Бела Иллеш - Избранное

• Название: Избранное
• Автор: Бела Иллеш
• Издательство: Художественная литература
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1974

Книга состоит из романа «Карпатская рапсодия» (1937–1939) и коротких рассказов, написанных после второй мировой войны. В «Карпатской рапсодии» повествуется о жизни бедняков Закарпатья в начале XX века и о росте их классового самосознания. Тема рассказов — воспоминания об освобождении Венгрии Советской Армией, о встречах с выдающимися советскими и венгерскими писателями и политическими деятелями.

---

Итак, послушай: я только начинал свой литературный путь, когда Брандес, самый известный датский критик, написал очень похвальную рецензию на мою первую книгу. Его статья появилась в «Политикен» — самой влиятельной датской ежедневной газете. Спустя несколько недель после выхода статьи я поехал в Стокгольм, и по этому поводу многие шведские газеты перепечатали столь лестную для меня рецензию Брандеса. Вскоре я получил телеграмму от старика Стриндберга: он хочет со мной познакомиться. В телеграмме был указан адрес, число и час, когда я должен был посетить его. Стриндберг не торопился. Он заставил меня ждать целую неделю. Я тогда никак не мог понять, почему ему понадобилось так долго готовиться к встрече со мной. Наконец настал долгожданный день, и я в условленный час позвонил у двери квартиры Стриндберга. Даже на мой третий звонок дверь не отворили, а открылось лишь маленькое круглое окошечко в ней, и в этом окошечке показалась голова самого Стриндберга. Я сразу узнал его, и мы молча уставились друг на друга.

— Я — Мартин Андерсен Нексе! — сказал я громко и уверенно.

— Можете идти домой, мой друг! — ответил Стриндберг.

— Как так? — вскинулся я. — Ведь вы просили, чтобы я зашел к вам. Вы хотели говорить со мной.

— Да, хотел, — ответствовал Стриндберг. Он, по всей видимости, старался говорить громко, но через толстую дверь доносился лишь шепот. Впрочем, я услышал каждое слово.

— Когда я послал вам телеграмму с приглашением, — продолжал Стриндберг, — то читал только статью Брандеса о вас. А за эту неделю успел прочитать и вашу книгу. Можете идти, мой друг!

Стриндберг без дальнейших объяснений захлопнул окошечко в двери, и мне осталось лишь уткнуться взглядом в толстую, тяжелую дубовую доску. Несколько минут я еще ждал, сам не зная чего. Но когда немного успокоился, то постарался взять себя в руки и взглянуть на происшедшее не с трагической, а с комической стороны. Я солгал бы, если бы стал уверять, что мне это полностью удалось.

— Понимаешь, — после короткой паузы продолжал Нексе, — надо учиться у стариков. Ты, конечно, далеко не Брандес, но и я, по правде говоря, не Стриндберг. Твоей статьи оказалось мне достаточно, чтобы захотеть увидеть этого молодого немца, поговорить с ним… Но за несколько дней до встречи мне удалось прочитать и саму его книгу, которая тебе так понравилась. Ну и, как я уже сказал, надо учиться у стариков, и я в данном случае взял пример со Стриндберга. Почти точь-в-точь скопировал старика.

Наступила тяжелая пауза.

— Значит, учиться у стариков? — повторил я слова Нексе, без особого воодушевления. — Всегда и во всем, по-твоему?

— Этого еще не хватало! — воскликнул Нексе непривычно громко. — Во всем и всегда учиться у стариков было бы еще большей ошибкой, чем вообще не принимать во внимание их опыт. Учиться у них надо с толком, критически, понемножку. И ни в коем случае не подражать им, кроме, пожалуй, таких безобидных случаев, как этот. На-ка закури!

Перевод А. Гершковича

Рыцарь печального образа

(Об Ауреле Карпаты.) [73]

Познакомились мы с ним в 1918 году, в начале ноября. Встретились на Восточном вокзале, у санитарного эшелона номер 16. Это был известный передвижной госпиталь, который прославился тем, что принял в свои вагоны летом 1918 года более двух тысяч раненых венгерских солдат вместо двухсот положенных и благополучно доставил всех их с итальянского фронта на родину. В другой раз этот санитарный поезд произвел сенсацию тем, что с восемьюстами ранеными гонведами сумел проскочить через Баварию и Австрию, когда фронт, по существу, уже распался и приходилось двигаться по занятой противником территории. Дорогу себе санитарный эшелон пробивал не силой оружия, а элементарным подкупом. В то время эшелоны Красного Креста сравнительно хорошо снабжались продовольствием, и тех, от кого зависело продвижение поезда, удавалось довольно легко уговорить с помощью взятки сахаром, маслом, какао и чаем… Наибольший урон в провианте санитарный эшелон понес именно на венгерской земле, подъезжая к родному Будапешту. Но это уже другая история…

Когда мы подкатили к Восточному вокзалу (для уточнения скажу, что я уже более года служил санитаром на том поезде), нас встретил там Аурель Карпати, который был в ту пору сотрудником газеты «Дели Хирлап». У него была к нам просьба. Узнав, что наш поезд получил разрешение на рейс в Австрию за оставшимися там венгерскими ранеными, Карпати попросился поехать с нами. Мы, естественно, не имели права брать его с собой, но, также естественно, взяли.

Эту романтическую поездку Аурель Карпати описал впоследствии в мартовском номере журнала «Чиллаг» за 1955 год. Я же хочу здесь рассказать не о поездке, а о молодом Карпати. Собственно говоря, молодым он был лишь по годам — тридцать с небольшим ему тогда было. По виду же ему можно было дать значительно больше. Со зрением уже и тогда у него было плохо, один глаз совсем не видел. Аурель был очень худ, бледен и застенчив. С солдатами в поезде он разговаривал так вежливо и обходительно, что первое время они не верили, что он обращается к ним. До глубокой ночи вел Карпати душеспасительные беседы с «командованием» санитарного поезда: старшим лейтенантом запаса — социал-демократом, с интендантом, который до войны был коммерсантом, а также с фельдшером и вашим покорным слугой, который тогда представлял в эшелоне солдатский совет. Вторую половину ночи, когда трое других ложились спать, мы с Аурелем Карпати проводили в разговорах о судьбах послевоенного мира, о будущем Венгрии и более всего — о литературе. Карпати никогда не расставался с «Дон-Кихотом» Сервантеса, и в дорогу он взял с собой одну эту книгу. О чем бы мы ни говорили, он всегда садился на своего конька и цитировал то рыцаря печального образа, то его оруженосца Санчо Панса. Все повороты в политике, все разочарования и надежды он пытался объяснить через их мировосприятие, через их характеры…

Взгляды Карпати на литературу мне, считавшему журнал «Нюгат» венгерским Олимпом, показались странными. Из всех писателей «Нюгата» по-настоящему он любил только Энре Ади и Жигмонда Морица, только их возводил на Олимп, Костолани и Бабича он не считал «истинно» великими писателями. Но высоко ценил Дюлу Круди и — по моему тогдашнему да и нынешнему мнению — несколько переоценивал Ференца Мольнара.

Мы подружились.

Потом, когда мы возвратились из Австрии, я снова разыскал Ауреля Карпати, который уже работал в издательстве «Талтош». Ласло Фаркаш, владелец этого издательства, задумал издавать серию дешевых брошюр по актуальным вопросам. Аурель Карпати редактировал эту серию и принял в работу две мои книжечки. Здесь, в издательстве «Талтош», я познакомился с Деже Сабо, написавшим для этой же серии свое эссе «Революционный Ади». В ту пору Деже Сабо был «левее» всех, — даже коммунистов он обвинял в оппортунизме, — он предлагал немедленно вздернуть на фонарь всех помещиков и буржуев и громогласно провозгласить наступление социализма. Говорил он много и красиво. Я просто заслушивался его речами и был несказанно удивлен, когда однажды, шагая пешком из «Талтоша» вместе с Аурелем Карпати, услышал от него, что за всеми этими архиреволюционными речами и позами нередко скрывается, на его взгляд, внутреннее смятение и неуверенность, если не что-нибудь похуже. Спустя несколько месяцев выяснилось, что второе предположение было вернее.

В период венгерской Коммуны я всего два-три раза видел Карпати, да и то мельком. После поражения Коммуны снова встретился с ним. Я был уже в бегах, и мне очень требовались фальшивые документы, деньги и просто совет. Карпати раздобыл мне несколько сот крон и, что еще важнее, — документы на имя некоего Гезы Балинта, провинциального актера одних со мной лет. Владелец этих документов погиб на фронте в последние дни войны. Каким образом его паспорт попал к Карпати — представления не имею. Но я знаю одно — эти документы сослужили мне отличную службу: с их помощью я улизнул за границу, несмотря на многочисленные объявления о розыске. Позже я снова воспользовался этим именем, подписывая псевдонимом «Геза Балинт» многие свои рассказы. Главным героем двух моих романов тоже стал Геза Балинт.

Я не видел Ауреля Карпати с 1919 по 1945 год. В 1934 году я послал ему с оказией из Москвы несколько русских сувениров. В 1945-м я увидел знакомую хохлому в его квартире в освобожденном Будапеште. Как только Пешт был очищен от немцев, я разыскал Карпати. Узнав его адрес от Лайоша Зилахи, я послал к нему двух советских солдат с пакетом, в котором содержался приказ явиться ко мне на обед, имея при себе хороший аппетит. Карпати подчинился и прибыл в сопровождении военного эскорта.

Он казался еще более худым, чем в 1918 году. Смертельная бледность покрывала его лицо, он казался очень усталым. Но весел был бесконечно, так и дышал оптимизмом. Еще раньше от Зилахи я узнал, что с момента прихода гитлеровцев в Венгрию, в марте 1944 года, Аурель Карпати в знак протеста отложил перо. Теперь же из его собственных уст я услышал, что он хочет немедленно приступить к работе. Карпати был одним из первых венгерских писателей, который написал статью для советской военной газеты, выходившей на венгерском языке. Он недвусмысленно заявил о своей полной поддержке освободительной миссии Советской Армии. (Почти одновременно с ним в газете «Уй Со» выступили венгерские писатели Петер Вереш и Золтан Зелк.) Все эти статьи содействовали созданию общества венгеро-советской дружбы и в известной мере учреждению Союза венгерских писателей.