Бела Иллеш - Избранное

• Название: Избранное
• Автор: Бела Иллеш
• Издательство: Художественная литература
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1974

Книга состоит из романа «Карпатская рапсодия» (1937–1939) и коротких рассказов, написанных после второй мировой войны. В «Карпатской рапсодии» повествуется о жизни бедняков Закарпатья в начале XX века и о росте их классового самосознания. Тема рассказов — воспоминания об освобождении Венгрии Советской Армией, о встречах с выдающимися советскими и венгерскими писателями и политическими деятелями.

---

— Откуда вы все это так хорошо и подробно знаете, сын мой? — обратился ко мне «Черный ангел».

— Господин инспектор, это должен хорошо знать каждый истинный венгр! — ответил я с глубоким убеждением.

— Совершенно правильно! — сказал инспектор и крепко пожал руку Матьяшовскому, лицо которого сияло от счастья.

— О кострах, которые пастухи зажигали, чтобы показать дорогу борцам за свободу, вы говорили очень красиво, милый сын мой, очень поэтично, — обратился ко мне Энгельберт Мази еще раз, уходя из класса.

Если бы этот «Черный ангел» знал тогда, что скоро и я буду сидеть у этих карпатских костров и что спустя одиннадцать лет я тоже буду подбрасывать сосновые ветки в один из костров на вершинах Карпат, показывая дорогу всадникам Буденного…

Из-за Ференца Ракоци мой отец в своем кафе прослыл чудаком, а впоследствии стал даже антиалкоголиком. Я же благодаря Ракоци сделался в своей школе героем. С помощью Ракоци мне удалось спасти трех ребят от опасности быть вызванными, а Матьяшовского, может быть, от еще большей опасности. Теперь мои товарищи перестали смеяться надо мной, когда я говорил «ау» вместо «о». В классе установилось мнение, что раз Ракоци проводил свое детство в Берегском комитате, значит он говорил с таким же акцентом. Это вызвало у некоторых наших пештских мальчиков такой энтузиазм, что они тоже начали говорить «ау». В числе этих энтузиастов берегского акцента был, например, рыжий веснушчатый барон Ласло Шоссбергер, сын известного банкира, которого ежедневно привозили в школу на автомобиле.

Став наконец таким образом настоящим пештским гимназистом, я начал замечать, что между пештскими жителями тоже есть различия, причем вряд ли меньшее, чем в Береге между венграми и русинами. Различия эти многосторонни и сложны. Вначале мне казалось, будто разница лишь в том, что одни — бедные, другие — богатые. Но если бы все дело было в этом, то почему Шандор Екельфалуши, у которого часто не бывало денег, чтобы купить на завтрак булочку, с таким презрением смотрел на миллионера барона Шоссбергера? И почему Шоссбергер, которого возили на автомобиле, так старался подмазаться к ездившему на трамвае Екельфалуши. Отец Екельфалуши был гусарским полковником, а его прапрадед получил дворянство от Карла III, когда, по словам Екельфалуши, так называемые предки Шоссбергера еще ходили из дома в дом, продавая заячьи шкурки. Но еще более гордым, чем Екельфалуши или Шоссбергер, был мой одноклассник Хамори. Он гордился тем, что его отец демократ и заместитель бургомистра города. Эта гордость, более агрессивная, чем гордость Шоссбергера и Екельфалуши, была менее эффективной. Екельфалуши и Шоссбергер даже не обращали внимания на то, что Хамори презирает их. Привожу все это, чтобы доказать, что человеческое общество не такое простое, как кажется на первый взгляд.

С двумя из этих трех знаменитостей нашего класса у меня произошел конфликт. С Хамори — сразу же после посещения инспектора.

— Скажи, Балинт, — заговорил со мной Хамори во время перемены, — мне ты можешь смело признаться: не правда ли, ты нарочно дурачил старого идиота этой ерундой?

— Какой ерундой? — спросил я, ошеломленный.

— Чего ты притворяешься! Я говорю о воющем колодце, о босом военачальнике и о ночных кострах.

Я не могу понять до сегодняшнего дня, почему я не дал тогда Хамори пощечины. Но как невероятно это ни звучит, пощечины я ему не дал. Зато барону Шоссбергеру я отвесил основательную оплеуху. Это случилось не после посещения «Черного ангела», а перед заключительными экзаменами.

В гимназии на улице Иштван ежегодно в мае устраивалось состязание по математике для учеников трех высших классов. Какая-то дама-благотворительница в своем завещании распорядилась выделить специальный фонд для того, чтобы выплачивать ежегодно лучшему математику из трех высших классов гимназии пять крон. Лучшим математиком считался тот, кто быстрее всех и правильно решал заданные на состязании задачи. Нечего и говорить, что я сильно рассчитывал на получение этих пяти крон.

За два дня до математического состязания во дворе школы ко мне обратился Шоссбергер:

— Я хочу с тобой поговорить, Балинт.

— Пожалуйста.

— Отойдем немного в сторону. Мне не хочется, чтобы кто-нибудь услышал, о чем мы будем говорить. Прошу тебя оказать мне услугу: не принимай участия в математическом состязании или, если будешь участвовать, не выигрывай его.

— Ты с ума сошел?

Нет, я совсем не сошел с ума, — сказал Шоссбергер. — Тебе известно, что в нашем классе самые сильные ученики по математике ты и я. Может быть, ты немного сильнее меня, но я тоже за себя постою. Если ты не примешь участия в состязании, — скажем, у тебя заболит голова, или зубы, или будет расстройство желудка, — то приз наверняка достанется мне. Разумеется, мне наплевать на эти пять крон, но мой старик, у которого в отношении меня особые планы, обещал, если я выиграю состязание, купить мне лошадь для верховой езды. А на лошадь мне уже не наплевать! Одним словом, я хочу тебя просить уступить мне этот приз. Я, конечно, не требую этого от тебя даром. Вместо пяти крои ты получишь от меня тридцать, так что и ты выиграешь на этой сделке. Десять крон я уплачу сейчас, а остальные двадцать на другой день после состязания. Даю честное слово, что уплачу тебе эти двадцать крон. Надеюсь, ты не сомневаешься, что я сдержу слово? Что ты на это скажешь?

Вместо ответа или, если хотите, в виде ответа я отвесил барону Ласло Шоссбергеру пощечину.

Когда я рассказал дома эту историю, отец поцеловал меня.

— Правильно ты ответил ему, правильно. Я за тебя не боюсь, ты за себя всегда постоишь, — сказал отец, отвечавший на обиду молчанием.

Мать погладила меня по голове.

— Я боюсь, Геза, что ты будешь очень несчастным в жизни, — тихо сказала она, никогда не прощавшая обид.

Что касается математического состязания, то хотя я и принимал в нем участие, но приз выиграл не я, а Шоссбергер, который решил задачи с совершенно необыкновенной быстротой. Ребята шептались, что наш педель за несколько крон показал ему за день до состязания задачи, приготовленные учителем математики. Может быть, это так, а может, и нет; но факт остается фактом — пять крон выиграл не я.

Все это произошло в конце учебного года. Между посещением «Черного ангела» и математическим состязанием прошло пять месяцев. За это время я крепко подружился с тремя своими одноклассниками. Одним из моих друзей был большеносый и всегда веселый Бела Киш, обладавший только одним недостатком: он готовился в актеры и поэтому всегда декламировал то монолог Гамлета, то Сирано, то Бана Петура [24]. Другим моим другом был Пишта Балог. Отец Балога работал в книжном магазине, и дома у них было множество книг, — как в настоящей библиотеке. Наверное это обстоятельство и послужило причиной тому, что Пишта готовился в философы. Если случалось, что мы, нарушая школьные запреты, заходили в пивную, Пишта опустошал свою кружку пива с таким жестом и с таким презирающим все человечество и в то же время прощающим всему человечеству выражением лица, как в свое время Сократ осушил стакан с ядом. Мой третий друг — Карчи Полони — хотел стать офицером. Чтобы набраться сил для защиты короля и отечества, Карчи страшно много ел. Это было ему нетрудно, потому что у его отца была колбасная лавка. Он приносил с собой в школу так много вареной ветчины и сухой колбасы, что мы все четверо могли насытиться.

Планы наших послеобеденных предприятий выдумывал Киш. Делом Балога было эти планы критиковать. Финансировал их осуществление Полони. Моя же роль заключалась в том, что я радовался своей принадлежности к этой компании.

Мы часто ездили на катере в Старую Буду. Проезд туда и обратно стоил нам по шести крейцеров. Поэтому мы имели возможность посещать город покойного императора Траяна только в тех случаях, когда у Полони было двадцать четыре крейцера. Иногда мы поднимались на гору, откуда девятьсот лет тому назад мятежные язычники сбросили епископа Святого Геллерта в Дунай. Эта экскурсия обходилась нам всем четверым всего в восемь крейцеров, так как переход по мосту через Дунай стоил по два крейцера с человека. Когда у Полони совершенно не было денег, мы просто бродили по городскому саду. А когда у него было много денег, мы посещали театр в городском саду.

Стоячие места стоили там двадцать крейцеров, нам на четверых достаточно было сорока крейцеров. Полони покупал два билета и вместе с Балогом входил в театр. Киш и я ожидали на улице. Через несколько минут Полони выходил покурить, вынося с собой оба билета. С билетом Балога входил я. Тогда курить выходил Балог и с билетом Полони вводил в театр Киша.

Наше мошенничество было обнаружено только один раз. Директор театра Сиклаи, одетый и загримированный Наполеоном, как раз в это время покуривал у входа в театр. Он отвесил Полони две пощечины.