Антонина Коптяева - Том 5. Дар земли

• Название: Том 5. Дар земли
• Автор: Антонина Коптяева
• Издательство: Художественная литература
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1974

Пятый том Собрания сочинений А. Коптяевой составил роман 1965 года «Дар земли», посвященный нефтяникам Татарии. Это рассказ о том, как в середине 20-х годов нашего века, вопреки сопротивлению многих авторитетных ученых, в Поволжье было разведано и освоено второе в СССР колоссальное месторождение нефти, а затем, в 50–60-х годах, создан новый индустриальный центр нефтяников. Рождение единого многонационального коллектива в общем труде, духовное преобразование некогда угнетенных татар и башкир, нелегкие судьбы героев, личные и производственные — вот то, что составляет ткань этого сложного многопланового и очень современного произведения.

---

Смелый Алешка, не чуя беды, спускался в трубу; цепляясь за железный ее край, упираясь коленками и локтями, повисал над пустотой. Но однажды такой же удалец слетел вниз, не успев даже вскрикнуть. Долго после той памятной игры у Алешки ныли уши, надранные отцом — Матвеем Груздевым.

Все в Баку пахло нефтью. Черная сажа хлопьями сыпалась на рабочий поселок из труб нефтеперегонного завода; ни деревца, ни кустика на рыжей земле, только пропыленные колючки серели на диких пустырях. Горячее солнце изо дня в день калило зноем синеву неба и голые бугристые горы, и сияющее голубизной бескрайнее зеркало Каспия дышало в летние дни на побережье не прохладой, а теплым, душным паром.

Грязные, точно чертенята, ребятишки бегали отмываться к морю, но и в море плавала радужно отсвечивающая нефть, а на берегу везде пятна пролитого мазута и растопленного битума, которым смолили суда и лодки. Если какой-нибудь сорванец наступал на тягучую эту смолу, то ходить ему с черными липкими подошвами, пока добрый сердцем матрос не бросит кусок ветоши, смоченной керосином. Часто ребятишки наблюдали с барж, как в воде возникали пенистые грязные буруны и вдруг остро начинало пахнуть газом. Дети с малых лет привыкли уважать нефть — ведь это она кормила целый город.

Время шло, комсомолец Алеша Груздев поступил в Грозненский нефтяной институт.

И вот он, совсем возмужавший, снова на перроне бакинского вокзала — по виду не отличишь от азербайджанца, — идет и смотрит радостно на родной город.

По-прежнему палит солнце, а море и небо светятся синевою, но зелени заметно прибавилось, особенно в центре, где высятся прекрасные дома, принадлежавшие раньше бакинским богатеям. Мягко колышутся в старых садах кроны длиннохвойных эльдарских сосен, легко переносящих здешние засухи. Там бульвар с посадками молодых маслин, там — на недавно разбитом сквере — пышно цветут кусты красных и розовых олеандров, а в Башкирии еще зима, и ветер студеный гонит поземку по степным сугробам.

Груздеву не хотелось ехать ни трамваем, ни автобусом, и он направился в свой район пешком с чемоданчиком в руке, нарочно петляя по улицам, отмечая по пути все перемены, которые произошли без него. Прошел он и по Старому городу. Здесь слепые стены домов образуют такие узкие ущелья, что лежащий верблюд занимает всю мостовую, загораживая всю улицу. На холме развалины дворца Ширваншахов, перенесших сюда в XV веке столицу сказочного Шемаханского царства. Дворец разбит с моря артиллерией Петра Первого, взявшего Баку в 1723 году. Среди развалин сохранились каменные мешки — сырые колодцы, в которых в старину томились узники. А вон всегда кипучий рынок: рис, сушеные фрукты, халва, орехи, чеснок… Грудами навалена муравленая посуда, в глянце которой полыхают отсветы солнца.

Груздеву стало жарко, он снял шапку, чтобы сильнее ощутить свежее дыхание морского ветра, пахнущего солью и нефтью. Море шумело рядом: улицы города окружали подковой сверкающий на солнце голубой простор бухты. С благоговейным чувством Груздев зашел в сад имени Шаумяна, где похоронены бакинские комиссары, перевезенные в двадцатом году из-под Красноводска. Сад с аллеей черных кипарисов был красив и торжественно печален. Горел над братской могилой вечный огонь, как кровь краснели на темной зелени розы.

Постояв у могилы, нефтяник направился в сторону набережной, где на недавно вскопанной земле покачивались похожие на былинки, тоненькие саженцы ив, индийской сирени и пышные клубки эльдарских сосенок. Прошлое и будущее встретились на древней земле огнепоклонников, сожженной вечной засухой, и в город все щедрее входила зеленая прохлада садов. На Приморском бульваре Алексей сел в автобус…

Сердце его забилось сильнее, когда впереди показался знакомый лес вышек. Сразу бросилось в глаза новое — повсюду работали качалки: значит, насосы пошли в ход, а раньше нефть тартали. Алексей и его брат Серега работали и тартальщиками: черпали нефть из скважины желонкой — отрезком трубы с клапаном внизу. Угоришь за день на такой работе, к вечеру только глаза да зубы светятся на лице. Богатые скважины под напором давления в нефтяном пласте фонтанировали, это приносило большой доход хозяевам промыслов, но из-за попутного газа возникали взрывы и грандиозные пожары. Тушить их было очень трудно…

На улицах рабочего поселка, как в пору Алешиного детства, носились босоногие ребятишки (славились бакинцы многодетными семьями), висела на заборах и перилах крылечек промазученная одежда, и невольная зависть шевельнулась в душе Алексея; когда же вот так прочно осядут нефтяники в Башкирии?!

Пройдя среди невысоких домов с плоскими крышами и железными решетками на окнах, Алексей подошел к бараку, в котором жил его отец. Бурильщик Матвей Груздев по гроб жизни был влюблен в вышки, а все остальные профессии считал как бы прикладными к нефтяному делу. Он и свой поселок любил так, что даже слышать не хотел о лучших местах. Дома ли он сейчас или на вахте? Долго гадать не пришлось: усатая голова его с проплешинами над рыжеватыми висками мелькнула за оградой палисадника, увитой виноградными лозами.

Вместе с Сергеем, теперь тоже бурильщиком, отец сажал молодые деревца под своими окнами; барак был длинный, двухэтажный, густо заселенный народом.

— С поливкой беда, а то бы… — громко говорил отец.

Алексей поставил чемоданчик, неожиданно подойдя сзади, крепко сжал плечи брата.

— У нас волки на сугробах воют, а у вас редиска уже поспела!

Сергей, веснушчатый, рыжий, завертелся, пытаясь оглянуться, по улыбке отца и силе больших смуглых рук угадал, кто его схватил:

— Явился, чертолом! Ваше инженерное сиятельство… Пусти уж! Если бы вся интеллигенция такая была, плохо жилось бы рабочему классу.

— Это отчего же? — спросил Алексей, целуясь с отцом.

— Оттого… — Брат пошевелил высвобожденными, словно из тисков, плечами. — Вы бы нас походя затолкали, зубры этакие. Как бы тогда рабочий класс руководил вами?

— Вопросы руководства не на кулачках решаются, — важно сказал отец, не терпевший пустословия в вопросах политики, но сразу сорвался на другой тон: — Серега, сбегай в лавку, а я насчет самоварчика соображу. — И снова повернулся к дорогому гостю. — Жену почему не привез? Что это ты, сынок, на старухе-то женился?

— Я вам фотокарточку посылал, — сдержанно напомнил Алексей.

Отец вздохнул.

— На карточке она, точно… По карточке судить — красавица женщина. Но ежели ей пятый десяток, а тебе двадцать…

Смуглое лицо Алексея медленно залилось румянцем, глаза посуровели.

— Ей только тридцать восемь, а мне двадцать три, папаня.

— Эх, Алеша! Тридцать восемь лет, конечно, не так уж много. Не совсем еще старая женщина, может, даже как розан в самом цвету. Но дунет ветер — и облетит вся красота. Тебе под пару лет на двадцать бы моложе ее.

— Я люблю Елену Артемьевну.

Голос сына прозвучал жестко, брови над высоким переносьем сошлись, как тугой персидский лук, и старый бурильщик понял: разговор напрасный — Алеша с детства был тверд и упорен.

«В мать уродился! — Матвей с грустью вспомнил покойную жену и уже молчком повел сына домой. — Женился бы на молодой, называл бы я ее дочкой, а к Елене Артемьевне — ученому-хирургу — и подступиться боязно, — думал он, наливая в самовар кипяток из бака на общей кухне (с огнем на промыслах строго: тут даже земля могла загореться). — Алеше-то, конечно, дела нет, как я себя чувствовать при ней буду, да и вряд ли придется вместе жить! Вот так и Петро через жену отбился от дома, а Серега все тянет с женитьбой. Неужто мне самому придется новую хозяйку искать?»

Петро — старший сын в семье, у него дача и сад в пригороде, работает по торговой линии и с родней почти не встречается.

На стол отец накрыл быстро, умело, но труды его, как и Серегины хлопоты, пропали впустую: Алексей только прошелся по двум комнатам, опустевшим после смерти матери, оставил чемоданчик и ушел. Бурильщики постарались не подать вида соседям, как это было обидно им, выпили сами по стопочке-другой, закусили копченой рыбой.

— В «Азнефть», должно быть, побежал. Командировочный, ясно, — сказал Матвей Груздев.

— Директор разведочной конторы, как же! — пробурчал Сергей, макая в солонку зеленое луковое перо. — Все ищут! А нефти — умыться нечем.

26

Ночью на соседнем промысле в Лег-Батане ударил фонтан невероятной мощности. Все ближние скважины, товарный парк и дома рабочего поселка оказались там под угрозой пожара. Алексей и Серега Груздевы попали в первые отряды горожан, мобилизованных на ликвидацию этой аварии. Ехали в грузовиках по тряскому шоссе вдоль голой береговой гряды, по гребню которой, похожему на хребет дракона, чернели каменные зубцы. Слева за вышками шумело в полутьме море, сверкая далекими огоньками: не то суда шли, не то костры горели на затерянных среди волн островах. Промелькнула пустынная серая долина, протащился стороной, как золотая цепь, поезд из Тифлиса. Где-то здесь был древний путь на Иран, куда проходили по каспийскому побережью войска Александра Македонского. Лег-Батан (значит «Верблюд утонет») — гиблые, топкие места. И вдруг нефть…