Владислав Николаев - Мальчишник

• Название: Мальчишник
• Автор: Владислав Николаев
• Издательство: Средне-Уральское книжное издательство
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1984

Новая книга свердловского писателя. Действие вошедших в нее повестей и рассказов развертывается в наши дни на Уральском Севере.

Человек на Севере, жизнь и труд северян — одна из стержневых тем творчества свердловского писателя Владислава Николаева, автора книг «Свистящий ветер», «Маршальский жезл», «Две путины» и многих других. Верен он северной теме и в новой своей повести «Мальчишник», герои которой путешествуют по Полярному Уралу. Но это не только рассказ о летнем путешествии, о северной природе, это и повесть-воспоминание, повесть-раздумье умудренного жизнью человека о людских судьбах, о дне вчерашнем и дне сегодняшнем.

На Уральском Севере происходит действие и других вошедших в книгу произведений — повести «Шестеро», рассказов «На реке» и «Пятиречье». Эти вещи ранее уже публиковались, но автор основательно поработал над ними, готовя к новому изданию.

---

«Не думать! — приказывает он себе. — Думать о другом!»

3

Вот он опять в горах. А мог бы сидеть в камералке, писать отчет и разрисовывать детскими разноцветными карандашами «Спартак» геологическую карту.

В послевоенные годы весь Приполярный Урал отснял на крупномасштабную карту профессор Карпов из Ленинграда. А теперь многочисленные партии из Свердловска, Воркуты и Тюмени вели более подробную съемку: стотысячную и пятидесятитысячную.

Карпов в основание Урала положил докембрийские мраморы, выше у него шли кембрийские породы, а еще выше — мраморы ордовикские.

Коркин на своей площади нашел и докембрийские, и ордовикские мраморы, но даже при беглом сопоставлении они, как две капли воды, походили друг на друга. Лабораторный анализ подтвердил догадку Коркина, возникшую еще в горах: это один и тот же мрамор, а именно — ордовикский. Потом пришла из Ленинграда расшифровка собранной фауны: вся она была отнесена к ордовику.

Закипели в голове дерзостные мысли. Выходит, в основании Урала лежат не докембрийские породы, а ордовикские. Выходит, Урал родился не в докембрийский период, а в ордовикский, то есть на десятки миллионов лет позже, чем принято считать. Не такой уж он и дряхлый старик!

Что же это получается — ошибся Карпов?.. Ну а почему бы ему и не ошибиться? Ведь сразу после войны, когда велась съемка, он еще не был профессором, и лет ему было примерно столько же, сколько сейчас Коркину — немногим более тридцати.

В распоряжении Карпова находилось два сотрудника, несколько рабочих, и за три года он отснял весь Приполярный Урал — десятки тысяч квадратных километров.

У Коркина — партия в двадцать человек, и за такое же время он сделал только один планшет в триста квадратных километров.

Так кто же должен быть ближе к истине?

И к кому идти со своими сомнениями? Наверное, все-таки к начальнику экспедиции Степану Мордасову, однокашнику Коркина и, считай, почти приятелю: пятнадцать лет на глазах друг у друга отираются, пять — в институте да десять — на производстве.

Помнит Коркин, как перед самой первой лекцией в институте подтолкнул его под руку Ленька Шималис, насмешник и прорицатель, показал подбородком на солдата с невыгоревшими следами погон на застиранной гимнастерке, маршировавшего строевым шагом взад-вперед по длинному коридору, и изрек громко, так что солдат мог слышать:

— А вот этот, помяни меня, немедленно факультетским начальством станет. Дня через три, помяни меня, секретарем комсомольского бюро выберем.

Было, было в первокурснике Мордасове что-то особенное, поднимавшее его над толпой наивных желторотых птенцов, — застегнут на все пуговицы, туго перетянут ремнем с солнечно-медной пряжкой, вышагивает, словно аршин проглотил, коричневые глаза навыкате, горят жарким огнем, неколебимая уверенность чудится и в пламенной рыжине на квадратной голове.

Помянул через несколько дней Коркин прорицателя Леньку Шималиса, и в последующие годы не раз вспоминал: выбрали-таки сержанта Мордасова в факультетское бюро, правда, не в комсомольское, а профсоюзное, но все равно — начальство И потом, куда бы ни посылали Степана — на субботник ли по озеленению, на уборку урожая в колхоз, на практику или, наконец, на работу — всюду его немедленно назначали командиром, на худой конец — старшим в паре, точно какое клеймо у него на лбу от рождения имелось, свидетельствовавшее о его принадлежности к руководящей элите. Однако надо отдать должное Степану: руководить он не только любил, но и умел. С тех пор как он возглавил экспедицию, она из года в год забирала все знамена, какие только возможно было: управления, главка, министерства, обкома профсоюза… Планы выполнялись и перевыполнялись. По всем показателям выкраивалась немыслимая экономия — по зарплате, на горючем, в собственном и наемном транспорте, на строительстве, на бурении и т. д. Премии сотрудникам сыпались каждый квартал; самую большую, разумеется, получал начальник экспедиции.

Пообмяк, пооблинял за пятнадцать лет Степан. Аршин выплюнул, выправку военную порастерял: двубортный пиджак в полоску едва сходится на расплывшейся груди. Пожар на голове подзасыпало серым пеплом. Погас и жаркий блеск в больших глазах, однако в глубине зрачков нет-нет да и сверкнет некая искорка — будто волчий огонек из мрака, и вздрогнет тогда собеседник, подумает про себя: не дай бог раздуть эту искорку в пламень — все окрест испепелит.

Начальник экспедиции, склонив набок квадратную голову, с благожелательным вниманием выслушал Коркина — все-таки однокашники, приятели почти, почмокал толстыми губами и ласково заметил:

— Фантазер ты, Колька, выдумщик! Вот ты кто!

— Фантазии тут и не ночевало, — грубовато возразил Коркин. — А выложил я тебе одни факты. Голые факты.

— Довольно странно получается: на карповской площади еще восемь партий работает и ни одна из них подобных фактов не добыла.

— Как сказать…

— Ну и чего же ты хочешь?

— Пока не рассеются сомнения, очень трудно составлять карту по карповской периодизации.

— Ага, понятно! Новую периодизацию предлагаешь? Хочешь свою фамилию в историю геологии вписать? А не кажется ли, что доказательств-то у тебя с гулькин нос?

— Не кажется, а именно так и есть. Поэтому и заговорил с тобой… Перенеси на год сдачу моего отчета. Христом-богом молю. Еще раз съезжу в горы и постараюсь привезти все, что нужно для доказательства моей гипотезы, или хотя бы себе докажу, что не прав.

— Ежели за три лета не собрал, за одно нечего и мечтать.

— Три лета я работал вслепую. А сейчас появилась идея. Только сейчас и начинается настоящая наука.

— У нас черная работа, а не наука.

— Наука! Ты сам знаешь: любая карта — это наука.

— Ну, пускай. А как прикажешь остальным партиям составлять карты? По карповской периодизации или по твоей?

— Сообщи им мои данные, и пусть думают, сопоставляют. У них время есть — по году, по два еще осталось работать на планшетах.

— Так… Еще один вопросик. Знаешь ли ты, кто теперь Карпов?

— Как не знать. Профессор. Главный редактор картографического комитета.

— И ты полагаешь, он пропустит твои карты?

— А куда денется, если они будут обоснованы.

— Не пропустит. Голову на отсечение — не пойдет против себя. Против всей своей жизни. И наша работа полетит в брак. Сотни тысяч рублей — в трубу! Нет, не выйдет.

— За истину платят и дороже.

— Кому нужна твоя истина?

— И это говоришь ты, образованный геолог?

— На арапа берешь? Это ты брось! — Степан сжал на столе в кулак руку, и во мраке его выпуклых глаз сверкнули две волчьи искорки. — Не из пугливых! И не делай, пожалуйста, из меня консерватора. Я, может, лучше твоего понимаю, что означает твоя идея. Окажись ты прав, надо менять всю стратегию поисков на Урале и в Зауралье. Но как доказать, что ты прав? Нужна партия, нужно отодвинуть сроки сдачи отчета… Хорошо, я согласен. Пойдем к бухгалтеру. Послушаем, что он скажет: «И не помышляйте! Коркинская партия свои деньги съела. Других раздевать не имею права. Только через мой труп». А теперь пойдем к начальнику управления. «У меня нефть, газ, а вы с такой ерундой. Что, денег?! А я, наоборот, собирался еще со съемщиков снять малую толику на бурение».

— Выходит, стена?

— Стена!

— Не пробить?

— Не пробить. А перелезть можно.

— Как? Посоветуй.

— Напиши статью в геологический журнал. Может, кто и поддержит тебя. Чем черт не шутит? И честолюбие твое будет удовлетворено.

«Можно было заранее предвидеть: воспротивится Мордасов, — размышлял Коркин, выйдя из кабинета начальника. — Ведь за поиск истины не дают премий… А внеплановый выезд Коркина в поле пусть даже с небольшой партией грозил съесть всю экономию в экспедиции. Разве мог допустить такое начальник?»

Осени Коркина подобная идея несколько лет назад, он ломился бы во все двери — и к главбуху, и к начальнику управления! В Москву в главк съездил бы. И, черт побери, добился бы в конце концов своего! А нынче с ним что-то случилось. Тоска жены перелилась и в его душу, пригасила в ней огонь, и уже ничего не хотелось ему от жизни — ни открытий, ни славы. «А зачем? Для кого?» Коркин презирал свое состояние, но ничего не мог с собой поделать. И после Мордасова он не побежал ни к главбуху, ни к начальнику управления, а тихо поплелся в камералку, сел за стол и стал продолжать писать отчет, в котором, правда, упорно оспаривал идеи профессора Карпова.

В конце рабочего дня, перед самым звонком, зашел в камералку уже в шляпе и пальто Мордасов, остановился у порога и, посмеиваясь, сообщил:

— Пришла телеграмма из Свердловска. На будущей неделе там собирается координационное совещание по геологической съемке Урала. Вот и поезжай. Выступи со своей идеей. Полно будет профессоров. Вправят тебе мозги.