Брайан Олдисс - Градгродд. Сад времени. Седая Борода

• Название: Градгродд. Сад времени. Седая Борода
• Автор: Брайан Олдисс
• Издательство: АСТ
• Жанр: Научная Фантастика
• Год: 2003
• ISBN: 5-17-016630-3

Брайан Олдис - мастер "золотого века" мировой фантастики и один из немногих англичан, которых "считали за своих" американские фантасты.

Писатель, трижды резко менявший творческий "стиль и почерк" - от добротной "традиционной" научной фантастики к "Новой волне", а после того как "Новая волна" "схлынула" - назад, к традиции.

Обладатель огромного количества премий и наград - от "Хьюго" и "Небьюлы" до итальянской "Кометы дАрдженто" и французского "приза Жюля Верна".

Перед вами - классические произведения Олдисса. Произведения, уже выдержавшие проверку временем - и доказавшие, что настоящая фантастика вообще ходу времени не подвластна.

Содержание:

Градгродд (роман, перевод А. Орлова), с. 5-156

Сад времени (роман, перевод А. Овчинниковой), с. 157-344

Седая Борода (роман, перевод Е. Смирнова), с. 345-590

---

Человеческое ухо не воспринимает вибрации с частотой более 24000 герц. Эти же парни способны, по нашим исследованиям, производить колебания частотой в два раза больше — как наша земная летучая мышь или рангстедианская кошка. Итак, еще одна проблема: если мы хотим войти с ними в контакт, мы Должны сделать так, чтобы они не выходили за пределы воспринимаемой нами длины волн. Исходя из этого они, вероятно, должны изображать как бы пиджин — язык, который был бы нам понятен.

— Я протестую, — выпалил статистик, которому До сих пор приходилось довольствоваться тем, что сидеть молча и чесать свой язык о зубы. — Вы теперь кричите и приводите нас к выводу, что мы стоим по развитию ниже их?

— Ничего подобного я не говорил. Я только утверждал, что их диапазон звуков гораздо выше и шире, чем наш. А теперь мистер Бребнер продемонстрирует вам несколько фонем, которые мы предварительно выделили.

Мистер Бребнер поднялся и встал, покачиваясь, сбоку от приземистого Бодли Темпла. Ему было около двадцати пяти — стройная фигура, светло-русые волосы, костюм с откинутым капюшоном. Его лицо залилось тонким румянцем от смущения перед публикой, но говорил он хорошо.

— Вскрытие умершего чужеземца раскрыло нам многое в их анатомии. Если бы вы прочли довольно длинный отчет, то узнали бы из него, что наши друзья обладают тремя разновидностями отверстий, через которые они и производят столь характерный шум. Все эти шумы являются составляющими их языка, как мы предполагаем, если у них вообще есть язык.

Во-первых, на одной из голов есть как бы ротовое отверстие, которое связано с органами обоняния; и хотя оно выполняет дыхательные функции, главная его роль заключается в поглощении пищи и воспроизведении того, что мы называем звуками.

Во-вторых, у наших друзей есть шесть дыхательных отверстий, по три с каждой стороны, расположенных на теле повыше шести конечностей. В настоящее время мы их характеризуем как ноздри. Они представляют собой щели губоцветочной формы и, несмотря на то, что они не соединены с голосовыми трубками, как ротовые отверстия, эти ноздри производят широкий диапазон звуков.

В-третьих, наши подопечные издают определенные наборы звуков через прямую кишку, расположенную на второй голове.

Их вид речи состоит из звуков, выдаваемых всеми этими отверстиями по очереди, или любыми двумя вместе, или тремя, а то и всеми восемью одновременно. Потом вы увидите, что те несколько звуков, которые я вам продемонстрирую, относятся к самым простым. Магнитофонные записи всего диапазона звуков, конечно, доступны для вас, но они еще не вполне доработаны.

Первое слово — это иннноррр-инк.

Чтобы произнести это слово, Уилфорд Бребнер издал передней частью своего горла какой-то легкий храп, расширив его тонким писком, представленным здесь как «инк» (все формы чужеземного языка, напечатанные в этой книге, следует воспринимать как нечто очень приблизительное).

Бребнер продолжил свое изложение:

— Иннноррр-инк — слово, зарегистрированное нами несколько раз в различных контекстах.

Доктор Бодли Темпл выделил его впервые в прошлую субботу, когда пришел к нашим друзьям со свежей капустой. Второй раз мы отметили его в тот же день, когда я достал пачку жевательной резинки и дал по пластику доктору Темплу и Майку. Мы не слышали его до полудня вторника, когда оказалось, что у них нет еды. Оба существа хором произнесли этот звук, когда в клетку, где находились и мы, вошел главный хранитель Росс.

Поэтому нам казалось, что это слово должно быть выражением негативных эмоций, так как произносилось, когда они отказывались от капусты, когда им не была предложена жевательная резинка, которую они могли принять за еду, и когда они увидели Росса, который мешает им, убирая клетку.

Однако вчера Росс принес им ведро речной грязи, которую они любят, и мы услышали «иннноррр-инк», несколько раз в течение пяти минут. Исходя из этого мы считаем, что это слово относится к какой-то разновидности человеческой деятельности: возможно, ношение чего-либо. В дальнейшей работе мы уточним его значение. Из этого примера вы могли заметить, через какой процесс отбора проходит у нас каждый звук.

Ведерко с речной грязью выделило для нас еще одно слово. Оно звучит как «уип-буит-бион» (короткий свист в сопровождении двух надутых губных звуков). Мы его услышали также, когда им были предложены грейпфруты, овсянка с кусочками банана — блюда, по отношению к которым они проявляли некоторый интерес и энтузиазм, и еще когда мы с Майком уходили вечером.

Мы считаем, это как бы знак одобрения.

Еще нам кажется, что мы знаем и знак неодобрения, хотя слышали его дважды. Один раз он был сопровожден жестом неодобрения, когда один из смотрителей задел нашего друга струей воды из шланга. В другой раз — мы предложили им рыбу, приготовленную немного сырой. Как вы можете понять, они скорее всего вегетарианцы. Звук был…

Бребнер извинился, посмотрел на миссис Ворхун, выдыхая серию обескураживающих звуков, похожих на треск выходящих газов, завершая вдохом при широко раскрытых губах:

— Бббр-бббр-бббр-бббр-аааах.

— Действительно, звучит недоброжелательно, — произнес Темпл.

Еще не прошла волна изумления, как раздался вопрос одного из репортеров:

— Доктор Темпл, это все, что вы можете нам показать из ваших достижений?

— Вам была представлена приблизительная картина того, чем мы занимаемся.

— Но у вас нет ни одного отдельного слова. Почему вы не сделали так, как сделал бы любой, даже непрофессионал в этом деле? Пусть они посчитают, назовут свои части тела и ваши. Тогда вы, во всяком случае, будете знать, с чего начать, вместо этих ваших абстрактных «ношений чего-либо».

Темпл посмотрел на бабочек на своем жилете, пожевал губами и потом сказал:

— Молодой человек, непрофессионал, конечно, и может думать так. Но я отвечу непрофессионалу и вам тоже, что составление подобия словаря возможно, если ваш противник-чужеземец готов начать с вами разговор. Эти два парня ни в коей мере не заинтересованы в общении с нами.

— Почему бы вам тогда не занять этим компьютер?

— …Ваши вопросы становятся все глупее. Видите ли, для такой работы необходим разум. Какого черта здесь вообще нужен компьютер? Он не умеет думать, не умеет различать фонемы, которые почти не имеют разницы для нас. Все, что нам нужно, — это время.

Вы, как и ваш гипотетический непрофессионал, не можете представить себе, какие трудности стоят перед ними и нами, когда нам приходится думать категориями, которыми никто еще из людей не думал до нас. Задайте себе вопрос: что есть язык? И ответом будет: язык — человеческая речь. Поэтому мы не просто исследуем, но мы изображаем что-то новое — нечеловеческую речь.

Репортер угрюмо кивнул. Доктор Темпл был раздражен и, пыхтя, сел. Встал Латтимор. Он сдвинул на кончик носа очки и заложил руки за спину.

— Как вам известно, доктор, я новичок в этом кругу, поэтому надеюсь, что вы поймете, что я задаю свой вопрос от чистого сердца. Моя позиция такова. Я скептик. Я знаю, что мы исследовали всего триста планет во Вселенной и осталось еще неисследованными миллионов эдак несколько, но я все же считаю, что триста — это уже что-то. Ни одна из них не произвела на свет форму жизни, обладающую хотя бы половиной того разума, который имеется у моей кошки.

Это подсказывает мне предположение, что человек уникален во Вселенной.

— Должно быть, это останется лишь предположением.

— Я тоже так думаю. Сейчас я не намерен восстанавливать ряды доказательств отсутствия иной разумной жизни во Вселенной — человек всегда был одинок и никогда не страдал от этого; с другой стороны, если вдруг где-то все же объявится какой-ни-будь разум, я его поприветствую с удовольствием не меньшим, чем приветствую другого человека, с условием, если тот будет хорошо себя вести.

Но что за бредовая идея пришла кому-то в голову — притащить с собой пару переросших боровов, валяющихся в собственных испражнениях, чего не позволила бы себе последняя свинья на Земле, будь у нее такая возможность, и настаивать на доказательствах их разумности…

Чушь какая-то. Вы сами только что сказали, что эти боровы не выказывают ни малейшего интереса к общению с нами. Замечательно, в таком случае, не явный ли это признак отсутствия у них даже намека на разум? Кто в этой комнате может сказать честно, что хотел бы иметь этих свиней в своем собственном доме?

В зале опять поднялось волнение. Все вертелись и спорили, скорее не с Латтимором, а друг с другом. В конце концов над всей этой суматохой раздался голос миссис Ворхун:

— Лишь сочувствие, мистер Латтимор, могу испытывать к вашей позиции, и я очень рада, что вы согласились присутствовать на нашем собрании. Но отвечу на ваши вопросы очень кратко: как жизнь принимает множество различных форм, так и мы должны признавать, что и разум может принимать не одну форму. Мы не можем постичь другую форму разума. Мы только знаем, что она расширит границы нашей мысли и понимания так, как не смогло бы ничто другое. Поэтому, если мы думаем, что нашли такой разум, мы должны проверить это, если даже на попытку уйдут годы.