Йен Колдуэлл - Правило четырех

• Название: Правило четырех
• Автор: Йен Колдуэлл
• Издательство: АСТ, АСТ Москва, Профиздат
• Жанр: Детектив
• Год: 2008
• ISBN: 978-5-17-047629-9, 978-5-9713-6713-0, 978-5-38283-468-4

Таинственный манускрипт эпохи Возрождения, написанный на семи языках, с акростихами и анаграммами, криптограммами и литературными головоломками, — ключ к тайне исчезнувших древнеримских сокровищ?!

Ученые бились над расшифровкой этого манускрипта целых 500 лет, однако только сейчас четырем студентам Принстона удалось ближе других подойти к разгадке…

Но смогут ли они довести дело до конца?

Открытия, которые они совершают, шокируют даже их самих. Погрузившись в мир прошлого, где было место и изысканным литературным упражнениям, и странным плотским играм, и невообразимой жестокости, они вдруг понимают, что этот мир затягивает их все глубже.

Когда же университетский кампус потрясает серия необъяснимых убийств, им становится ясно: тайна манускрипта таит в себе СМЕРТЕЛЬНУЮ ОПАСНОСТЬ…

---

— Уходи, Ричард, и не возвращайся, — напутствует его со сцены Тафт.

Кэрри медленно подходит к двери. Второкурсница со светлыми волосами смотрит на него испуганными глазами. Он переступает порог, выходит в вестибюль и исчезает из виду.

— Что еще за чертовщина? — спрашиваю я, обращаясь непонятно к кому.

Джил подходит к Полу:

— Все нормально?

— Не понимаю… — бормочет Пол.

— Что ты ему сказал? — допытывается Джил.

— Ничего. Я иду за ним. — Руки у Пола дрожат, но пальцы крепко сжимают дневник. — Нам нужно поговорить.

Чарли пытается что-то сказать ему, но Пол слишком расстроен, чтобы спорить. Никого не слушая, он поворачивается и идет к выходу.

— Пойду с ним, — говорю я Чарли.

Он кивает. По залу снова раскатывается голос Тафта. Я оглядываюсь — чудовище на сцене как будто смотрит прямо на меня. Кэти машет рукой, привлекая мое внимание. Губы ее беззвучно шевелятся, и я понимаю, что она спрашивает о Поле, но не понимаю, что именно. Застегиваю пальто и выхожу из аудитории.

Навесы во дворе похожи на скелеты, танцующие на тонких ножках-колышках. Ветер немного утих, но снег стал еще гуще. За углом слышится голос Пола:

— Все хорошо?

Я сворачиваю за угол. В нескольких шагах от меня стоит Кэрри в расстегнутом пальто.

— В чем дело? — спрашивает Пол.

— Возвращайся в зал, — говорит Кэрри.

Голоса уносит ветер, и я делаю еще один шаг вперед. Снег под ногой предательски скрипит, и они оба умолкают и поворачиваются ко мне. Взгляд у старика совершенно пустой, как будто он даже не узнает меня. Кэрри кладет руку на плечо Пола и, не сказав ни слова, уходит.

— Ричард! Мы можем поговорить? — кричит Пол.

Его друг и покровитель опускает руки в карманы и ускоряет шаг.

Я подхожу к Полу. Кэрри уже исчезает в окутывающем часовню мраке.

— Мне надо узнать, где Билл взял дневник.

— Прямо сейчас?

Пол кивает.

— Где он?

— В институте, в кабинете Тафта.

Я качаю головой. До Института передовых исследований путь не близкий, а единственное транспортное средство, имеющееся в распоряжении Пола, — это старенький «датсун», купленный им на стипендию у Кэрри.

— А почему ты ушел с лекции? — спрашивает он.

— Думал, тебе может понадобиться помощь.

От холода у меня дрожат губы. Снежинки садятся на волосы Пола.

— Обойдусь.

На нем нет даже пальто.

— Перестань. Поедем вместе.

Он опускает голову.

— Мне нужно поговорить с ним одному.

— Уверен?

— Да.

— Тогда хотя бы возьми вот это.

Я расстегиваю пальто.

Он улыбается.

— Спасибо.

Пол надевает пальто, прячет под него дневник и идет через двор.

— Тебе точно не понадобится помощь?

Он поворачивается, но ничего не говорит, а только кивает.

— Удачи, — шепчу я.

Холод быстро пробирается под рубашку. Делать больше нечего, и, когда Пол пропадает вдали, я возвращаюсь в зал.

Не удостоив блондинку и взглядом, прохожу в аудиторию. Чарли и Джил на прежнем месте, но им не до меня — все внимание приковано к Тафту.

— Все в порядке? — шепотом спрашивает Джил, не сводя глаз со сцены, как будто голос лектора обладает некоей гипнотической силой.

Я киваю, не желая вдаваться в детали.

— Некоторые современные исследователи, — говорит Тафт, — склонны считать эту книгу типичным образцом характерного для эпохи Возрождения жанра буколического романа. Но если «Гипнеротомахия» всего лишь заурядная любовная история, то почему отношениям Полифила и Полии отведены только тридцать страниц текста? Почему остальные триста сорок страниц образуют настоящий лабиринт дополнительных сюжетов, странных встреч с мифологическими героями, исследований самых изотерических предметов? Если лишь одна десятая текста отдана теме любви, то как объяснить оставшиеся девяносто процентов книги?

Чарли поворачивается ко мне:

— Ты все это знаешь?

— Да.

Лекции на эту тему я слышал десятки раз. Дома. За обеденным столом.

— Нет, перед нами вовсе не любовная история. «Гипнеротомахия» — или, если давать перевод с латыни, «Борьба за любовь во сне» — намного сложнее рассказа о мужчине и женщине. На протяжении пяти столетий ученые исследовали ее с помощью всех доступных им методов, но так и не нашли выход из лабиринта.

Насколько трудна «Гипнеротомахия»? Судите сами. Ее первый переводчик на французский сжал начальное предложение, насчитывающее в оригинале более семидесяти слов, до дюжины. Роберт Даллингтон, современник Шекспира, предпринявший попытку сохранить перевод как можно ближе к тексту, просто впал в отчаяние и отказался от дальнейшей работы, едва дойдя до половины. Других попыток переложить книгу на английский не последовало. Западные интеллектуалы сочли «Гипнеротомахию» олицетворением неясности. Ее высмеивал Рабле. Кастильоне[34] давал совет мужчинам-современникам: не говорите, как Полифил, когда ухаживаете за женщиной.

Но почему она так трудна для понимания? Да потому что, помимо латыни и итальянского, автор пользовался греческим, арабским, древнееврейским и халдейским языками. В книге есть даже египетские иероглифы. Автор писал одновременно на нескольких языках, иногда смешивая их в одном предложении. Когда же и этих языков не хватало, он изобретал собственные слова.

Тайны есть не только в книге, они еще и окружают ее. Начать с того, что до недавнего времени никто не знал, кто написал «Гипнеротомахию». Секрет личности автора охранялся так тщательно, что даже сам великий Альд, ее издатель, не ведал имени того, кто сочинил самую прославленную из его книг. Кто-то из редакторов написал введение, в котором обращается к Музам с просьбой открыть ему имя автора. Музы не вняли просьбе. Их объяснение звучит так: «Лучше быть осторожным, дабы не поглотила божественное мстительная зависть».

Я задаю вам вопрос: зачем все это было нужно, если человек писал обычный любовный роман? К чему так много языков? Какой смысл посвящать двести страниц архитектуре? А восемнадцать страниц храму Венеры? А пятьдесят — пирамиде? А еще сто сорок — драгоценным камням и металлам, балету и музыке, пище и сервировке стола, фауне и флоре? Почему римлянин, обогативший себя знаниями по столь многим предметам, изучивший столько языков, убедил величайшего в Италии печатника не только опубликовать загадочную книгу, но и не указывать его имя? А главное, что такое «божественное» имеют в виду Музы, отказывающие редактору в просьбе назвать имя автора? О какой «мстительной зависти» идет речь и что способно возбудить эту зависть?

Ответ заключается в том, что перед нами не любовная история. Автор изобрел нечто такое, что остается недоступным и нашему пониманию. Откуда же начинать поиски?

Я не собираюсь вам указывать. Пусть загадка останется загадкой, над которой вы поразмышляете сами. Разгадайте ее, и вы станете на один шаг ближе к пониманию того, что такое «Гипнеротомахия».

С этими словами Тафт включает проектор, и на экране возникают три черно-белые картины.

— Вы видите три рисунка из «Гипнеротомахии», иллюстрирующие преследующий Полию кошмар. На первом изображен мальчик, направляющий в лес горящую повозку. Ее влекут две обнаженные женщины, которых возничий погоняет хлыстом, как животных. Полня наблюдает за происходящим из-за деревьев.

— На втором рисунке мальчик перерубает сковывающие женщин раскаленные цепи и пронзает обеих мечом. Затем он разрубает их на части.

На последнем рисунке мальчик вынимает из тел жертв еще трепещущие сердца и скармливает их диким зверям. Внутренности он отдает орлам. Куски мяса достаются собакам, волкам и львам.

Проснувшись, Полня просит служанку объяснить сон, и женщина говорит, что мальчик — это Купидон, а девушки оскорбили его тем, что отказали во внимании своим ухажерам. Полия делает вывод, что поступила плохо, когда не ответила на любовь Полифила.

Тафт умолкает и, повернувшись к залу спиной, рассматривает громадные, словно повисшие в воздухе картины.

— Но давайте предположим, что явное значение не является истинным, — продолжает он, все еще стоя к нам спиной. — Что, если интерпретация сна, данная служанкой, неверна? Что, если понесенное женщинами наказание должно лишь послужить нам ключом к разгадке того, в чем в действительности состоит их преступление?

Давайте вспомним, какое наказание за государственную измену веками практиковалось в некоторых европейских государствах до и после написания «Гипнеротомахии». Осужденного за это преступление сначала подвергали волочению, то есть привязывали к хвосту лошади и провозили через город. Затем его доставляли к эшафоту и вешали. Но вешали так, чтобы он остался жив. После этого ему вспарывали живот, вырезали внутренности и сжигали их тут же, на месте. Палач доставал сердце и предъявлял его зрителям. И только после этого труп обезглавливали, останки четвертовали и, насадив на пики, выставляли на всеобщее обозрение в людных мостах в качестве предупреждения будущим предателям.