Инна Туголукова - Требуется Золушка средних лет

• Название: Требуется Золушка средних лет
• Автор: Инна Туголукова
• Издательство: АСТ, Новости
• Жанр: Короткие любовные романы
• Год: 2004
• ISBN: 5-17-022394-3

На что готова пойти девушка, чтобы получить вожделенное место в крупной фирме, шеф которой — красавец мужчина, словно сошедший с телеэкрана?

На ВСЕ!

Даже на то, чтобы из молоденькой красавицы превратиться (не без помощи знакомой театральной художницы) в ЖЕЛЕЗНУЮ БИЗНЕС-ЛЕДИ!

И казалось бы, счастье уже близко…

Но в последний момент в игру вступает бывшая любовница, в совершенстве постигшая высокое искусство настоящей хищницы!

Что будет дальше?

Предсказать невозможно!

---

И он не то чтобы забыл о Леле в стремительном круговороте рабочих будней, а усилием воли приказал себе не думать о ней. Но что такое воля по сравнению с любовью?

Впрочем, днем это ему удавалось неплохо, а вот ночью… Он почти физически ощущал ее рядом и до головокружения, до скрежета зубовного хотел войти в нее, вобрать в себя, слиться с ней в единое целое. И мучился от мысли о том, что так жестоко обидел ее, но гнал эту черную мысль, вновь и вновь убеждая себя, что поступил единственно правильно: порвал с ней в самом начале, защитившись тем самым от нового горького разочарования.

А вообще-то, они почти и не виделись в последнее время. В понедельник после злосчастных выходных выяснилось, что ремонт в приемной благополучно завершился, и Леля перебралась в «родные пенаты», разделив соседство с новой секретаршей Агнессой Аркадьевной — сухой чопорной дамой в очках, с тонкими, всегда поджатыми губами и замысловатой «халой» на голове. Впрочем, типичная с виду старая дева оказалась на редкость сердечной особой.

Утром в ответ на холодное приветствие шефа Леля, не поднимая головы, сдержанно поздоровалась. Днем с ним общалась исключительно расторопная Агнесса Аркадьевна, к которой плавно перешли все секретарские обязанности. А вечером Леля вошла в кабинет Петра Андреевича с листом бумаги в руках.

Буданов поднял глаза, занервничал, ожидая ненужных тягостных разборок, и, понимая, что она видит его смятение, разозлился — на нее? на себя?

— Вы ко мне? — задал он дурацкий вопрос, и шариковая ручка в его пальцах с хрустом переломилась пополам.

— А здесь есть еще кто-нибудь? — не удержалась Леля, досадуя, что вышла за рамки безразличной вежливости, которые жестко для себя определила.

Она подошла к столу, положила перед ним листок, и Буданов, уже понимая, что сие означает, потянулся за новой ручкой. А может, это и впрямь наилучший вариант — отпустить ее с Богом и забыть, будто и не было ничего…

«Отказать», — размашисто написал он под коротеньким заявлением и, не глядя, отшвырнул бумагу.

— Да вы прочитайте хотя бы, что там… — возмутилась Леля.

— Мне это неинтересно! — оборвал он ее.

— А я и не пытаюсь вас заинтересовать! — решительно вернула она заявление на прежнее место. — Я всего лишь прошу двухнедельный отпуск с двадцать четвертого декабря…

И она уехала в Германию, к бабушке и дедушке. А когда вернулась, узнала, что Буданов в командировке — инспектирует свое обширное хозяйство и готовит его к грядущим переменам.

И потекли для Лели унылые дни. Верная Катерина была захвачена бурным романом с Матвеем, да и не хотелось Леле посвящать ее в горькие подробности неудавшейся загородной прогулки. Вот Елене Ивановне она бы выплакала свои печали, но та жила в Орехово-Зуеве у тяжело заболевшей сестры. А с кем еще она могла поделиться такой бедой? Не с отцом же…

Конечно, можно подивить подружек утраченной в ее-то возрасте невинностью, но кто всерьез воспримет страдания секретарши, переспавшей с шефом, который и думать забыл о ней на следующее утро?!

Значит, надо решать свои проблемы самой по мере их поступления. А что мы имеем на сегодняшний день, не считая обиды и разочарования? А имеем мы дилемму: увольняться или работать дальше? И готовый ответ: нет, не увольняться ни за что на свете! Чтобы каждый день, каждый час, каждую минуту демонстрировать ему свое безразличие, свою холодную сдержанность и полное, абсолютное пренебрежение тем, что между ними началось и не состоялось. Случайная связь, случка. Одна из многих…

«Ну, хватит! — приказала она себе. — Ты же знаешь, даже самая сильная боль пройдет. И оставит после себя печаль? Конечно! Но вот эта страшная, раздирающая душу острота исчезнет. Надо только набраться терпения, пережить этот черный период.

Ты же сможешь, сумеешь! Потерпи, детка…»

17

В последних числах января, как и обещал, прилетел Крюгер, и Буданов, вернувшийся к этому моменту из командировки, после многочасового обсуждения предстоящей реорганизации, пригласил его поужинать в ресторане.

Партнеры спустились в один из залов «Националя», где всегда останавливался Вольфганг, торжественно поклявшись во время трапезы не упоминать о работе.

Они давно сотрудничали, симпатизировали друг другу и с удовольствием общались, потому что имели схожие взгляды и одинаково смотрели на многие процессы, происходящие в этом мире.

А в конце сего многотрудного дня, уже прощаясь, подвыпивший Вольфганг сказал то, чего никогда не позволил бы себе произнести в трезвом состоянии.

— Привет Леле… — многозначительно подмигнул он Буданову.

— Леле? — ошеломился тот.

— А разве ее зовут иначе? — с пьяным лукавством поинтересовался Крюгер, прекрасно понимая, что, если секретарша отвечает по мобильному шефа субботним днем и позволяет себе наглость послать его партнера куда подальше, их связывают не только рабочие отношения.

— Нет, но… Она не могла так представиться. Не могла сказать, что ее зовут Леля! — недоумевал Буданов.

— А как она должна была сказать? — изумился Крюгер. — Что ее зовут Абрам Семенович?

— Она должна была сказать… — Он взял Вольфганга за отвороты пиджака. — Послушай! Когда ты говорил с ней? Сколько было времени?..

— Ну, я точно не помню… — Крюгер деликатно освободил свои лацканы. — Часа два, максимум три. Я звонил из Франкфурта перед самым вылетом. Ты же знаешь, как важно было…

— Я знаю, знаю… — задумчиво проговорил Буданов. — Теперь я, кажется, понял…

— Что ты понял? — совсем запутался Крюгер.

— Понял, какой я осел. Какой осел! — И он схватился за голову, потрясенный, видимо, этим открытием.

— Осел? — удивился Вольфганг. — И ты понял это именно сейчас?

— Иди спать, дружище. — Буданов крепко пожал его руку. — Мы оба устали. Завтра увидимся.

Он быстро вышел, сел в машину и откинулся на спинку сиденья.

Так вот, значит, какая получается петрушка. И в два, и в три, и даже в четыре они с Лелей катались на лыжах, а мобильный, теперь он это хорошо помнил, остался в гостиной. Он видел его на столике у дивана, на котором провел первую ночь. Хотел взять с собой в лес и забыл.

А тот, кто ответил на звонок, — Майка, конечно, кому же еще в голову придет?! — знал, что его секретаршу зовут именно Леля — он же сам ее так представил! И ведь Гарин сказал ему, что Вольфганг звонил еще из Франкфурта. А он даже не удосужился проанализировать ситуацию. Сразу шашки наголо. Да что теперь доказательства собирать?! Все и так ясно как белый день!

Буданов завел мотор и по пустым в этот час улицам погнал «Ауди» на Кутузовский.

Он припарковался у ее подъезда, вышел из машины и вычислил ее окна. Свет горел только в спальне, слабый, рассеянный. Наверное, ночник.

Буданов представил, как она лежит в кровати, читает, освещенная этим мягким сиянием, и зажмурился — так остро захотелось ему оказаться рядом…

Вот сейчас он позвонит, она откроет, босая, кутаясь в махровый халатик, и он… Подхватит на руки и понесет в спальню? Или скажет: «Прости меня, Леля! Вот такой я веселый парень — верю всем твоим врагам с первого слова. Всем, кроме тебя…»

Что вообще с ним происходит? Так боится ошибиться еще раз, что, защищаясь от новой боли — даже гипотетической, — готов причинить эту боль другому? Да что значит готов? Причиняет!

Вот он — великий и ужасный Буданов, безгрешный обличитель людских пороков! И ведь базу теоретическую подвел, все себе, любимому, объяснил, совесть свою незамутненную успокоил. А как же — на права его замахнулись, пренебрегли интересами. Это же только ему позволено — сорвать и растоптать. Это же только его тонкая душевная организация так остро чувствует, так глубоко переживает. А Леля, значит, отряхнулась и пошла?

И теперь достаточно просто прийти к ней с повинной, мол, погорячился, не разобрался, да и боязно стало — а вдруг ты сволочью окажешься, обидишь меня, легкоранимого?

И как, ты думаешь, она отреагирует на сей раз? «Вернись, — скажет, — я все прощу, мой первый, мой единственный мужчина». Или пошлет тебя далеко-далеко? И сколько надо пинать любовь, пока она не превратится в свою противоположность?

Буданов поднял глаза. Свет в спальне на четвертом этаже погас.

А если бы Вольфганг не позволил себе своей пьяной фамильярности, ты так бы и жил дальше… белый и пушистый? В общем, извиниться придется, хочешь ты этого или нет.

Он сел в машину и завел мотор.

Леля накинула халат и подошла к окну. За угол поворачивала большая черная машина. Вот она блеснула красными габаритными огнями и исчезла. Леля открыла пошире форточку, юркнула под одеяло, свернулась калачиком и заплакала.

18

Дни шли за днями, и Буданов все никак не мог заставить себя извиниться перед Лелей. Но однажды после совещания он попросил ее остаться и, дождавшись, когда все выйдут, сказал: