Иустин Попович - Философия и религия Ф.М. Достоевского

• Название: Философия и религия Ф.М. Достоевского
• Автор: Иустин Попович
• Издательство: Издатель Д. В. Харченко
• Жанр: Философия
• Год: 2007
• ISBN: ISBN 978–985–90125–1-8

Достоевский не всегда был современным, но всегда — со–вечным. Он со–вечен, когда размышляет о человеке, когда бьется над проблемой человека, ибо страстно бросается в неизмеримые глубины его и настойчиво ищет все то, что бессмертно и вечно в нем; он со–вечен, когда решает проблему зла и добра, ибо не удовлетворяется решением поверхностным, покровным, а ищет решение сущностное, объясняющее вечную, метафизическую сущность проблемы; он со–вечен, когда мудрствует о твари, о всякой твари, ибо спускается к корням, которыми тварь невидимо укореняется в глубинах вечности; он со–вечен, когда исступленно бьется над проблемой страдания, когда беспокойной душой проходит по всей истории и переживает ее трагизм, ибо останавливается не на зыбком человеческом решении проблем, а на вечном, божественном, абсолютном; он со–вечен, когда по–мученически исследует смысл истории, когда продирается сквозь бессмысленный хаос ее, ибо отвергает любой временный, преходящий смысл истории, а принимает бессмертный, вечный, богочеловеческий, Для него Богочеловек — смысл и цель истории; но не всечеловек, составленный из отходов всех религий, а всечеловек=Богочеловек." Преп. Иустин (Попович) "Философия и религия Ф. М. Достоевского"

Исходный pdf - http://rutracker.org/forum/viewtopic.php?t=3723504

---

А если кого‑то можно назвать великомучеником атеизма и анархизма, то это Иван Карамазов. Никто никогда так по–великомученически смело и искренно не исповедовал основных догматов атеизма и анархизма — неприятие мира, неприятие Христа, «все позволено», создание человекобога. Но точно так же никто, как он, не имел смелости признать, что эти догматы — основные догматы философии и этики дьявола, нашептываемые им человеку. Иван смело и искренно утверждал, что нет ни Бога, ни дьявола; но он так же смело и искренно признал, что есть дьявол. Психологический анализ его личности нам это неоспоримо доказывает. Сам Достоевский опытно и реально убедился в существовании дьявола. Поэтому он решительно заявляет: «Неверие в дьявола есть французская мысль, есть легкая мысль» [223]. Физическая и метафизическая сила зла своей беспощадной реальностью настолько превосходит все именующееся человеком, что абсолютно невозможно видеть в человеке его начальную и конечную творческую причину. Человек представляет зло, но не является злом в сущности. Он представляет зло, потому что разделяет злую логику, злую волю и злоумие дьявольское. Его логика сорастворяется с логикой злого духа, а ум его — со злоумием, посему для дьяволу подчиненной личности преступление и грех становятся не только законными и позволительными, но признаются ими как «самый необходимый и самый умный выход» [224]. Для дьяволу подчиненного интеллекта рациональность, логичность греха является очевидной истиной, ибо грех — «логика и сущность сатаны» [225]. Поэтому все дьяволу подчиненные герои романа Достоевского «Бесы» видят в преступлении, в грехе — логику и суть своей жизни и всякой жизни вообще; поэтому для всех создателей человеко–бога аксиома «все позволено — alles isterlaubt» [226] логична и необходима, поэтому для логики Фауста, подчиненной Мефистофелю,, «erlaubt» погубить простодушную Маргариту. Грех — рациональность и логика этой ужасной жизни, поэтому Великий инквизитор разрешает грех своей санкцией [227]. Сорастворяясь с умом человеческим, дьявол порабощает и волю человеческую, ферментирует ее злом и использует ее как свое орудие. Поэтому все создатели человеко–бога вращаются вокруг оси личного своеволия, которое по сути своей есть не что иное, как воля человеческая, пронизанная волей злого духа. Своеволие сосредоточивает человеческую личность в солипсическом эгоизме. Как гениальный аналитик и чрезвычайно глубокий исследователь психологии дьявола, Достоевский особо подчеркнул неспособность дьявола воплотиться [228], т. е. выйти из тесной оболочки солипсического эгоизма и воплотиться посредством жертвенного подвига любви. Корень греха, грех в его метафизической сущности, представляет собой настойчивое утверждение: Я = Я.

«Грех — в нежелании выйти из состояния самотождества, из тождества "Я=Я", или, точнее,«Я»! Утверждение себя как себя, без своего отношения к другому, т. е. к Богу и ко всей твари, само–упор невыхождения из себя и есть коренной грех или корень всех грехов. Иными словами, грех есть та сила охранения себя как себя, которая делает личность "самоистуканом" [229], идолом себя, «объясняет» «Я» через «Я» же, а не через Бога, обосновывает «Я» на «Я», а не на Боге. Грех есть то коренное стремление «Я», которым «Я» утверждается в своей способности, в своем единении и делает из себя единственную точку реальности. Грех есть то, что закрывает от «Я» всю реальность, ибо видеть реальность — это именно значит выйти из себя и перенести свое «Я» в не — «Я», в другое, в зримое, т. е. полюбить. Отсюда грех есть то средостение, которое «Я» ставит между собою и реальностью.<…>Грех есть непрозрачное — мрак, мгла, тьма, почему и говорится: Тьма ослепила ему глаза (1 Ин. 2:11) [230]. Грех в своем беспримесном, предельном развитии, т. е. геенна — это тьма, беспросветность, безсветлостность, мрак, σχότς. Свет есть являемость реально­сти; тьма же, напротив, отъединенность, разрознен­ность реальности, — невозможность явления друг другу, невидимость друг для друга. Само название ада или Аида указывает на такой геенский разрыв реальности, на обособление реальности, на солип­сизм, ибо там каждый говорит: "Solus ipse sum!" На самом деле, Άδης (Άιδης — изначально) ΆΡίδης происходит от Fιδ ( = русскому и сербскому "вид"), которое образует глагол ίδ-εΐν — видеть и ά privativum. Ад — это то место, то состояние, в котором нет видимости, которое лишено “види­мости", которое не видно и в котором не видно» [231].

Анализируя личности своих отрицательных типов до исходных психофизических праоснов, Достоевский обнаружил, что зло, грех — таинственная сила, которая обезличивает человеческую личность, которая разваливает, дезинтегрирует целостность и целесообразность ее. Самый детальный, самый гениальный анализ и иллюстрацию этого Достоевский представляет нам в образе Раскольникова, неподражаемо описывая зачатие греха, его неприметное постепенное врастание во все психофизические составляющие Раскольникова, пока полностью не овладеет им и не сделает его своим орудием. А наряду с этим Достоевский основательно наблюдает и описывает постепенную дезинтеграцию человеческого ума, который пронизан грехом, постепенную дезинтеграцию человеческой воли и всех психических и физических составляющих человеческой личности, которые заражены микробами греха. В Раскольникове, на самом деле, произошел большой и страшный раскол, причина которого — воле–интеллектуальное подчинение греху. Раскольников является раскольником, ибо грех, зло — единая раскольническая сила, которая в человеческой личности раскол совершает. Эту раскольническую силу в Раскольникове Достоевский проанализировал поразительно, до мельчайших деталей ее сущности, и обнаружил, что эта злая сила, по преимуществу, одарена интеллектом и волей, что она входит в человека и действует с помощью человеческого интеллекта и человеческой воли и что посредством их доводит человека и общество до полной дезинтеграции, т. е. до безумия и смерти.

Раскольникову приснился сон, будто бы весь мир осужден в жертву какой‑то страшной, неслыханной и невиданной моровой язве, которая из глубин Азии приходит в Европу. Все должны были погибнуть, кроме весьма немногочисленных избранных. Появились какие‑то новые трихины, новые микробы, существа микроскопические, вселявшиеся в тела людей. Но эти существа были духи, одаренные умом и волей. Люди, принявшие их в себя, тотчас же становились бесноватыми и сумасшедшими. Но никогда, никогда люди не считали себя так умными и непоколебимыми в истине, как считали зараженные. Никогда не считали непоколебимее своих приговоров, своих научных выводов, своих нравственных убеждений и верований. Целые селения, целые города и народы заражались и сумасшествовали. Все были в тревоге и не понимали друг друга, всякий думал, что в нем одном и заключается истина, и мучился, глядя на других, бил себя в грудь, плакал и ломал себе руки. Не знали, кого и как судить, не могли согласиться, что считать злом, что добром. Не знали, кого обвинять, кого оправдывать. Люди убивали друг друга в какой‑то бессмысленной злобе. Собирались друг на друга целыми армиями, но армии, уже в походе, вдруг начинали сами терзать себя, ряды расстраивались, воины бросались друг на друга, кололись и резались, кусали и ели друг друга. В городах целый день били в набат: созывали всех, но кто и для чего зовет, никто не знал того, а все были в тревоге. Оставили самые обыкновенные ремесла, потому что всякий предлагал свои мысли, свои поправки, и не могли согласиться; остановилось земледелие. Коегде люди сбегались в кучи, соглашались вместе на что‑нибудь, клялись не расставаться, — но тотчас же начинали что‑нибудь совершенно другое, чем сей час же предполагали, начинали обвинять друг друга, дрались и резались. Начались пожары, начался голод. Все и всё погибало. Язва росла и подвигалась дальше и дальше [232].

Этот сон Раскольникова можно вполне воспринимать как настоящий пролог романа «Бесы». В нем Достоевский с поразительной убедительностью показывает и иллюстрирует, как атеизм и анархизм — микробы бешенства — захватывают человеческую природу, доводят ум до безумия и всю душу до безрассудства, как из людей создаются бесы, а из героев — антигерои. Анархически беспринципно и атеистически безбоязненно все бесы работают на социализацию зла. Вот их миссия; быть злым до безумия и социализировать зло до всеобщего безумия. Средствами для этого являются разнообразные преступления, которые они придумывают и обосновывают своим от зла обезумленным умом и дьяволу подчиненным своеволием. Можно даже сказать, что этот роман Достоевского — исключительно и психологически верно составленная современная биография старого евангельского легиона. Достоевский и дал в качестве эпиграфа к названному произведению евангельский текст о происшествии с легионом (Лк. 8: 27 — 37). Кажется, будто евангельский легион вселился в бесов Достоевского и живет их жизнью. Их интеллектуальные силы, взятые в подчинение легионом, дробятся, лёгионизируются, пребывая в гробах солипсическо–эгоистического рационализма; силы их воли, взятые в подчинение легионом, легионизируются и пропадают, поскольку живут собой, питаются собой, собственным гордым и безумным своеволием. Используя свой легионизированный ум, Кириллов делает логически заключение, что самоубийство, т. е. полная дезинтеграция человеческой личности, — единственный способ человеку стать новым человеком, человеко–богом. Он и убивает себя «с рассудка» [233].