Николай Печерский - Важный разговор [Повести, рассказы]

• Название: Важный разговор [Повести, рассказы]
• Автор: Николай Печерский
• Издательство: Центрально-Черноземное книжное издательство
• Жанр: Детская проза
• Год: 1975

Об издании в Воронеже этой книги, которую вы сейчас держите в руках, писатель мечтал при жизни. Он хотел включить в нее новую повесть «Осенняя переэкзаменовка», которую тогда писал, и вещи, созданные либо в Воронеже, либо позднее, в Москве, однако на воронежском материале. В творческой заявке в издательство он дал и название этой книге — «Важный разговор».

К сожалению, новая повесть так и осталась незаконченной, и теперь мы публикуем «воронежские» вещи Н. Печерского — «Будь моим сыном», «Сережка Покусаев, его жизнь и страдания», «Таня», «Прощай, Борька!» — и несколько написанных ранее рассказов.

---

— Ты, Борька, иди. Там лучше…

Иван Васильевич взял поводок и свел олененка в тайгу, за глубокий глухой овраг. Без него в палатке стало тихо и пусто. Будто ушел отсюда в безответные дали близкий и добрый друг.

Вечером все долго ворочались в постели, молчали, не умели высказать вслух мысли, которые теснились у каждого в груди. Тоня всхлипывала в подушку, мешала спать Борьке. Мать пощупала ее лоб и положила мокрую тряпку. У девочки поднялся жар. Уснула Тоня в полночь, когда в палатке по-комариному пискнул и смолк репродуктор.

А утром в окошко кто-то постучал. Люди проснулись и увидели острый рог, круглый укоризненный глаз и красную ленточку. Борька не мог жить в тайге один, без людей. К заветному порогу его привели из синей чащи запах жилья и теплых ладоней, которые давали хлеб с солью.

С тех пор Борьку никуда не уводили. Он жил с лесорубами. Там, где пожелал сам.

Вскоре на просеку приехал прораб и велел всем собирать пожитки. Лесорубы вязали узлы, чистили закопченные на костре чугуны, не торопясь собирались в дорогу. Иван Васильевич привык кочевать. Но всякий раз перед отъездом чуял он неуютное томление. Где-то в глубине сердца ныла печаль по тем местам, которые успел разглядеть и полюбить. На этот раз было ему не в пример тоскливо. Он швырял в ящик с черным клеймом инструмент, ругал свою разнесчастную жизнь, сумасшедшего прораба, который является когда не надо, и вообще всех на свете.

В эту пору, не чуя беды, и подошел к лесорубу олененок. Иван Васильевич глянул на зверя, замахнулся кулаком и закричал:

— Иди отсюда, окаянный!

Олененок отпрянул в сторону. Постоял в отдалении, а потом снова пошел к лесорубу. «Можешь меня убить, — говорил его взгляд. — Мне ничего не жалко, раз ты такой…»

Иван Васильевич пнул ящик, зашиб ногу и ушел в палатку. Там и сидел, не показывая глаз. Курил махру, морщился от боли, хотя боль была не так уж и сильна.

Что будет с олененком, никто из лесорубов точно не знал. Украдкой глядели они на зверя и качали головой. Куда его… Только у детей, как и прежде, было тихо и безоблачно на душе. По вечерам, укладываясь спать, они посматривали на широкие плечи отца, склонившегося над книгой, на темный рубец, который остался с войны на сизой небритой щеке. Дети знали: пока есть на свете такой человек, как отец, все будет тихо и цело на земле. И олененок, и неторопливая ласковая река Ия, и голубое, текущее над вершинами сосен небо.

Как-то вечером Иван Васильевич особенно долго засиделся за столом. Шелестел бумагами, что-то писал, зачеркивал и снова слюнил по мальчишеской привычке огрызок карандаша. Видимо, писать ему было труднее, чем валить топором неподатливую, в три обхвата лиственницу. Но закончил. Поднялся, посмотрел на спящих, бросил на плечи пиджак и скрипнул дверью. Пришел перед рассветом. Разделся и полез под ватное, пропахшее теплым дымом одеяло. Жена не спала. Поднялась на локте, заглянула в лицо мужа и спросила:

— В Лапшево ходил, однако?

— Ага. Телеграмму про оленя отбил, чтоб он сгорел!

Жена долго молчала. Потом, снизив голос до шепота, молвила:

— А они учтут?

Иван Васильевич повернулся на лежаке так, что заскрипели, застонали на разные голоса все доски, и потянул к подбородку одеяло.

— Спи знай…

Надежды и сомнения. Они идут в жизни рядом, радуя сердце и сжимая его горьким комком. Но тот, кто верно и сильно надеется и ждет, наверняка дождется. Через два дня, разбрызгивая вокруг пропеллеров зыбкие круги, над тайгой возник вертолет.

Провожали Борьку в дорогу всем миром. Впереди кортежа вышагивал с алой ленточкой на шее олененок. Справа Тоня, слева ее брат, за ними все остальные.

У вертолета олененок заупрямился. Он упирался ногами, даже боднул в живот своего тезку Борьку. Потом любопытство взяло верх. Он утвердительно мотнул головой и, пересчитывая про себя одну за другой ребристые ступеньки, застучал копытами по сходням.

Все свершилось легко и просто. По крайней мере, в представлении Тони и Борьки. Но пройдет время, и дети узнают все, что положено им знать. Им расскажут, как, убеждая друг друга, спорили до хрипоты пилоты и их начальники. Звонили в зоопарк, с кем-то ссорились, нервно ломали в пепельнице окурки, а добились своего: Борьку разрешили считать грузом номер один. Как бочки с сельдью, как горючее для посевной и ящики с апельсинами для полярников. Летчики, смотревшие каждый день косоглазой в лицо, знали: нельзя лишать людей тепла и надежды. Даже таких маленьких и безгласных, как Тоня и Борька.

Набирая высоту, вертолет кружил винтами над поляной. Тоня смотрела в синюю недоступную вышину и подбирала языком слезы. Борька крепился. Он был мужчиной.

Тихо, так, чтобы никто на свете не слышал, дети шептали:

— Прощай, Борька!