Гектор Манро - Угроза

• Название: Угроза
• Автор: Гектор Манро
• Жанр: Классическая проза

В то время развернулась активная борьба за права женщин, и суфражистки демонстрировали неутомимую энергию и неистощимую изобретательность в этой борьбе. Однако, как ни парадоксально, великую идею для их стратегической угрозы правительству предложил мужчина.

© ozor

---

Саки Угроза

Сэр Лалворт Квейн сидел в зале своего любимого ресторана, «Gallus Bankiva», обсуждая слабости мира с племянником, который совсем недавно возвратился из весьма насыщенного путешествия по мексиканским пустыням. Было то благословенное время года, когда подаются к столу спаржа и яйца ржанки, а устрицы еще не укрылись в своих летних крепостях; так что сэр Лалворт и его племянник находились в том самом возвышенном послеобеденном настроении, когда политика рассматривается в правильной перспективе, даже мексиканская политика.

— Большинство революций, которые в настоящее время совершаются в этой стране, — сказал сэр Лалворт, — являются следствиями моментов законодательной паники. Рассмотрим, к примеру, одну из самых драматических реформ, которые были осуществлены Парламентом в этом поколении. Все произошло вскоре после злосчастной забастовки шахтеров. Тебе, целиком и полностью погруженному в события куда более запутанные и противоречивые, мой рассказ может показаться вторичным и скучным, но в конце концов всем нам приходится жить в гуще этих событий.

Сэр Лалворт прервался на мгновение, чтобы сказать несколько добрых слов о бренди, которого он только что отведал. После этого он возвратился к рассказу.

— Симпатизируют ли люди агитации за женское избирательное право или нет, но им приходится признать, что суфражистки демонстрируют неутомимую энергию и неистощимую изобретательность в создании и реализации новых методов, ведущих к осуществлению их цели. Как правило, за периодом активности следует упадок и общее утомление, но были времена, когда они действовали весьма… выразительно. Вспомни хотя бы известный случай, когда они оживили и разнообразили традиционное королевское шествие в связи с открытием парламента. Они освободили многие тысячи попугаев, которые были тщательно обучены крику: «Право голоса — женщинам». Попугаи кружили вокруг кареты Его Величества огромным облаком зеленого, серого и алого цвета. Это был и впрямь поразительно эффектный эпизод — с известной точки зрения. Однако, к немалому сожалению изобретательниц, намерения не удалось сохранить в секрете, так что их противники в то же мгновение освободили стаю попугаев-соперников, которые возопили: «Не думаю» и другие враждебные крики. Таким образом, демонстрация лишилась единодушия, которое могло сделать ее политически убедительной. В процессе поимки птицы узнали немало новых слов и идиоматических выражений, которые сделали невозможным их дальнейшее служение делу суфражизма; некоторые зеленые попугаи были спасены горячими сторонниками Старого Порядка и обучены нарушать спокойствие оранжистских митингов пессимистическими изречениями о жизненном предназначении сэра Эдварда Карсона. И вообще, птица в политике — фактор, который, кажется, стал постоянным; совсем недавно на политическом собрании, проводившемся в слабо освещенном храме, конгрегация почти десять минут почтительно внимала галке из Уоппинга, находясь в полной уверенности, что они слушают канцлера казначейства, который на самом деле запоздал.

— Но суфражистки, — прервал племянник, — что они потом сделали?

— После фиаско с птицами, — сказал сэр Лалворт, — воинственная секта произвела демонстрацию более агрессивного характера; они собрались с силами в день открытия выставки Королевской Академии и уничтожили приблизительно три-четыре сотни картин. Это обернулось еще большим провалом, чем дело с попугаями; все соглашались, что на этой академической выставке было слишком уж много холстов, и решительное истребление нескольких сотен сочли положительным усовершенствованием. Кроме того, художники пришли к выводу, что вандализм стал своего рода компенсацией для тех, чьи работы постоянно «прокатывались», ведь картины, бывшие вне поля зрения, оказались вне досягаемости. В целом это была одна из самых успешных и популярных академических выставок за много лет. Тогда борцы за справедливость возвратились к некоторым ранним методам; они написали несколько приятных и убедительных пьес, чтобы доказать, что они должны получить право голоса, они разбили несколько окон, чтобы доказать, что они должны получить право голоса, и они поколотили нескольких членов кабинета министров, чтобы доказать, что они должны получить право голоса. И все равно последовал обоснованный или необоснованный ответ: права голоса они не получат. Их тяжелое положение можно описать несколько измененными строчками Гильберта:

   «Нас двадцать безголосых миллионов,
   Безгласных против нашего желания,
   И будем даже двадцать лет спустя
   Мы — двадцать безголосых миллионов».

И конечно, великая идея их гениальной стратегической угрозы исходила от мужчины. Лина Дюбарри, начальница их отдела размышлений, однажды днем встретила в Аллее Уолдо Орпингтона, как раз в тот момент, когда Общее Дело пришло в совершенный упадок. Уолдо Орпингтон — фривольный маленький дурак, который щебечет на концертах в гостиных и может распознавать отрывки из сочинений различных композиторов без программки, но все равно у него иной раз рождаются идеи. Он и двух пенни не поставил бы на Общее Дело, но его радовала самая мысль о том, чтобы засунуть пальцы в политический пирог. Также возможно, хотя я и считаю это невероятным, он обожал Лину Дюбарри.

Во всяком случае, когда Лина дала довольно мрачный отчет о текущем положении дел в Мире Суфражизма, Уолдо не просто ей посочувствовал, но и выразил готовность помочь практическим предложением. Обратив пристальный взгляд на запад, к садящемуся солнцу и Букингемскому дворцу, он на мгновение умолк, а затем значительно произнес: «Вы расходовали свою энергию и изобретательность на то, чтобы разрушать; почему же вы никогда не пытались заняться чем-то куда более потрясающим?»

«Что вы хотите сказать?» — нетерпеливо спросила она.

«Создавать».

«Вы хотите сказать, создавать беспорядки? Мы ничем другим не занимаемся уже несколько месяцев», — ответила она.

Уолдо покачал головой и продолжал смотреть на запад. Из него вышел бы неплохой актер любительского театра.

Лина проследила за его пристальным взглядом, а затем озадаченно посмотрела на Уолдо.

«Точно», — сказал Уолдо, отвечая на ее немой вопрос.

«Но — как мы можем создавать? — спросила она, — ведь это уже было сделано».

«Сделайте это СНОВА, — сказал Уолдо, — и снова и снова…»

Прежде, чем он закончил фразу, она поцеловала его. Она заявляла впоследствии, что это был первый мужчина, с которым она поцеловалась, а он заявлял, что она была первой женщиной, которая поцеловала его на Аллее. Так что оба установили своего рода рекорд.

Через день-другой в тактике суфражисток произошли большие перемены. Они перестали нападать на министров и Парламент и взялись за своих собственных союзников и единомышленников — за фонды. Избирательные урны были на время забыты ради ящиков для пожертвований. Дочери вымогателей не могли бы добиться такого постоянства в своих требованиях, финансисты шатающегося старого режима не были бы так отчаянны в своих опытах по добыванию денег. Суфражистки всех секций объединились ради этой цели, и тем или иным способом, честными средствами и обыкновенным путем, они действительно собрали весьма значительную сумму. Что они собирались с ней делать, никто, казалось, не знал, даже наиболее активные собирательницы. Тайна в данном случае тщательно хранилась.

Некоторые сведения, которые просачивались время от времени, только добавляли ситуации таинственности.

«Не желаете ли узнать, что мы собираемся делать с нашим запасом сокровищ?» — Лина однажды поинтересовалась у Премьер-министра, когда она, по случаю, сидела рядом с ним за вистом в китайском посольстве.

«Я надеялся, что Вы собираетесь испытать старый метод взяток конкретным чиновникам, — добродушно ответил он, но некоторое подлинное беспокойство и любопытство таились за его внешней легкостью. — Конечно, я знаю, — добавил он, — что вы скупили строительные участки в стратегических точках в столице и вокруг нее. Два или три, как мне сообщили, находятся на дороге к Брайтону, а другие около Эскота. Вы же не собираетесь укреплять их, не так ли?»

«Нет, здесь кое-что более коварное, — сказала она, — вы могли помешать нам построить форты; на вы не сможете помешать нам установить абсолютно точные копии Мемориала Виктории на каждом из этих участков. Все они — частная собственность, без каких-либо ограничений на строительство».

«Какого мемориала? — спросил он, — того, что перед Букингемским Дворцом? Конечно, не его?»

«Именно его», — заявила она.

«Моя дорогая леди, — вскричал он, — вы не можете говорить серьезно. Это красивое и внушительное произведение искусства; во всяком случае все к нему привыкли. И даже если кто-то им не восхищается, он всегда может смотреть в другом направлении. Но представьте себе, на что станет похожа жизнь, если все будут натыкаться на эту махину, куда бы они ни направились. Представьте, как это подействует на людей с истерзанными, больными нервами, когда они увидят это три раза на пути к Брайтону и три раза на пути назад. Представьте себе, как это будет возвышаться над пейзажем в Эскоте! И как будут отводить от него глаза гольфисты, чтобы сосредоточиться на лунках в Сандвиче! Что ваши соотечественники сделали, чтобы заслужить такое?»