Стюарт Исакофф - Громкая история фортепиано. От Моцарта до современного джаза со всеми остановками

• Название: Громкая история фортепиано. От Моцарта до современного джаза со всеми остановками
• Автор: Стюарт Исакофф
• Издательство: ACT: CORPUS
• Жанр: Искусство и Дизайн
• Год: 2014
• ISBN: 978-5-17-082076-4

Увлекательная история фортепиано — важнейшего инструмента, без которого невозможно представить музыку. Гениальное изобретение Бартоломео Кристофори, совершенное им в начале XVIII века, и уникальная исполнительская техника Джерри Ли Льюиса; Вольфганг Амадей Моцарт как первая фортепианная суперзвезда и гений Гленн Гульд, не любивший исполнять музыку Моцарта; Кит Эмерсон из Emerson, Lake & Palmer и вдохновлявший его финский классик Ян Сибелиус — джаз, рок и академическая музыка соседствуют в книге пианиста, композитора и музыкального критика Стюарта Исакоффа, иллюстрируя интригующую биографию фортепиано.

* * *

Стюарт Исакофф — пианист, композитор, музыкальный критик, преподаватель, основатель журнала Piano Today и постоянный автор The Wall Street Journal. Его ставшая мировом бестселлером «Громкая история фортепиано» — биография инструмента, без которого невозможно представить музыку. Моцарт и Бетховен встречаются здесь с Оскаром Питерсоном и Джерри Ли Льюисом и начинают говорить с читателем на универсальном языке нот и аккордов.

* * *

• Райское местечко для всех любителей фортепиано. — Booklist

• И информативно, и увлекательно. Настоятельно рекомендую. — Владимир Ашкенази

• Эта книга заставляет вас влюбляться в трехногое чудо снова и снова… — BBC Music Magazine

---

Рост популярности фортепиано привел к тому, что оно потихоньку проникло и в Новый Свет. После своей инаугурации в 1789 году Джордж Вашингтон и его жена Марта наняли композитора Александра Рейнагля (1756—1809), чтобы тот давал уроки фортепиано их внучке Нелли Кастис, которая впоследствии взяла за правило играть для важных зарубежных гостей и членов Конгресса. Один заезжий дипломат описал Нелли как поистине неземное существо вроде тех, о ком «мечтают поэты и художники», и провозгласил, что она играет на фортепиано «лучше, чем обычные женщины в Америке и даже в Европе». Сама она, впрочем, воспринимала свою аудиторию несколько иначе — в частности, по ее признанию, однажды она больше часа играла «для двух неотесанных испанцев в стремлении настроить их души на верный лад», но затем бросила это дело и от досады даже обозвала одного из них «полоумным графом».

Вслед за большими городами инструмент распространился и на западных территориях. «Любопытно, как скоро фортепиано окажется в каждой бревенчатой избе на границе?» — осведомлялся Ральф Уолдо Эмерсон в «Цивилизации» (1870). Дневники поселенцев дают ответ на этот вопрос. Миссис Рейчел Хаскелл, в 1860-е жившая в шахтерском городке Аврора, Невада, пишет, что после ужина ее муж имел обыкновение садиться на диван в гостиной и слушать, как их дочь Элла поет под аккомпанемент фортепиано. Частью ежедневного распорядка Рейчел наряду с приготовлением ужина и решением математических задач вместе с сыновьями были фортепианные упражнения с Эллой.

Модное поветрие не осталось без внимания В. В. Кимбалла, который в 1857 году поселился в Чикаго и провозгласил, что будет продавать фортепиано «всем, кто этого пожелает, от фермера в прерии до шахтера на рудниках и от рыбака в лачуге до высококультурного ремесленника, живущего в уютном коттедже в процветающем городе». Инструменты Кимбалл продавал в рассрочку, по методу Д. Х. Болдуина, который в 1872 нанял целую армию коммивояжеров, чтобы привлечь новых клиентов для своего швейного бизнеса.

Разумеется, среди американской интеллигенции фортепиано считалось обязательным атрибутом любого дома. Марк Твен наяривал афроамериканские спиричуэлы на миниатюрном рояле Steinway в своем жилище в Хартфорде, Коннектикут, а его жена Ливи периодически давала на том же инструменте публичные концерты. Луиза Мэй Олкотт играла на квадратном инструменте производства фирмы Chickenng в промежутках между катаниями на лодке по Уолденскому пруду вместе с Генри Дэвидом Торо. Некоторые литературные дома-музеи по-прежнему хранят свидетельства привязанности их владельцев к фортепиано: у Эмили Дикинсон в Амхерсте был инструмент фирмы Wilkinson, Эдна Сент-Винсент Миллей могла похвастаться двумя Steinway, еще один Steinway стоял дома у Робинсона Джефферса, Фредерик Дуглас довольствовался пианино Kimball, а Кейт Шопен отрывалась от карточных игр ради игры на французском Pleyel.

Юджин О’Нил обожал свое механическое фортепиано с панелями из витражного стекла, приводимое в действие броском монетки; он окрестил его Рози (жена О’Нила Карлотта описывала его как «пианино такого рода, какие раньше часто встречались в салонах — ну и еще в кое-каких местах. Конкретно этот экземпляр как раз происходит из „кое-какого места“ в Новом Орлеане»). Когда архитектор Фрэнк Ллойд Райт в 1937 году устроил себе зимнюю резиденцию в Талиесин-Уэсте посреди Аризонской пустыни — нечто вроде отшельнической архитектурной лаборатории с минимумом удобств, — он привез с собой восемнадцать фортепиано, чтобы создать хоть какую-то иллюзию цивилизованного, обжитого пространства.

И вновь фортепиано рекламировалось как подходящий инструмент для регулирования личной жизни представительниц слабого пола. A. C. Уилер, журналист New York World, в 1875-м писал: «Обывателям оно может казаться предметом мебели, а доморощенным умникам — очередной модной штучкой, но в действительности фортепиано — это не что иное, как искусственная, рукотворная нервная система, сделанная из стали и серебра, которую наша цивилизация, руководствуясь высшей справедливостью, предоставляет юным девушкам. Именно здесь, за закрытыми дверьми своей светелки, дочь нашего века тайно поверяет клавиатуре весь запутанный клубок своих чувств, утоляет с помощью послушного металла томления юности, включая и те, в которых она ни за что не посмела бы признаться на человеческом языке… Женщине нужно реализовывать свои женские стремления, поэтому, не желая, чтобы она становилась лектором, оператором на телеграфном пункте или исполнительницей роли леди Макбет, мы дарим ей фортепиано… Оно становится ее компаньоном, ее конфидентом, ее возлюбленным. Оно рассказывает ей то, чего никогда не скажет никто другой. Как никто, оно отзывается на ее страсть, на ее кокетство и на ее капризы».

Стоит ли удивляться, что среднестатистический американский дом вслед за среднестатистическим европейским тоже стал центром фортепианной жизни? Так были созданы предпосылки для скорого вторжения европейских виртуозов, на которых будет сбегаться смотреть вся Америка от западного до восточного побережья, только чтобы услышать звучание инструмента в руках истинного мастера.

Глава 5. Пианисты на гастролях

Они пришли, сыграли и победили. Но сначала им пришлось как следует попутешествовать — на кораблях, на поездах, а то и пешком, — непростая задача для музыканта-виртуоза в поисках публики. Дневники английского историка Чарльза Берни, поехавшего в «грандиозный тур» по Европе в начале 1770-х, в красках описывают все трудности, с которыми ему пришлось столкнуться.

Как и многие люди одного с ним социального положения, Берни чувствовал, что готов повидать мир — увидеть новые места, встретить новых людей, услышать новую музыку. «Раз уж знание считается лекарством для души, — писал он, оправдывая свою внезапную тягу к перемене мест, — важно получить его, как и любое обыкновенное лекарство, в чистом, дистиллированном виде». В процессе своих путешествий он документировал не только впечатления от посещения концертов и встреч с выдающимися людьми (включая Карла Филиппа Эммануила Баха и Фридриха Великого), но и тяготы разъездов.

На пути в Богемию он страдал то от перегрева, то от переохлаждения, а также жаловался на «плохих лошадей и поистине дьявольские экипажи». Вокруг то и дело попадались «полуголодные люди, только-только выкарабкавшиеся с того света после недуга, вызванного дурной едой и лишь немногим менее заразного, чем чума». В эпоху, когда стандартный ужин британских аристократов включал двадцать пять перемен блюд, это выглядело довольно дико.

Впрочем, Берни еще повезло, что он не нарвался на шайку бандитов и не угодил в плен к пиратам: в 1500—1800-х годах алжирские и марокканские корсары регулярно нападали не только на корабли в море, но и на людей в прибрежных городах. Композитор Джузеппе Мария Камбини, современник Моцарта, рассказывал, что был похищен морскими разбойниками и смог выйти на волю только после того, как его венецианский патрон уплатил солидный выкуп. Леопольд Моцарт, возивший своих детей-вундеркиндов по всей Европе в поисках славы и богатства, сетовал на «непроходимые дороги, неудобные кареты, вонючие постоялые дворы, их алчных хозяев, коррумпированных таможенников и грабителей с большой дороги».

Выступая в экзотических краях

Даже в конце XX века путешествия в отдаленные регионы бывают сопряжены с неожиданностями. В рамках мирового турне в 1960 году пианист Джозеф Блок, профессор музлитературы в Джуллиардской школе, приехал в Борнео и внезапно обнаружил, что выступать ему предстоит в колонии для прокаженных. В японском Сендае температура в концертном зале была ниже нуля, и ему пришлось между пьесами опускать руки в чан с горячей водой. А в Иране он играл на инструменте, который был весь покрыт тканью, — выяснилось, что это пианино, замаскированное под концертный рояль. Музыкант все равно полагал, что выступление прошло хорошо, пока к нему не подошел один из зрителей и не спросил: «А можно в следующий раз вы сыграете что-нибудь, что мы любим?» «Что же, например?» — осведомился Блок. «Тему из „Доктора Живаго“!» — был ответ.

Юному Вольфгангу Амадею однажды пришлось сесть на хвост целому конвою экипажей, чтобы избежать встречи с итальянскими разбойниками. Тем не менее, хотя в тот раз все закончилось благополучно, он изрядно настрадался в разъездах и от одиночества (чтобы справиться с ним, композитор даже нафантазировал себе целый вымышленный мир), и от серьезных болезней (его сестра и вовсе чуть не скончалась прямо в карете), не говоря уж о том, что как-то раз он едва остался жив в дорожной катастрофе. Путешествовать было так опасно, что многие европейцы вообще не покидали пределов родного города: в 1784 году домоседы-венецианцы, снедаемые любопытством по поводу всего, что происходит в большом мире, с готовностью платили немалые деньги, чтобы поглядеть на чучело лошади заморской породы.