Петр Краснов - С Ермаком на Сибирь : сборник

• Название: С Ермаком на Сибирь : сборник
• Автор: Петр Краснов
• Жанр: Прочие приключения
• Год: 2006
• ISBN: 5-9533-1419-1

Издательство «Вече» продолжает публикацию произведений Петра Николаевича Краснова (1869–1947), боевого генерала, ветерана трех войн, истинного патриота своей Родины.

Роман «С Ермаком на Сибирь» посвящен предыстории знаменитого похода, его причинам, а также самому героическому — без преувеличения! — деянию эпохи: открытию для России великого и богатейшего края.

Роман «Амазонка пустыни», по выражению самого автора, почти что не вымысел. Это приключенческий роман, который разворачивается на фоне величественной панорамы гор и пустынь Центральной Азии, у «подножия Божьего трона». Это песня любви, родившейся под ясным небом, на просторе степей. Это чувство сильных людей, способных не только бороться, но и побеждать.

---

— Ну еще бы, Василий Иванович. Ведь это то, о чем я мечтала. Быть в Индии! Попасть в Индию столь необычным путем.

— Итак, вы едете, вы решились? — спросил Васенька.

— Ну конечно, еду. Вот это будет настоящее приключение.

— Чем-то оно кончится, — прохрипел Гараська. Иван Павлович встал и, выйдя на двор, начал ходить и думать свои думы.

«И что она нашла в этой парикмахерской кукле, в этом болване с лицом вербного херувима! Дурак, пошляк и, наверно, обольститель девушек… Мерзавец. Надо запретить ей ехать, вот и все. А по какому праву? По праву дяди! Ха-ха! Он сам не признал своего родства, так какой же может быть теперь разговор. Ишь какой попечительный дядюшка выискался!»

Но он не понимал и Фанни. Ужели она увлеклась Васенькой, ужели нравилась ей его хвастливая брехня, рассказы о фантастических путешествиях к негусу Менелику и об охоте на слонов? Она с удовольствием гарцевала перед ним, прыгала через расселины, спускалась с круч. Какой он кавалер для нее! Сидит на лошади плохо. Жирные, как у бабы, ляжки плоско лежат на седле, колени развернуты, носки торчат врозь, поясница выгнута. Собака на заборе, а не всадник!

Третьего дня он высказал это Фанни. Обиделась за Васеньку. Метнула молниями глаз: «Дался вам Василий Иванович. Откуда ему уметь ездить? Он не кавалерист и не казак. Другой и так бы не умел. Я его научу».

Значит, по утрам она учила его! А он в это время врал, врал и обольщал молодую неопытную девушку. Урок за урок.

Иван Павлович снова вошел в дом. Над столом друг против друга стояли Васенька и Фанни. И тут только Иван Павлович обратил внимание на то, что Васенька был красив. Вьющиеся золотистые припомаженные волосы, бледный, мало тронутый загаром цвет холеного лица, шелковистые усики и тонкий, красивой формы, нос, весь овал лица, руки большие, белые, холеные, с длинными ногтями пальцев, украшенные дорогим перстнем с синим камнем, и вся его крупная, начинающая полнеть фигура холеного мужчины, живущего для своего удовольствия, были красивы и могли вскружить голову именно такой неиспорченной девушке, как Фанни. А тут еще эта тога героя-путешественника, искателя приключений, в которую так нагло драпировался Васенька!

Что дал он, Иван Павлович, Фанни? Держал на посту, как в терему, никуда не пускал, смеялся над ней, как над ребенком. Нисколько не восхищался ею, когда она так великолепно ездила, даже тогда, когда она накинула арканом Зарифа, он не сумел преклониться перед нею. А женщина любит восторг и преклонение перед ней мужчины. Даже и такая, как Фанни.

Аничков больше восхищался ее удалью, и Аничков оставил и более сильное впечатление.

Аничков и Васенька… Худой и черный от загара, как цыган, Аничков, с темными и не всегда чистыми руками, с мозолями от турника и трапеции на ладонях и с грязными ногтями, живой, как ртуть, несравнимый и непобедимый на скачках и на охоте, и этот полубог, цедящий вяло слова, пыхающий своим английским табаком, изящно одетый и пахнущий помадой и душистым мылом!

Себя он и не сравнивал. Он с места обидел Фанни до слез. Нуда, тогда, когда убил орла, по которому она промазала. Он ей показал свое превосходство над нею, и, конечно, она этого не забыла. Вообразил себя на толстом, белом, плохо чищенном Красавчике. Тоже ведь не картина! Старый китель, старые рейтузы, старая фуражка, загорелое, плохо бритое лицо, руки без перчаток — мало изящества в нем.

Вот они стоят рядом у стола, один против другого: Васенька и Фанни. Оба одинаково освещенные светом лампы под синим абажуром. Ну разве не пара? Она в темно-синей, в крупных складках юбке, из-под которой выглядывают английские башмаки, в белой блузке с синими горошинами и с темно-синим мужским галстуком на шее, заколотым ухналем. Да, в глазах светится задор мальчишки, а на деле-то ведь женщина, изящная, хорошо воспитанная женщина. Ростом она немного ниже Васеньки. Ну конечно, пара!

— Что с вами, дядя Ваня?

— На дворе холодно. Долго гулял.

— А мы с Василием Ивановичем окончательно решили послезавтра и в путь. На Гималаи.

— Ох, Василек, Василек, — проворчал Гараська, — который раз ты это решаешь, мил человек.

— Нет, Гараська, вождь индейцев, на сей раз окончательно и бесповоротно. Обещано Феодосии Николаевне и будет исполнено. Завтра утром последняя прогулка, а вечером и сборы. Аминь.

— Аминь-то аминь, только бы не разаминиться нам потом…

«И не спросила его, дядю Ваню?! И не посоветовалась с ним? Точно и не жила с ним эти полтора месяца одной жизнью, одними думами», — с горечью подумал Иван Павлович.

— Через Аксу и Турфан, Герасим Карпович, — блестя глазами воскликнула Фанни, на Гималаи, через Гималаи в Дарджилинг и далее в Калькутту!

— Да, летим хорошо. Только где-то сядем, — проворчал Гараська.

XX

Фанни уже вскочила на своего Аксая, Васенька при помощи Идриса громоздился на своего маштака. Ему все неудобны стремена, и он каждый раз их перетягивает, то велит укоротить, то удлинить. Ни у Идриса, ни у Царанки лошади не поседланы, значит, едут вдвоем. Tete-a-tete[59] устраивают.

Не нравится это Ивану Павловичу. Вовсе не нравится. Во-первых, что за человек Васенька? Черт его знает. Миллионер — значит человек, выросший в убеждении, что за деньги все позволено и деньгами все купить можно. Во-вторых, человек, по-видимому, без принципов. Самодур и «моему нраву не препятствуй», что хочу, то и делаю…

Да и в пустыне… без вестового… Мало ли что может случиться?.. С тем же Васенькой? Ну, хотя солнечный удар… Или упадет с лошади… Ишь как стремена-то опустил, ноги болтаются совсем. Хорош наездник!

— Царанка, — подозвал Иван Павлович калмыка, едва только Васенька с Фанни выехали за дом. — Царанка, седлай-ка, брат, Пегаса и айда за барышней. Мало ли что в пустыне! Может, помочь надо будет. Понимаешь?

— Понимаю. Очень даже хорошо понимаю. Только я седлаю Мурзика. Не так заметно, а тоже резвый лошадь.

Царанка свое дело понимал. «Москаль нет хороший, ух, нехороший человек. Царанка по луна смотрел, Царанка по звездам смотрел. Нет… счастья нет. Совсем плохой человек».

И Царанка с той быстротой, на которую только калмыки и способны, накинул седло на Мурзика, взял патронташ и винтовку Запевалова, свистнул и спорой рысью выскочил вслед за своей госпожой.

«Может быть, это и подлость посылать соглядатая, — подумал Иван Павлович, — но иначе я не мог поступить. Даже и при том условии, что мне нет никакого дела до Фанни, как и ей нет до меня дела»…

Повернувшись от сарая, он увидал на веранде беспечно сидящего Гараську.

— Что же не укладываетесь? — сказал он, стараясь не обратить внимания Гараськи на то, что он сделал, и чувствуя, что старый охотник видит его насквозь.

— Чего собираться-то. Успеем. Результата надо выждать. А это ты, того… Правильно… Калмыка-то вслед… При нем, брат, свидетели нужны. Ух, посмотрел я на него — жох! Ну, жох!.. А уже врет! Через Гималаи махнул… А до Кольджата еле дополз…

Очень долго «катались» на этот раз Васенька с Фанни. Иван Павлович совсем истомился, ожидая их. И Гараське надоело ходить возле накрытого для обеда стола, на котором стояла остуженная в Кольджатке водка.

— Согреется, брат Иван, как полагаешь? А ну-ка, молодец, отнеси-ка ты ее опять в реку. Только погоди. Я единую, чтобы заморить червяка, с корочкой с солью…

И выпив, старик дал бутылку Запевалову, чтобы тот опять опустил ее в Кольджатку.

Наконец раскрасневшаяся, легким галопом вскочила во двор Фанни и звонко крикнула: «Царанка! Прими лошадь!» И, откуда ни возьмись, с донским казачьим шиком полным карьером подлетел к ней калмык и на лету соскочил на землю и принял Аксая.

Фанни не удивилась, что он ездил.

За ней рысью, расхлябанно болтаясь на длинных стременах, въехал во двор подрумянившийся на солнце Васенька. Он был не в духе.

— Сорвалось, — прохрипел Гараська, — эй, люди… давайте водку…

— Ух, да и голодна же я, — с напускным оживлением, входя на веранду, проговорила Фанни. — Сию минуту переоденусь. Проголодались, Герасим Карпович?

— Как не проголодаться. На целый час опоздание.

Васенька был мрачен и молчалив. Он пошел помыть руки и попудрил лицо от загара.

К обеду Фанни вышла скромно одетая в самую старую свою серенькую блузку и с гладко причесанными волосами, что очень шло к ее девичьему лицу.

— Что же, собираться прикажешь, Василек? — спросил Гараська после первой рюмки.

— А то как же! Непременно. Я сказал же. Завтра едем. Вы нам, Иван Павлович, одолжите ячменя на дорогу. И уже я вас попрошу вечером счетик, что мы должны за продовольствие.

— Решительно едешь? — спросил Гараська.

— Решительно и бесповоротно.

— Ну и слава Богу! Поглядим дорожку.

— Да ты это которую?

— Э, брат, сколько перевалов, столько и рюмок, а перевалам нет числа.