Иоанна Хмелевская - Смерть пиявкам!

• Название: Смерть пиявкам!
• Автор: Иоанна Хмелевская
• Издательство: Фантом Пресс
• Жанр: Остросюжетные любовные романы
• Год: 2010
• ISBN: 978-5-86471-512-3

Иоанна Хмелевская превзошла самое себя. Трупов в ее новом детективе целая гора, а подозреваемых еще больше. Ужасные дела творятся нынче на телевидении. Расплодились там пиявки, сосут кровь из творческих личностей, уродуют их шедевры, а сами гребут деньги лопатой. Бедные писатели, художники и прочие артистичные натуры лишь страдают, глядя, во что превращаются их чудесные произведения. И вот объявился истребитель пиявок, уничтожает направо и налево этих мерзких паразитов, присосавшихся к творческому люду. Честь и хвала ему за это, да вот только под подозрением оказывается одна весьма достойная особа, которую пани Иоанна очень уважает. Да и сама Иоанна вызывает у следствия большие сомнения, поскольку громче всех кричала «Смерть пиявкам!» и даже пальцем показывала, кто тут пиявки. И придется доблестной пани, как обычно, самой распутывать преступления. Правда, на этот раз не особо ей хочется выводить злодея на чистую воду, поскольку неизвестно еще, кто хуже — убийца или его жертвы…

---

И вдруг меня осенило:

— Яворчик распускал сплетни с подачи Ступеньского! Ведь не Эва ухлестывала за Ступеньским, а он за ней, и любовное фиаско совпало у него со служебным… Если какой-то кретин уверовал в пасквильные выпады Яворчика и при этом ненавидел Эву Марш и хотел прикончить ее карьеру, убив ее покровителей… Знаете, я уже запуталась в ее союзниках и недругах. Или он решил приписать ей гибель всех, кто ей напаскудил. Так неужели Ступеньский такой недоумок, что сначала не проверил, в Польше ли Эва или уже за тридевять земель?

Островский что-то сказал, я не расслышала, целиком погрузившись в свои предположения. Уловила лишь:

— Магда должна лучше знать, она в том соку варится. Вы часто видитесь?

— Вот интересно, как ее Хенрик выглядит, — произнесла я ни к селу ни к городу, следуя извилистому течению своих мыслей. И тут до меня дошел смысл вопроса гостя.

— Чей Хенрик? — нахохлился журналист. — Магдин?

— Да при чем тут Магда? Эвин. А что вы спросили насчет Магды?

— Да так, ничего… выходит… Да, кстати, вы бы хотели увидеть Яворчика? Нет, я не ношу на сердце его портрет, просто делал репортаж, и он у меня на групповом снимке. Хотите? Вы куда?

Ясное дело, мне хотелось увидеть этого поддонка. Ни слова не говоря, я вскочила и бросилась за лупой, пока Островский копался в своей папке, вываливая на стол бумаги и фотографии. Выхватив одно фото, протянул мне:

— Вот этот, сзади слева.

— Морда как морда, ничего особенного. Вроде бы глуповатая, напыщенный павиан. Видела ли я его когда-нибудь? Не исключено, но вспомнить не могу, он как-то ни с чем у меня не ассоциируется. Возможно, он встретил меня когда-то, и я ему очень не понравилась.

Островский вернулся к сказанному:

— Вы не обратили внимания на мои слова, а я предположил, что Магде может быть известно больше всяких подробностей, в которых она не отдает себе отчета. Она ведь там работает, варится в одном соку.

Я внимательно посмотрела на журналиста. А что, очень интересный мужчина. Наверняка я заметила это и несколько лет назад, когда меня с ним знакомили, а потом попривыкла к его внешности и перестала обращать внимание. Вот если бы он был слегка постарше, кто знает?.. А такая молодежь мной воспринимается лишь как приятели моих сыновей. Мысль промелькнула и исчезла сейчас не до глупостей.

— Магду я постараюсь как можно скорее отловить. Вам же признательна за откровенный и очень полезный разговор, непременно созвонюсь с вами в самое ближайшее время.

Островский ушел. Я сделала попытку дозвониться до Мартуси, но ее сотовый по-прежнему молчал. Так, надо привести комнату в порядок, хотя бы посуду убрать со стола. Уронив авторучку, я нагнулась и увидела на ковре под столом какую-то бумажку. Развернула ее…

«Свидетельство о разводе». Глядя на него как баран на новые ворота, я долго думала, каким образом под столом могло оказаться мое свидетельство о разводе, которое с давних пор благополучно покоилось в коробке с другими документами — моим дипломом, свидетельством о браке, метриками сыновей и прочими ценными бумагами? Каким чудом это свидетельство перебралось под стол?

Наконец сообразила внимательнее взглянуть на то, что держу в руках. О боже, Адам Островский!

Наверное, упало на пол, когда журналист копался в своей папке с макулатурой. А теперь, возможно, роется в бумагах, беспокоится… Где у меня записан его сотовый?

Он сразу взял трубку.

— Я очень извиняюсь, — голосом сиротки Марыси произнесла я, — но ваш развод оказался у меня под столом, мне очень неприятно, я прочла, но не из любопытства просто думала — это моя бумажка и ломала голову, отчего она там валяется. Очень, очень извиняюсь.

Островский явно смешался.

— Надо же, как неприятно. И вам беспокойство. Я пока еще недалеко отъехал, можно, сейчас вернусь? Только сегодня получил свидетельство, и оно мне понадобится. Да не извиняйтесь так, я не делаю из этого секрета, все уже давно в прошлом…

Он даже не входил во двор, я передала ему бумагу через калитку.

— Слушай, ну и напереживалась же я! — кричала мне в ухо взволнованная Мартуся. — Я им велела надеть мне наручники, а они, представляешь, не захотели. С чего вдруг? А если я какая чемпионка по каратэ? Они же не знали!

Я наконец с облегчением перевела дыхание. Не верила я, что она убийца, но какое-то беспокойство осталось в сердце и попискивало — а вдруг Мартуся не справилась с эмоциями? А я столько раз имела возможность наблюдать за взрывом ее эмоций! Никогда не знаешь, какое направление выберет взрыв.

— Возможно, полицейских было много, — ответила я. — Когда больше пяти, даже чемпиону приходится туго.

— Но на их месте я бы все же заковала себя в наручники. И они сразу же спросили меня про этого подонка, а я ничего не знала, не поверила им, вообще не поверила в то, что он убит, думала насмехаются надо мной, и потребовала мне его труп предъявить. Нет, не показали, такие упрямые! Но вообще-то очень симпатичные, позволили позвонить моему адвокату.

— У тебя есть адвокат? — удивилась я.

— Я еще не спятила, позвонила своему бывшенькому, чтобы пришел накормить кошек и выгулять собаку. Менты вроде как немного прибалдели. А Дыська, дочка моя, сейчас в горах, туда роуминг не достает.

А, так вот почему я не могла дозвониться до ее дочери.

— Но в общем, это все, конечно, ужасно, я им в конце концов поверила, что я там была. Ты как считаешь, они правду сказали?

— В каком смысле?

— Ну, что там валялся этот пес трухлявый, мертвый, кем-то зарезанный, какое счастье, что я этого не увидела! Я разыскивала Яцека, своего оператора, опоздала, но надеялась, что он там где-нибудь ждет. Я осмотрелась, потопталась немного, Яцека так и не обнаружила и ушла. А если этот урод где-то валялся, то я по углам не шарила. Ты ведь знаешь, там темно, но Яцек не булавка и он бы не валялся, а где-нибудь сидел, под мебель я не заглядывала. Хорошо, что меня арестовали, я ведь все равно не смогла бы заснуть!

— И где же тебя держали?

— В комнате для допросов, это они так сказали.

— Целые сутки?

— Нет, конечно! Я даже вздремнула у них там на кушетке, а вообще было очень мило. Мы все сидели и пили пиво, половину ставили они, половину я. Они пытались запугать меня, описывая, как выглядел зарезанный, но я не испугалась. А еще на полном серьезе старались меня убедить, что это именно я его прикончила, спятили, должно быть. Ведь я за нож не возьмусь, хоть убей меня! Брезгую кровью, меня бы трясло до конца дней моих. Я им все это высказала, и свое мнение об этой вше поганой тоже. Им даже понравилось, хотя наверняка мне не верили и считали, что я преувеличиваю его подлость! Представляешь? Разве ее можно преувеличить?

— Выходит, ты дала исчерпывающие показания…

Мартуся вдруг замолчала, потом неуверенно спросила:

— Считаешь, это могло бы стать моей эпитафией?

— Полагаю, что для эпитафии твои показания пришлось бы сильно подсократить…

— Тогда, может, знаешь, почему меня выпустили? Правда, запретили покидать Краков, но из квартиры выходить разрешили. Что же это значит?

— Ну как же. Значит, считают тебя очень крутой бандюганкой. Опасной рецидивисткой. У нас же, как известно, самые опасные бандюги пребывают на свободе, особенно рецидивисты. Уж не знаю почему, но, видно, кто-то очень важный поставил перед собой цель уменьшить поголовье поляков, ведь такой зверь на свободе непременно воспользуется случаем, чтобы резать и убивать направо и налево.

— Зачем, интересно? Он тогда получит пожизненное.

— Пожизненное ему и без того гарантировано, как в банке, а смертная казнь — тю-тю.

— И почему же у нас так?

— Черт его знает. Вроде бы всплеска демографии не наблюдается, скорее наоборот, но ведь меньше людей — меньше и молодежи, и что отсюда следует? Меньше школ, больниц… Сплошная польза.

Мартуся заявила, что она в ужасе, но если уж причислена к определенной категории граждан, то чувствует себя обязанной кого-нибудь прикончить. А если так, то кого?

— Тебе лучше знать. А кроме того, они тебя немного у себя все же подержали — это чтобы ты не смогла перепрятать орудие преступления. Обыскали твой дом и машину и, насколько я поняла, ничего не нашли. С другой стороны, раз ничего не нашли, должны бы тебя содержать в казематах, ведь тех, у которых целые склады орудий убийства, обычно выпускают на волю. Может, все же у тебя хоть что-нибудь нашли?

— Что они могли найти, господи боже!

— Откуда мне знать? Яды, бомбу, стилет…

— У меня есть отвертка… была я не проверяла…

— А теперь выкладывай, что тебе удалось от них узнать! — уже серьезно потребовала я.

— Как это — от них узнать? — не поняла Мартуся.

— Именно так. Сама же говоришь, сидели в большой компании. О чем-то с тобой говорили? И между собой. А ты слышала. И никаких выводов не сделала? На тему всех этих преступлений с убийством Ступеньского на десерт.