арктике. Что ни блюдо, то произведение искусства...

— Причем созданное специально для того, чтобы быть уничтоженным, — добавил я.

— Ага, — согласился Коля, — я вот когда там, на обнажении, сильно проголодаюсь, ближе к вечеру уже, то все думаю, как же это, интересно, я вот ел-ел, и больше в меня не влезало, и неохота была... Сейчас бы, кажется, все смел подчистую, что на столе стояло, а тогда, помню, смотрел равнодушно. Непонятно...

— Я где-то читал, — вставил Альберт, — что в Древнем Риме на пирах специально рвотное подавали. Потому что возможности человеческого чрева сильно ограничены. А рвотного принял, очистился — и давай, тащи на стол новые произведения!..

— Альберт! — поперхнулась куском куропатки Нина Кузьминична.

— И все-таки кулинария — это высокое искусство, — сказал Большой Начальник, — и в Древнем Риме почиталось оно так же высоко, как поэзия, история и философия...

— Потому-то и извели империю под корень варвары, — вставил Шеф. — Я так думаю, что упадок Древнего Рима от обжорства и наступил.

— Ну, это вопрос спорный, — пожал плечами Большой Начальник. — Одно несомненно: кроме чисто утилитарного назначения — пополнять энергетический запас, хорошее кушанье — это еще и источник наслаждения, то есть предмет эстетический.

— И опять же оно сближает людей, роднит, — добавил Альберт. — Вот и в религии: преломление хлеба и все такое прочее. Да и принято так: все праздники, все торжества за столом отмечать. Взять хоть и нынешний праздник...

— А Новый год? — спросил Коля. — Ведь как у нас принято: весь год будет таким, как его первый день. А потому все сидят за столом, пьют и едят всякие кушанья...

— И к утру наедаются так, что животы каменными становятся, — буркнул Шеф, — потом валятся спать, и снятся им весь первый день нового года кошмары... И что, выходит, весь год таким будет?..

— А вот мне свекор рассказывал, — завладела общим вниманием именинница, — как он однажды Новый год в Вене встречал. В Австрии, — добавила она Коле.

— Вот спасибо, что пояснила, а то бы я подумал, что в Бразилии... — буркнул тот.

— Там Новый год в опере встречают. И дают всегда один и тот же спектакль вот уже лет пятьдесят — «Летучую мышь». Причем все устроено так, что антракт приходится как раз ровно к двенадцати ночи. Бьют часы, все поздравляют друг друга, выпивают по бокалу шампанского, а потом идут слушать оперу дальше.

— Оперетту, — вставил я. — «Летучая мышь» — это оперетта Иоганна Штрауса.

— Это не важно, — ответила мне Тамара, — а главное — что если верить той примете, то весь год будет вас окружать прекрасная венская музыка. Вальс... Кстати, никто не хочет потанцевать?

Однако танцевать в телогрейках и резиновых сапогах на вязкой кочковатой тундре оказалось невозможно, несмотря на то что в репертуаре Марии Пахоменко удалось найти вальс (батареи для этого специально поджарили на печке). Поэтому вновь пришлось вернуться за стол и налечь на кушанья и в особенности на напитки. И вскоре все, а особенно виновница торжества, довольно здорово набрались.

— Анекдот! — заявила она. — Я рассказываю анекдот. Анекдот к месту. Про чукчу...

— Может, не надо? — предчувствуя недоброе, спросила Нина Кузьминична.

— Нет, надо! — упрямо твердила именинница. — Надо, потому что я хочу рассказать анекдот. Про чукчу. К месту. — Она обвела руками тундру и льды на море. — Женился чукча на француженке, а через неделю разводится. «Чего разводишься-то?» — спрашивают его. «Шибко грязная, — отвечает, — каждый день по два раза моется — утром и вечером».

Тамара засмеялась своему анекдоту, следом за нею хохотнул Шеф, а потом и Валера.

— Ты бы, Тамара, это... — крякнул Альберт, — не рассказывала таких анекдотов-то, про то, кто да сколько раз моется.

— А что такое? — надменно спросила именинница.

— А то, — бухнул Коля, — что чья бы корова мычала, а уж твоя бы молчала...

— Хамы! — выскочила из-за стола Тамара. — А ты, ты... — она ткнула пальцем в сторону Коли, — быдло! — И, залившись слезами, вылетела из кают-компании, однако в дверях ноги ее подкосились, и она рухнула прямо в ручей.

Нина Кузьминична и Альберт подбежали к ней, подняли и под руки увели в палатку. После чего праздник закончился сам собой. Шеф с Большим Начальником отправились к себе. Вместе с ними ушел и Валера — к Кеше он не пошел: тот сразу поймет, что у нас был праздник, на который его не пригласили.

Мы с Колей вымыли посуду, прибрали по кастрюлям недоеденные яства (их хватит еще на пару дней, а холодильника здесь не требуется). После чего торопливо заснули.

15 августа

Вновь подул треклятый северо-восток, и опять все льдины оказались у нашего берега. Правда, Кешина бухта очистилась от льда совершенно. Ветер опять принес холод, ледяную крупу и плохое настроение.

Сегодня я в первый раз иду в маршрут — Нина Кузьминична попросила меня помочь ей принести образцы, которые она оставила на обнажении. Так что на сегодня я от хозяйственных работ в лагере освобожден. Там останутся Тамара и Большой Начальник. Обед и ужин, в сущности, готовы, так что никаких значительных усилий им прилагать не придется. (Да Тамара, как мне кажется, ни к каким работам сейчас не годна: она лежит в своем спальном мешке и стонет — веселенький был у нее вчера день рождения!) Впрочем, и меня тоже слегка мутит после вчерашнего, но так, чуть-чуть.

До разреза, то есть до места работы, можно идти двумя путями: длинным, по берегу моря, зато там твердый грунт и идти легко; и коротким, напрямик, но по кочковатой и болотистой тундре. Выбираем второй путь, тем более что берегом можно пройти лишь в отлив, а мы нынче с поздним подъемом его уже прозевали.

И вот он — мыс Цветкова! Высокий крутой обрыв упирается прямо в ледяные торосы. Спуск к воде (вернее, ко льду) очень крут, спуститься можно только по узкой лощине, у края которой прямо в болотягу тундры вбит лом. К этому лому привязан

трос (без него спуск был бы почти невозможен). Поскольку разрез на мысе Цветкова является каноническим, а место это — местом паломничества многих стратиграфов, спуск к обнажению оборудован давно и как следует. Птицы — кайры, чайки и топорки — видимо, уже поняли, что селиться здесь опасно, а потому склон чист от гнезд. А справа и слева совсем рядом шумят птичьи базары.

Вид, открывающийся отсюда, сверху, не может не потрясать. Море Лаптевых распахнуто на три стороны, а остров Преображения кажется совсем рядом, рукой подать. Неподалеку, тоже на высоком и крутом обрыве, стоит старый маяк, и хозяйственный Коля давно притащил оттуда добротный ящик для своих образцов, предварительно выкинув из него старые аккумуляторы. (Коля посчитал, что маяк брошенный и бесхозный.) Возле маяка почему-то много зайцев. Что им там? Море почти чисто ото льда, лишь кое-где плавают обломки ледяных полей, и по чистой этой воде один за другим в устье реки Хатанги идут пароходы. А весь лед собрался возле нашего берега, и голубые и салатные поля, покрытые причудливыми скульптурами, подчеркнуты черной линией Кешиной косы, в основании которой можно заметить жирную точку — Кешину избушку.

С трудом по канату спустился я вниз, по неопытности пустив на голову своим спутникам лавинку из увесистых камней. (Шеф довольно внятно матюгнул меня за это.)

Сперва мне было поручили ответственную работу: молотком выколачивать образцы, но после того, как по неопытности и никчемности я разбил две какие-то очень редкие и важные ракушки, Шеф произнес гневную тираду, которой категорически запретил использовать этого косорукого кретина (меня то есть) на какой-либо работе, кроме кухни, работ по лагерю и перетаскиванию тяжестей. И затем отправил меня в лагерь с огромным рюкзаком, набитым камнями.

В лагерь я отправился напрямик, через болотистую тундру. На середине пути из-за небольшого бугорка неторопливо вышел красавец олень и, остановившись, в упор уставился на меня. Он стоял метрах в двадцати и ждал, словно знал, что я один и совершенно безоружен. У меня даже камня под рукой не было — кругом, насколько хватало глаз, простиралась болотистая кочковатая тундра. Я уже собрался было сбросить рюкзак, с тем чтобы запустить в нахала хотя бы образцом, но олень, словно догадавшись о моих намерениях, повернулся и величественно исчез за тем же бугром, откуда и появился.