Йен Колдуэлл - Правило четырех

• Название: Правило четырех
• Автор: Йен Колдуэлл
• Издательство: АСТ, АСТ Москва, Профиздат
• Жанр: Детектив
• Год: 2008
• ISBN: 978-5-17-047629-9, 978-5-9713-6713-0, 978-5-38283-468-4

Таинственный манускрипт эпохи Возрождения, написанный на семи языках, с акростихами и анаграммами, криптограммами и литературными головоломками, — ключ к тайне исчезнувших древнеримских сокровищ?!

Ученые бились над расшифровкой этого манускрипта целых 500 лет, однако только сейчас четырем студентам Принстона удалось ближе других подойти к разгадке…

Но смогут ли они довести дело до конца?

Открытия, которые они совершают, шокируют даже их самих. Погрузившись в мир прошлого, где было место и изысканным литературным упражнениям, и странным плотским играм, и невообразимой жестокости, они вдруг понимают, что этот мир затягивает их все глубже.

Когда же университетский кампус потрясает серия необъяснимых убийств, им становится ясно: тайна манускрипта таит в себе СМЕРТЕЛЬНУЮ ОПАСНОСТЬ…

---

И только когда Пол пришел ко мне однажды поздним октябрьским вечером, после окончания осенних экзаменов, я понял, что нас объединяет еще одно: оба предмета наших исследований хотя и мертвы; но упорно не желают оставаться погребенными.

— Я хочу, чтобы ты поработал со мной над «Гипнеротомахией». Есть ли на свете что-то, что может изменить твое решение? — спросил он, и по напряженному выражению его лица я понял — у него есть нечто важное.

— Нет.

Я ответил так отчасти потому, что действительно не хотел возвращаться к коварной книге, и отчасти потому, что хотел вынудить его поделиться со мной своим открытием.

— Мне кажется, я сделал прорыв. Но мне нужна твоя помощь, чтобы все понять.

— Расскажи.

Не знаю, с чего началось увлечение «Гипнеротомахией» у моего отца, что именно пробудило его любопытство, но у меня все началось с того вечера. То, что рассказал Пол, вдохнуло новую жизнь в давно умершую книгу Франческо Колонны.

— В прошлом году, увидев, что я близок к отчаянию, Винсент познакомил меня со Стивеном Гелбманом из Брауновского института, — начал Пол. — Гелбман занимается математикой, криптографией и религией. Считается одним из крупнейших экспертов по математическому анализу Торы. Ты что-нибудь об этом слышал?

— Похоже на каббалу.

— Точно. Ты не просто занимаешься тем, что говорят слова, но и тем, что говорят цифры. В еврейском алфавите каждая буква имеет соответствующее число. Используя порядок букв, можно найти математические модели.

Вначале у меня были некоторые сомнения. Они остались даже после десятичасовой лекции по сефиротике. Казалось, все это не имеет никакого отношения к Колонне. Но к лету я закончил изучение вспомогательных источников по «Гипнеротомахии» и перешел к самой книге. Ничего не получалось. Она упорно отказывалась укладываться в какие-либо модели. Иногда казалось, что вот оно, рядом, что текст задает направление, что, используя ту или иную структуру, можно достичь некоего пункта, но потом предложение заканчивалось, а в следующем все уже менялось.

Я потратил пять недель на то, чтобы понять первый из описываемых Франческо лабиринтов. Я изучал Витрувия, чтобы понять архитектурные термины. Я обращался ко всем известным лабиринтам древности: к Египетскому в Городе Крокодилов, к Лемносскому, Клузийскому и Критскому. Их набралось с полдюжины. Потом до меня дошло, что в «Гипнеротомахии» четыре лабиринта: один в храме, один в воде, один в саду и один под землей. Стоило мне приблизиться к пониманию одного уровня сложности, как он возрастал вчетверо. В начале книги Полифил, заплутав в одном из них, говорит: «Мне ничего не оставалось, как обратиться к милости критской Ариадны, которая помогла выбраться из лабиринта Тезею, дав ему клубок ниток». Книга как будто понимала, что делает со мной.

В конце концов я осознал, что могу полагаться только на одно: на тот самый акростих из начальных букв каждой главы. И, осознав это, сделал то, на что указывала книга: обратился к милости критской Ариадны, единственного на свете человека, который, возможно, мог помочь выбраться из лабиринта.

— Ты вернулся к Гелбману?

Пол кивнул.

— Я был в отчаянии. Только что не кусал локти. В июле Гелбман согласился принять меня в Провиденсе по настоятельной просьбе Винсента. Гелбман провел со мной целый уик-энд, показывая самые разные, самые изощренные приемы расшифровки, и только тогда кое-что стало проясняться.

Помню, что на протяжении всего рассказа я смотрел в окно за его спиной. Мы сидели в спальне совсем одни. Чарли и Джил вместе с друзьями носились где-то у нас под ногами по лабиринтам туннелей. Меня ждал трудный день. Разумеется, я и понятия не имел, что через неделю познакомлюсь с Кэти. Впрочем, в тот вечер Пол полностью завладел моим вниманием.

— Самое сложное, говорил Гелбман, — это расшифровывать текст, основанный на алгоритмах или числах из самого текста. В таких случаях ключ как бы встроен в книгу. К шифру надо подходить как к уравнению или инструкции, и тогда, найдя ключ, ты просто пользуешься им для того, чтобы раскрыть текст.

Я улыбнулся:

— Звучит заманчиво. Если идея верна, можно отправить в отставку все английское отделение.

— Мне тоже не очень-то во все это верилось. Но как оказалось, у данного метода долгая история. В эпоху Просвещения интеллектуалы пользовались им при написании трактатов. Внешне текст выглядел как обычный роман, но тот, кто знал прием работы с ним — подмечал, например, нарочно допущенные опечатки или разгадывал загадки-иллюстрации, — находил ключ. Что-то вроде детской игры. Исполняй указания, и в конце получишь скрытое послание. Чаще всего им была какая-нибудь грязная шутка или лимерик. Один из таких любителей криптографии даже зашифровал собственное завещание, оставив состояние тому, кто сумеет разгадать загадку.

Пол вытащил лежавший между страниц лист бумаги с двумя текстами, первый из которых содержал зашифрованное послание, а второй представлял собой уже само послание в расшифрованном виде. Как первый, который был, кстати говоря, значительно длиннее, превратился во второй, я, разумеется, не знал.

— В общем, через некоторое время у меня появилась надежда на то, что прием сработает. Может быть, акростих был всего лишь намеком. Может, он служил подсказкой, указывающей на то, что подобного рода интерпретацию следует использовать и по отношению к остальной части книги. Каббалой увлекались многие гуманисты, и игра с языком и символами пользовалась большой популярностью в эпоху Ренессанса. Не исключено, что и Франческо, создавая «Гипнеротомахию», взял на вооружение какой-то шифр. Проблема заключалась в том, что я не знал, где искать алгоритм. Я начал изобретать собственные шифры, чтобы посмотреть, как они работают. Так продолжалось день за днем. Один раз что-то начало складываться, и я просидел целую неделю в отделе редких книг, предвкушая близкое открытие, но в итоге понял, что забрел в тупик. В конце августа три недели ушло еще на один абзац. В нем Полифил исследует руины какого-то храма и находит на обелиске иероглифическое послание. Первая фраза звучит так: «Божественному и августейшему Юлию Цезарю, повелителю мира». Эти слова засели в памяти навсегда, они почти свели меня с ума. День за днем одно и то же. Но именно тогда оно и пришло.

Пол открыл папку с постраничной копией «Гипнеротомахии» и достал похожий на записку похитителя с требованием выкупа лист с наклеенными буквами, складывающимися в знаменитое Poliam Frater Franciscus Columna Peramavit.

— Я начал с простого предположения. Акростих не может быть всего лишь дешевым трюком, незамысловатым способом открыть имя автора, а следовательно, у него есть иная, более важная, цель. Первые буквы важны не только для расшифровки этого послания, они наверняка важны и для расшифровки всей книги. Оставалось только попробовать. Привлекший мое внимание отрывок начинается с довольно специфичного иероглифа на одном из рисунков. Этот иероглиф — глаз. — Пол пролистал несколько страниц, пока не нашел нужную.

— Первый символ не может не нести особую смысловую нагрузку, решил я. Но что дальше? Определение, данное символу Полифилом — глаз означает Бога или божество, — вело меня в никуда. И вот тогда мне повезло. Однажды, работая в студенческом центре после бессонной ночи, я решил выпить содовой. Но автомат, в который я старательно бросал монетку, упрямо отказывался ее принимать. Голова гудела от усталости, так что осенило меня не сразу. Я взглянул на монету и понял, что вставляю ее в щель не той стороной, а когда перевернул, то увидел…

— Глаз, — сказал я. — Прямо над пирамидой.

— Верно. Это часть большой государственной печати. И тут… В период Ренессанса жил один гуманист, использовавший глаз в качестве своего символа. Он даже чеканил его На монетах и медалях. — Пол посмотрел на меня так, как будто я уже знал ответ. — Альберти.[35] — Он показал на небольшой томик на дальней полке. По корешку шла надпись «De re aedificatoria».[36] — Вот на что указывал Франческо. Он собирался позаимствовать идею из книги Альберти и хотел, чтобы читатель это заметил. Стоит понять это, как остальное сразу становится на свои места. В своем трактате Альберти придумывает эквиваленты для архитектурных терминов, пришедших из Греции. Франческо производит подобного рода замены по всей «Гипнеротомахии», за исключением одного места. Я заметил это еще тогда, когда только переводил отрывок, потому что начал вдруг натыкаться на термины Витрувия, которых не встречал раньше. Но тогда мне и в голову не приходило, что они имеют какое-то особенное значение. Вся хитрость в том, чтобы отыскать в отрывке все греческие архитектурные термины и заменить их латинскими, а потом применить правило акростиха, то есть прочитать первые буквы каждого слова. Результат — послание на латыни. Есть только одна проблема: стоит совершить одну лишь ошибку в замещении греческих слов латинскими, как смысл теряется полностью. Замени entasi на ventris diametrum вместо просто venter, и лишняя буква D в начале diametrum меняет все.