Николай Арсеньев - О Жизни Преизбыточествующей

• Название: О Жизни Преизбыточествующей
• Автор: Николай Арсеньев
• Жанр: Религия
• Год: 1966

---

Но для христианских мистиков это не есть мертвенный покой на лоне холодного безразличия, и эта Реальность не есть беострастно молчаливая абстракция, Сверхбытие неоплатонической системы или великое безразличное и безличное Все индусских Упанишад. Она ощущается как Жизнь, как избыток Жизни, как безмерная Любовь, будящая и нашу любовь и устремление. Великий Покой есть вместе с тем и великая Жизнь. И в связи с этим —несмотря на то, что самый акт мистического прикосновения происходит в глубоком «безмолвии», и несмотря на бессилие слов и понятий, даже потом, позднее передать хоть часть того, что пережито душою, — по той странной антиномии, которая управляет жизнью духа, любовь, охватившая душу, становится иногда столь безмерной, столь преизбыточествующей, что душа уже не может оставаться только пассивной, только воспринимающей, не может оставаться «безмолвной». Она чувствует себя охваченной, приподнятой этим подъемом, затопленной набегающими волнами Жизни, и она не может не отвечать им, и начинает внутренно петь и ликовать; впрочем, вернее поет не она, а поет в ней та же любовь, всецело захватившая ее, поют в ней эти волны вечной Жизни, Жизни любви, которые залили ее до основания. Так рисуют нам мистики это состояние. Это то, что они называют «внутренней песней души», без слов, без образов, без звуков, «la musica callada» — безмолвная музыка, по выражению Juan’a de la Cruz [337], прибой внутренних волн [338], песнь Бога в душе [339], согласно Мехтильде Магдебургской. «Песней я называю», говорит Rich. Rolle, английский мистик 14 в., «когда избыточествующей душой воспринимается пламенеющая сладость вечной любви, и мысль претворяется в песню, и весь ум изменен в сладчайшие звуки» [340]. Rolle так описывает некоторые высшие переживания душ, истинно любящих Иисуса: «Они внутренно пламенеют, и все внутренние части их духа ликуют в радостном блистании, залитые светом. И они чувствуют себя охваченными радостью торжествующей любви, чувствуют, как сердце их растопляется в песенном веселии… Но благодать эта не всегда и не всем дается, а лишь наиболее святым из святых душ, в которых сияет совершенство любви и зарождаются, вдохновленные Христом, песни любви и восторга; таким образом, словно превращенные в свирель или флейту, на которых играет любовь, эти души радостно и неизъяснимо прекрасно звучат пред лицом Бога … [341]. «Сердце и сила желания», так пишет Рэйсбрук, «возносятся к свету», который Бог открывает душе, «и во встрече с ним радость и услада такова, что сердце не может их вынести, но разрешается в криках счастья, и это называется ликовать или ликованием, и это — радость, которую нельзя объяснить словами. И невозможно удержаться, если захочешь, с сердцем вознесенным и широко открытым пойти навстречу этому свету; необходимо, чтобы голос сопутствовал, пока продолжается это движение и свет» [342]. «О, оставьте меня сидеть в одиночестве — безмолвной для мира и для себя самой, чтобы я могла выучиться этой песне Любви!» восклицает Гертруда Мур (английская созерцательница 17–го века)  [343]. И индусский мистик Кабир знает об этой внутренней музыке: «Внутри этого земного сосуда звучит музыка Вечного, и расцветает весна» … [344] «Никто не умеет мне сказать про ту птичку, что поет внутри меня… Она сидит под сенью любви, она пребывает в Недосягаемом, Бесконечном и Вечном, и никто не знает, когда она приходит и когда уходит» [345].

Иногда это «внутреннее пение» до известной степени объективируется, принимает более ощутительное выражение. Иногда мистикам кажется, что внутри их звучит некая определенная песня, определенная мелодия, необычайной сладости и силы. Так, сестре Heilwig средневекового немецкого монастыря Kirchberg (около Sulz в Южной Германии) «Бог даровал благодать, что она часто слышала, как из ее сердца звучала сладчайшая песня, какую только когда–либо слыхали, и иногда эта песня звучала так громко, что она была в большом беспокойстве, как бы не услыхали это те, что были вокруг нее» [346]. Ричард Ролль так рассказывает о своем переходе от первого состояния «горящей любви» (burning love) ко второму состоянию — «песенной любви» (songful love): «к ночи, перед ужином, когда я пел мои псалмы, мне почудился вокруг меня звук как бы от читающих или поющих. И далее в то время, как я со всей силою своего устремления молился к небу, внезапно — каким образом я не знаю — ощутил я в себе звук песни… Поистине, моя мысль постепенно претворялась в радость песни…» [347]. Но эта духовная, внутренняя мелодия — sweet ghostly song — мало имеет общего с внешней, земной музыкой. Она непередаваема другим [348].

Это переживание души — ощущение внутренней мелодии, которое описывает английский мистик, особенную роль играло в духовной жизни великого германского мистика и поэта (также 14 века) Heinrich’a Seuse. В своей автобиографии он очень много говорит об этом внутреннем пении. «Однажды рано утроим сидел он (Seuse рассказывает про себя в третьем лице) в тишине и покое, тут услыхал он, как что–то внутри его звучало столь сердечно–сладостно, что все сердце его всколыхнулось (do hort er neiswaz in siner innewendekeit als herzklich erklingen, daz alles sin herz bewegt war), и этот голос пел с прозрачным и сладостным звучанием, в то время, как всходила утренняя звезда, и пел он следующие слова: «Stella Maria maris hodie processit ad or turn — Звезда моря Мария грядет сегодня к восходу»  [349]. Это пение звучало в нем с такой сверхъестественной сладостью, что все чувства его вышли из себя и вместе с ним радостно пели…

Иногда — у Seuse это особенно часто — эта внутренняя мелодия души объективируется еще больше, так сказать выносится, проицируется во вне — в ощущении ангельской, небесной музыки. Так в другой раз, — рассказывает про себя Seuse, — «в ночь на чистый понедельник принялся он за свое молитвословие в ожидании, пока ночной сторож не протрубит приближение рассвета. И подумал он про себя: «посиди немного прежде, чем встретишь светлую утреннюю звезду». И как только чувства его пришли немного в успокоение, — вдруг небесные юноши запели громким голосом этот чудный антифон: «Светися, светися, Иерусалиме!» и это так безмерно сладостно звучало в его душе. Едва они пропели немного, как душа до такой степени переполнилась небесных звуков, что больное тело его не смогло выдержать, и глаза его открылись, и сердце его излилось от избытка чувства и полились горячие слезы» [350]. И еще: «В ночь Св. Ангелов было ему, словно он слышит ангельское пение и сладостные небесные звуки. От этого стало ему так хорошо, что он забыл о своем страдании. И один из них сказал к нему: «смотри, с такой же радостью, с какой ты слышишь от нас песню вечности, с такой же радостью и мы слышим от тебя песнь о Вечной Премудрости» … Ив другой раз Ангелы посещают его и поют ему небесные песни и увлекают с собой в небесный хоровод, и сладостное имя Иисуса, которое звучит в их песне, исцеляет все его муки  [351].

Эта небесная песнь, «неснь Ангелов», вообще весьма часто встречается в мистических переживаниях средневековой Германии, — так обширный материал дают нам записи, рисующие внутреннюю жизнь некоторых южно–германских женских монастырей в 14–м и 15–м в. в.: монастырей Kirchberg, Toss, Engeltal, Unterlinden [352]. Интересно напр., как сестра Adelheid von Hiltegarthaysen, будучи восхищена в видении, слышала «музыку неба», небесной сферы — das firmamenten Klanck. «Она была приведена к месту вращения неба, и оттуда исходил такой сладостный звон и звучанье, что это превосходило все чувства» … [353].

И внутренняя мелодия, охватившая душу Франциска Ассизского, нашла свой отзвук в подобных же рассказах легенды — рассказах о небесной музыке. Так, однажды во время своего предсмертного уединения на Альвернской горе, Франциск, мучаясь и скорбя по поводу судьбы своего ордена, долго не мог уснуть. Наконец, он забылся сном и увидел Ангела, стоящего у ложа его со смычком и скрипкой. «Я покажу тебе», говорит ему Ангел, «немного той музыки, которую мы играем там наверху — в небесном царстве, пред престолом Божиим». И с этими словами он только раз провел смычком по струнам: и тут Франциска охватила такая безмерная радость, душа его исполнилась сладости столь дивной, что поистине ему казалось, что у него нет больше тела, и что он не знает никаких страданий. «.И если бы только один еще раз коснулся до струн смычком, — рассказывал Франциск своим братьям на следующее утро, — то, конечно, моя душа отделилась бы от тела в избытке блаженства!» Так рассказывают нам «Цветочки»  [354]. Другой рассказ сохранен нам у древнего биографа Франциска Фомы из Челано. Во время своего пребывания в Виэти для лечения глаз — также незадолго уже до смерти — Франциску весьма хотелось послушать игры на лютне во славу Господню; он попросил одного брата, игравшего прежде в миру, раздобыть где–нибудь на время лютню и игрой на ней «доставить некоторое облегчение брату телу, жестоко страдающему». Но пришлось Франциску от этого желания отказаться, ибо брат смущался играть, боясь ввести в соблазн окружающих. «На следующую ночь, когда святой бодрствовал и размышлял о Боге, он вдруг услышал звуки лютни удивительной красоты и сладчайшей гармонии. Никого не было видно, но звуки то приближались, то удалялись. Святой отец, устремив душу к Богу, испытывал такую усладу от прелести песни, что ему казалось, что он уносится в иной мир». То была игра Ангелов [355].