Гледис Шмитт - Рембрандт

• Название: Рембрандт
• Автор: Гледис Шмитт
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1970

Перед вами биографическая повесть о жизни и творчестве художника, великого голландского мастера, Рембрандта ван Рейна.

Послесловие И. В. Линник.

---

— Зря он, право, привередничает, — сказал Хармен Герритс. — В его годы я делил чердак с двумя другими парнями, а стул у нас был один на троих, и мы пользовались им по очереди.

— Да, но ты не писал там картины, отец. А писать картины совсем другое дело.

Мельник даже не взглянул на Лисбет, и это уязвило ее больше, чем его сердитые слова.

— Кому не нравится его жилье, пусть ищет другое, если может себе это позволить, — проворчал старик.

— Больно уж ты суров, Хармен, — остановила его мать. — В комнате и впрямь не повернуться. Я как начну ее убирать, обязательно на что-нибудь натыкаюсь.

Они замолчали, прислушиваясь к медленному перестуку костылей по лестнице — вниз спускался Геррит. Он вошел в кухню, коротко поздоровался с родными, добрался до своего места на противоположном конце стола, сел и отставил костыли в сторону.

— Почему ты всегда думаешь, что это я упал, мать? — спросил он. — Можешь не сомневаться: я еще держусь на ногах, хоть они у меня и калеченые. А уж если упаду, так сам тебя позову.

Побледневшее лицо матери неожиданно вспыхнуло.

— Прости, сынок, я не хотела тебя обидеть. Просто я очень тревожусь за тебя, хотя и знаю, что это глупо, — не без укора ответила она, давая понять, что в неумении сына оценить ее материнскую тревогу есть что-то предосудительное.

— Нет нужды трястись надо мной, словно я ребенок.

— Полно, Геррит, оставим это, — перебил отец, садясь на свое место. — Садись-ка и ты, мать. Поторопись, Рембрандт! Я и так уже потерял слишком много времени. Не понимаю, почему человек должен целый час дожидаться завтрака. Мне пора на мельницу.

Искоса глянув через стол на младшего брата, Лисбет подумала, что он, пожалуй, так и не отказался от мысли об Амстердаме: лоб у него нахмурен, губы бледные, под глазами синие круги. Он сидел в вызывающей позе, поставив локти на стол, подперев подбородок кулаками, словно нарочно хотел взбесить отца — тот ведь привержен к хорошим старомодным манерам. И Рембрандт наверняка дождался бы гневного отцовского окрика, если бы общее внимание не отвлек Адриан, который приближался к дому, шагая между еще необработанными коричневыми клумбами. Его приход сам по себе разрядил атмосферу, а он к тому же помахал небольшим серым кошелем с деньгами.

— Посмотрите-ка, что дал мне вчера вечером Корнелис Диркс! — воскликнул он, глядя в лицо Хармену влажными глазами. — Он определяет своего Клааса учеником ко мне в мастерскую.

У нас с ним давно уже разговор об этом был, но я не хотел ему напоминать, пока он сам окончательно не решит. А теперь вот он, первый взнос в счет платы!

Лисбет налила брату кружку пива, и все, кто сидел за столом, выпили за его удачу, а когда кончили пить, Адриан с чуточку натянутым и церемонным видом подошел к отцу и положил кошель на его деревянную тарелку.

— Спасибо за то, что дал мне взаймы. Я ведь знаю, какие проценты содрали бы с меня, обратись я к кому-нибудь другому.

Кошель лежал на тарелке отца. Лисбет заметила, что Рембрандт взглянул на деньги и тут же отвел глаза. Рот его слегка приоткрылся, обнажив зубы, и морщинка между бровями стала глубже.

— Очень похвально, сынок, — сказала мать. — А ты без них обойдешься?

— Вот именно! — подхватил Хармен Герритс. — Ты уверен, что обойдешься? Мне они, знаешь ли, сейчас не очень нужны.

— Но мы хотим с тобой рассчитаться — и я и Антье. Мы и мысли не допускаем, что можем остаться в долгу.

— Ну, ежели так, спасибо тебе и благодарение господу, — заключил отец. — Видит бог, я сумею с толком распорядиться твоими деньгами. На одном из крыльев поизносились железные скрепы, а с такой починкой тянуть не годится.

— Передай мне, пожалуйста, масло, Геррит, — попросил Рембрандт, и Лисбет подумала, только ли ей одной показались холодными и неуместными его слова.

— Подумай, Адриан! — воскликнула мать. — За такое короткое время у тебя уже второй ученик. Видно, люди хорошо о тебе думают. Господь милостив ко всем нам, безмерно милостив…

Голос матери дрогнул, она умолкла, и Лисбет спросила себя, понимает ли мать, как неловко славить милосердие господне в присутствии Геррита. Но запнулась мать, конечно, не потому, что вспомнила о недуге старшего сына, а из боязни обидеть младшего, своего любимца — как бы он не почувствовал себя обойденным, слыша, как хвалят брата.

— Мы гордимся тобою, Адриан, — снова заговорила мать. — Мы гордимся всеми нашими сыновьями. Теперь, когда ты кое-чего достиг, а Рембрандт делает такие успехи у господина ван Сваненбюрха…

— Сдается мне, он другого мнения насчет своих успехов у господина ван Сваненбюрха, — перебил ее Хармен Герритс.

— Что ты хочешь этим сказать, отец?

Голос Рембрандта звучал еще холоднее, чем минуту назад, когда он попросил масла, и неожиданно Лисбет вспомнила, что после отъезда Яна Ливенса ее отец и младший брат, прежде всегда жившие в полном, хотя и молчаливом согласии, старались поменьше оставаться вдвоем в одной комнате. Девушка отпила глоток пива, и сердце ее заколотилось. Последние три Дня, перед ужином и после него, брат спешил поскорее уйти к себе в мансарду, хотя раньше подолгу засиживался с отцом в задней комнате, рисуя или гравируя. Зачем он уходит? Чтобы на свободе предаваться неосуществимой, но все еще не забытой мечте?

— Я хочу сказать именно то, что говорю. Вчера вечером ты был в дурном расположении духа, сегодня, с утра, оно у тебя еще хуже. Что с тобой? Твой учитель раззадорил тебя рассказами об Италии?

Рембрандт поглядел на отца поверх нетронутой кружки с пивом и тарелки с наполовину съеденными сухарями.

— По-моему, еще в тот день, когда господин ван Сваненбюрх оказал нам великую честь своим посещением, я совершенно ясно дал понять, что меня в Италию не вытащишь.

— Насколько мне известно, никто и не собирается тащить тебя в Италию или еще куда-нибудь.

— Полно, Хармен, — вступилась мать. — Ну зачем ты его дразнишь? Ты же видишь, он сам не свой, с тех пор как расстался с другом. Оставь ты его в покое.

— Зря тревожишься, Нелтье: его и так не беспокоят. Пусть себе живет отшельником на мансарде — никто в его драгоценном обществе не нуждается. Но только очень печально, когда человек не знает, что творится в душе у его собственных детей. Последние три дня Рембрандт ведет себя так, словно я свершил против него смертный грех, хотя, видит бог, ничего я ему не сделал.

— Ты мне действительно ничего не сделал, отец.

— Так почему же ты ходишь как потерянный?

— Потому что у меня на душе невесело.

— Из-за чего? На что ты дуешься?

— Ни на что.

— Это не ответ. Если тебя не тянет в Италию, значит, у тебя на уме что-то другое, и, как я догадываюсь, это другое — мастерская Питера Ластмана в Амстердаме.

«Экая жалость, что у брата такая нежная кожа, — подумала Лисбет. — Это сразу его выдает».

Скулы Рембрандта, резко контрастируя с бледностью щек, покрылись пятнами румянца, скорее оранжевыми, чем красными.

— Коль скоро ты задаешь мне прямой вопрос, я прямо и отвечаю — да, — сказал он, и признание это внушило бы к себе уважение своим сдержанным благородством, если бы не было излишним — все и без того прочли ответ на его лице. Все, кроме матери, которая в полном недоумении смотрела на него, приоткрыв морщинистый рот.

— Но мне всегда казалось, что ты доволен господином ван Сваненбюрхом, — начала она.

— У господина ван Сваненбюрха есть свои хорошие стороны, мать.

— Неужели? — усмехнулся отец. — Рад слышать. Дворянин, сын бургомистра, художник, чьи работы достойны украшать ратушу… Приятно слышать, что ты замолвил за него словечко. Он несомненно нуждается в похвалах семнадцатилетнего молокососа!

— Послушай, отец, — опять осмелилась поднять голос Лисбет, молчавшая с тех самых пор, как она возразила отцу насчет тесноты в мансарде Рембрандта. — Господин ван Сваненбюрх — хороший художник, но это еще не значит, что Питер Ластман не может быть лучше его.

Часть отцовского гнева, вызванного ее братом, обрушилась теперь на девушку.

— В самом деле? — осведомился мельник. — А кто тебе это сказал?

— Ян Ливенс считает, что Ластман лучше ван Сваненбюрха.

— Ян Ливенс! А кто такой Ян Ливенс? Сын обойщика, уехавший в Амстердам и научившийся там говорить высокие слова да размахивать руками. Еще один молокосос, к тому же дурак, а ты повторяешь его слова, словно он пророк.

— Если мне позволено будет сказать, хоть это и не мое дело, — поерзав на стуле и откашлявшись, вмешался Адриан, — то я считаю праздным спор о том, кто из них двоих лучший художник. Вопрос в другом — сколько ты можешь истратить на это денег, отец. — Яркий влажный взгляд Адриана остановился на кошеле, лежавшем на тарелке Хармена. — На мельнице и в доме нужно сделать кое-какие починки, Лисбет потребуется приданое, хотя и не такое большое, какое ей дали бы, не будь… — Адриан взглянул на Геррита и снова отвел глаза, — не будь у нас всяких других расходов. Следует хорошенько подумать, разумно ли выкладывать деньги на то, на что и так уже истрачено немало.