Гектор Манро - Оветс

• Название: Оветс
• Автор: Гектор Манро
• Жанр: Классическая проза

Руперта раздражали постоянные бесполезные сожаления его зятя Оветса. Оветс все время улыбался и извинялся — при ошибках во время игры в бридж, при неудачном выстреле на охоте. Однажды во время выборов Оветс вызвался произнести приветственную речь вместо сорвавшего голос Руперта, и неудачной фразой сорвал предвыборную компанию. И вот однажды с Оветсом случилась беда.

© ozor

---

Саки Оветс

Противник объявил: "без козырей". Руперт сбросил туза и короля треф и избавил оппонента от этой масти; тогда Оветс, которого Судьба назначила ему в партнеры, начал третий раунд с трефовой королевы, и, поскольку у него не было никаких других карт этой масти, открыл другую масть. Противник отыграл оставшиеся взятки — и роббер.

— У меня было еще четыре трефовых карты; нам нужна была только решающая взятка, чтобы сделать роббер, — сказал Руперт.

— Но у меня-то не было другой карты, — воскликнул Оветс, у которого наготове была защитная улыбка.

— Вам не следовало сбрасывать эту королеву к моему королю и оставлять меня со старой мастью, — заметил Руперт с вежливой горечью.

— Я думал, у меня…. ну я не знал, что же мне делать. Мне так жаль, — сказал Оветс.

Ужасные и бесполезные сожаления составляли большую часть его жизненных занятий. Если бы подобная ситуация возникла в следующий раз, он точно так же провалился бы и остался бы таким же огорченным и извиняющимся.

Руперт уныло глядел на него, пока Оветс сидел, улыбаясь и разбираясь со своими картами. Многие люди, наделенные хорошими деловыми способностями, не обладают даже рудиментарным карточным мозгом, и Руперт не стал бы осуждать и критиковать своего будущего зятя только за его ужасную игру в бридж. Печальнее всего было то, что Оветс всю жизнь улыбался и извинялся так же глупо и невинно, как за карточным столом, оправдывая свою фамилию. И за оборонительной улыбкой и привычными выражениями сожалений различалось едва заметное, но вполне очевидное самодовольство. Всякая овца на пастбище, вероятно, воображает, что в критическом положении она может стать ужасной, как армия со знаменами — достаточно только понаблюдать, как овцы стучат копытцами и вытягивают шеи, когда подозрительный объект меньшего размера появляется в их поле зрения и кротко себя ведет. И вероятно, почти все овцы в человеческом облике представляют себе, как они играют главные роли во всемирных исторических драмах, принимая быстрые, безошибочные решения в кризисные моменты, запугивая мятежников, успокаивая паникеров, оставаясь храбрыми, сильными, прямолинейными, но, несмотря на врожденную скромность, всегда слегка выдающимися.

"Почему, во имя всего никчемного и отвратительного, Кэтлин выбрала именно этого человека себе в мужья?" — вот каким вопросом с превеликим сожалением задавался Руперт. Был ведь юный Малкольм Атлинг, привлекательный, приличный, уравновешенный человек, который мог понравиться кому угодно и который, очевидно, оставался ее преданнейшим поклонником. И все же она отдает свою руку этому бледноглазому, неразговорчивому воплощению самодовольной пустоты. Будь это личным делом Кэтлин, Руперт пожал бы плечами и сохранил бы философскую уверенность, что она выжмет как можно больше из этой, бесспорно, неудачной сделки.

Но у Руперта не было прямого наследника; его собственный сын сложил голову где-то на индийской границе во время знаменитой кампании. И его собственность перейдет с соответствующим благословением в руки Кэтлин и ее мужа. Оветс будет жить в милом старом доме, в окружении других мелких Оветсов, таких же глупых, самодовольных и похожих на кроликов, будет жить на его земле и владеть ею. Такая перспектива нисколько Руперта не обнадеживала.

В сумерках того же дня, когда состоялась злосчастная партия в бридж, Руперт и Оветс возвращались домой после дневной охоты.

Патронташ Оветса был почти пуст, но его охотничий мешок явно не переполнился. Птицы, в которых он стрелял, оказывались почему-то столь же неуязвимы, как герои мелодрам. И при каждой неудачной попытке сбить птицу у него наготове было какое-нибудь объяснение или извинение. Теперь он шагал перед хозяином, бросая радостные реплики через плечо, но, очевидно, отыскивая запоздалого кролика или лесного голубя, которые могли бы стать счастливым полночным дополнением к его добыче. Когда они миновали край маленькой рощи, большая птица взлетела с земли и медленно направилась к деревьям, став легкой мишенью для приближающихся спортсменов. Оветс выстрелил с обоих стволов и ликующе возопил:

— Ура! Я подстрелил большого ястреба!

— Если точнее, вы подстрелили осоеда. Эта курочка — из одной из немногочисленных пар осоедов, гнездящихся в Великобритании. Мы строжайше оберегали их в последние четыре года; все егеря и вооруженные деревенские бездельники на двадцать миль вокруг были вынуждены — предупреждениями, подкупом и угрозами — уважать их святость, а за похитителями яиц тщательно следили в сезон размножения. Сотни любителей редких птиц восхищались их портретами в "Кантри Лайф". А теперь вы превратили курочку в жалкую кучу изорванных перьев.

Руперт говорил спокойно и ровно, но на мгновение или два свет истинной ненависти засиял в его глазах.

— Скажу вам, что мне так жаль, — сказал Оветс с примирительной улыбкой. — Конечно, я помню, что слышал об осоедах, но в любом случае не мог и представить себе, что эта птица… И это был такой легкий выстрел…

— Да, — сказал Руперт, — это было неприятно.

Кэтлин нашла его в оружейной, когда он поглаживал перья мертвой птицы. Ей уже рассказали о катастрофе.

— Какая кошмарная неудача! — сочувственно сказала она.

— Это мой милый Робби первым нашел их, когда он в последний раз был дома в отпуску. Разве ты не помнишь, как волновался он из-за них?… Ну пойдем, выпьем чаю.

И бридж и охота были позабыты в течение следующих двух или трех недель. Смерть, которая не считается с партийными склоками, освободила парламентскую вакансию в том округе в самый неудобный сезон, и местные приверженцы обеих сторон оказались перед лицом неприятных выборов посреди зимы.

Руперт переживал политические события серьезно и остро. Он принадлежал к тому типу странно, а скорее счастливо сотворенных индивидуумов, которых эти острова, кажется, производят в немалом количестве. Здесь есть мужчины и женщины, которые не ради какой-то личной прибыли или выгоды покидают свои удобные домашние очаги или клубные карточные столики и отправляются блуждать там и сям среди грязи, дождей и ветров, чтобы завоевать или перетянуть колеблющихся выборщиков на сторону своей партии — не потому, что они считают это своим долгом, а потому, что они этого хотят. И его энергия в данном случае была просто необходима, поскольку освободившееся место было очень важным и обсуждаемым, а его потеря или сохранение в тогдашнем положении парламентской игры значило бы очень много. С помощью Кэтлин он обрабатывал свой избирательный участок с неустанным, удачно направленным рвением, получая свою долю унылой обычной работы, а также более ярких событий. Дебаты в той кампании закончились накануне голосования, последней была встреча в центре, где нерешительных выборщиков, как предполагалось, было гораздо больше, чем где-нибудь еще. Удачная заключительная встреча здесь означала бы все. И спикеры, местные и приезжие, не забывали ни о чем, чтобы склонить чашу весов на свою сторону.

На Руперта возложили незначительную задачу — произнести приветствие председателю, который должен был закрыть слушания.

— Я так охрип, — возразил он, когда настал момент, — не думаю, что мой голос расслышат за пределами трибуны.

— Позвольте мне, — сказал Оветс, — я неплохо с такими вещами управляюсь.

Председатель нравился всем партиям, и первые слова приветственного признания Овцы удостоились шумных аплодисментов.

Оратор широко улыбнулся своим слушателям и воспользовался возможностью добавить несколько слов собственной политической мудрости. Люди начали смотреть на часы и искать зонтики. Тогда, посреди вереницы бессмысленных банальностей, Оветс произнес одну из тех случайных фраз, которые путешествуют от одного лагеря избирателей к другому за полчаса и с благодарностью принимаются противником, поскольку могут использоваться в агитации куда лучше, чем тонна предвыборной литературы.

По всему залу раздалось перешептывание и гомон, а кое-где послышалось шиканье. Оветс попытался убавить эффект своего замечания, и председатель решительно прервал его благодарственную речь, но ущерб был нанесен.

— Боюсь, что после того замечания я потерял контакт с аудиторией, — сказал Оветс чуть позже, сопровождая это примирительной улыбкой.

— Вы потеряли наши выборы, — сказал председатель, и он оказался подлинным пророком.

Месяц зимнего отдыха казался желанным тонизирующим средством после напряженной работы и конечного провала выборов.

Руперт и Кэтлин проводили их на маленьком альпийском курорте, который только приобрел широкую известность, и Оветс последовал туда за ними в роли будущего мужа. Свадьба была назначена на конец марта.

Это была зима ранних и несвоевременных оттепелей, и дальний край местного озера, в том месте, где в большой водоем впадали быстрые ручьи, был украшен уведомлениями на трех языках, где конькобежцев предупреждали, что не следует рисковать в опасных местах. Самое безумие приближения к этим самым опасным местам, казалось, обрело природное очарование для Оветса.