Николай Шипов - История моей жизни и моих странствий

• Название: История моей жизни и моих странствий
• Автор: Николай Шипов
• Издательство: Типография В.С.Балашева
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1881

Примечание редакции "Русской старины"

"1 декабря 1877 г. бывший крепостной крестьянин, ныне херсонский мещанин Н.Н. Шипов представил, через посредство А.Н. Труворова, в редакцию "Русской старины" автобиографию, в рукописи, под заглавием "История моей жизни и моих странствий", которая выше и напечатана. Рукопись Шилова, убористого писарского почерка состоит из 175 листов обыкновенной писчей бумаги и заключает в себе рассказ о жизни автобиографа со дня его рождения по 1862 год включительно. События своей жизни автор излагает в хронологическом порядке, год за годом, местами — день за днем, так что рассказ его представляется в виде хроники или дневника.

В конце 1863 года Шипов представил свою рукопись в Императорское русское географическое общество, которое присудило за нее автору серебряную медаль. Член-сотрудник этого общества А.Н. Труворов в отзыве своем об автобиографии Шилова, указав на главные ее достоинства, в заключение говорит, что "рукопись Шилова заслуживает внимания и сама по себе, как произведение крестьянина-самоучки, передающего всё виденное и испытанное им без малейших прикрас, со всеми достоинствами и недостатками, свойственными умному и наблюдательному простолюдину" (Отчет Императорского Русского географического общества за 1864 г. Прил. III. С. 101-103).

В громадной рукописи Шилова наряду с рассказами, не лишёнными интереса и значения для знакомства с тяжкими условиями быта русского крестьянства пережитого времени, содержится довольно много подробностей, не имеющих значения ни в историческом, ни в народно-бытовом отношении или по их общеизвестности, или по сомнительной достоверности, или же потому, что касаются фактов частной обыденной Жизни автора; при этом изложение событий страдает растянутостью, излишними подробностями, повторениями и т.п. Ввиду этого редакция "Русской старины" сочла необходимым значительно сократить рукопись Шилова каковой труд, с согласия автора, и поручен был Н.М. Востокову. В таком сокращенно-исправленном виде автобиография Шипова и напечатана.

Как видно выше, рассказ Шипова оканчивается 1862 годом. Из последующей за тем жизни его следует упомянуть о том, что он, будучи уже преклонных лет, совершил в 1866 году вторичное путешествие в Иерусалим; в 1868 году отправился в Ташкент, где прожил до 1876 года, когда возвратился к родным своим в Нижегородскую губернию. Во время печатания автобиографии, в 1881 году, Николай Николаевич Шипов находился в С.Петербурге.

Ред."

---

Яссы - город обширный и многолюдный, улицы кривые, узкие и грязные. Окружен фруктовыми и виноградными садами. В городе много церквей; есть митрополия, в которой живет митрополит. В церкви Иоанна Предтечи почивают мощи св. Парасковии. Старообрядцев, вышедших из России, здесь было довольно. Жили и скопцы. Молдаване употребляли больше хлеб, под названием мамалыга[7]. Чай, сахар, хлеб, особенно фрукты и вино были дешевы. Например, фунт обыкновенного чаю стоил 50 копеек, а цветочный - рубль серебром. Достоинством этот чай хуже кяхтинского; жиды в большом количестве тайно провозили его в Россию.

Перед Пасхою я получил от одного арзамасского родственника письмо с известием, что гонитель мой - бурмистр Тархов - наконец понял, что я бежал, о чем и подано объявление; мой дом со всем находящимся в нем описали. Моему тестю и теще начали делать относительно меня строгие допросы, с разными угрозами, и при доме их поставили караул, чтобы я не увез как-нибудь своей дочери. Это известие сердечно нас опечалило. Наступила Пасха. В Светлое Воскресенье ходили к заутрене в русскую церковь, а к обедне - в митрополию, где Евангелие читали на 12 языках. Скучно и грустно проводили мы этот великий праздник. Молдаване находились более в корчмах, пили вино, плясали, а цыгане играли на каких-то инструментах: музыка выходила странная. При корчмах были качели, где жиды продавали разные фрукты. Но все это не веселило нас. К довершению горя, я получил из Арзамаса известие, что слободское начальство послало троих крестьян нас разыскивать. Тогда мы отправились в город Галац, стоящий на берегу реки Дуная, где находится пристань морских судов, приходящих из Греции и Турции. Здесь мы встретились с шурином Ланиным, который задумал ехать в Константинополь для покупки товаров. Я хотел последовать его примеру, но моя жена боялась морского плавания, а оставить ее было не с кем. Поэтому мне не пришлось ехать. Тогда мы условились с шурином таким образом: я дал ему собственных денег 6000 рублей, под расписку (которую не нашли нужным засвидетельствовать у русского консула), и он купленный в Константинополе товар пришлет в Одессу; а я отправлюсь в Ромны на ярмарку, чтобы получить, по доверенности от шурина, с некоторых купцов деньги около 4000 рублей. При этом я надеялся разведать: действительно ли посланы из Выездной слободы за мной сыщики, и буде посланы, то кто именно? После этого мы возвратились с женой в Яссы. Здесь я оставил жену у одного знакомого скопца - Дубровина; купил 6 фунтов розового масла, по 100 рублей за фунт, надеясь выгодно продать его в России, и отправился через австрийскую границу в город Черновиц. Я думал провезти масло тайно, не платя никаких пошлин; но это мне не удалось, масло мое таможенные чиновники открыли, арестовали и вместе со мною препроводили в Черновиц. Я смекнул, что дело может быть худо, и потому, через переводчика Ламиковского, показал комиссару всю правду. Масло свесили, выдали мне в принятии его расписку и отпустили меня с миром. Так как Ламиковский уверил меня, что масло будет мне возвращено, только не скоро, то я выдал ему доверенность хлопотать по этому делу, а сам поехал через Каменец-Подольск в Ромны. Здесь денег, по доверенности шурина, получить мне не пришлось; но я узнал достоверно, что меня разыскивают. За поимку меня Тархов обещал 1000 рублей. Я стал осторожен; переменил свой костюм, бороду сбрил, волосы остриг по-немецки, выходил только по вечерам. Но все-таки долго оставаться здесь мне не безопасно; поэтому, сделав кое-какие распоряжения, я поспешил в Яссы.

Чрез несколько времени я получил из Константинополя от шурина письмо, в котором извещал, что он купил бакалейного товару на 7000 рублей и отправил его в Одессу на имя одного тамошнего купца. Почти в то же время дошло до меня известие от арзамасского родственника Потехина, что на остававшиеся у него мои деньги, около 5000 рублей, он купил 100 пудов юфти и препроводил ее в Одессу к известному мне купцу. Кроме того, Потехин уведомлял меня, что Тархов послал крестьянина нашей слободы Павельева меня разыскивать, уполномочив его особой доверенностью, в которой было сказано, что я ушел с большим имуществом и деньгами; но чьи эти деньги и имущество - помещичьи или мои собственные, - того в доверенности не значилось. Получивши такие известия, я начал думать о моей поездке в Одессу, так как присутствие мое там было необходимо. Однако эту поездку пришлось мне на время отложить. - Был у меня знакомый, прежде меня бежавший из нашей слободы, крестьянин Кожевников; он также скрывался, как и я. Время от времени мы с ним виделись, вели между собою секретную переписку по моим делам; за услуги и хлопоты я платил Кожевникову хорошо. В то время он находился в Одессе. Вот от этого-то Кожевникова я и получил письмо, в котором он извещал, что крестьянин Павельев приехал в Одессу с целью непременно разыскать меня или его самого. Я немедленно известил Кожевникова, чтобы он приехал в заграничное местечко Скуляны для личного со мною объяснения. Тут мы условились, что Кожевников будет, в свою очередь, следить за Павельевым; потом наблюдать за моим товаром, присланным из Арзамаса, а также и относительно дел моего шурина, - и обо всем уведомлять меня без замедления. Я дал Кожевникову 25 червонцев, и он уехал в Одессу.

Скоро я начал получать от Кожевникова известия, одно за другим, но не радостные, а грустные и печальные. Так, я узнал, что приказчик, с которым прислана была моя юфть из Арзамаса, тайно продал ее и с деньгами скрылся неизвестно куда. - В одесском городском правлении было получено из русского консульства в Константинополе сведение, что шурин мой Ланин помер от свирепствовавшей там чумы; а так как в бумагах покойного не найдено никакого распоряжения об оставшемся после него имуществе, то положено его продать и деньги отдать в Приказ общественного призрения. Это известие меня очень опечалило, потому что главная моя надежда была на шурина. Я не знал, что делать. Думал немедленно отправиться в Константинополь сам; но многие причины тому воспрепятствовали: и дальность пути, и дороговизна, и тамошняя чума. К тому же жена моя ходила последнее время беременности. Словом, ехать в Царьград мне оказалось невозможно. Наскоро выхлопотал я на имя известного мне одесского купца доверенность, послал ее, вместе с распискою покойного шурина на 6000 рублей, в Одессу к этому купцу и просил его хлопотать о получении денег. Затем все дело это предоставил воле Божией.

Тяжело у меня было на душе... 19 января 1833 года у меня родился сын, которого назвали Николаем. Этому я очень обрадовался, но радость моя омрачилась печальными думами. Незадолго перед этим мой арзамасский родственник прислал мне письмо, в котором извещал, что по приказанию слободского начальства нашу дочь взяли от ее бабушки и отправили в ту вотчину, где проживал управляющий Рагузин. Какая цель имелась в виду при таком распоряжении - мне было неизвестно; но я живо представлял невеселую жизнь дочери и ничего не мог сделать к облегчению ее участи. И новорожденного сына моего что ожидало в будущем? Правда, я надеялся устроить как-нибудь жизнь свою к лучшему; не век же я буду находиться в гонении и преследовании от моих недругов. Но когда настанет это дорогое времечко?..

На Масленице я получил из Одессы от Кожевникова известие, что сыщика моего Павельева там нет и, вероятно, он отправился в Кишинев. Полагая, как бы не пожаловал этот неприятный гость ко мне в Яссы, я переговорил об этом с своим хозяином Дубровиным, дал ему 2000 рублей денег и просил его, буде окажется нужным, оградить меня от поисков Павельева. Тот согласился. Прошло несколько дней. Однажды Дубровин прибежал ко мне в комнату встревоженный и сказал, что он видел Павельева с каким-то неизвестным ему мужчиною и консульским служителем; они идут, вероятно, сюда. Надо было куда-нибудь скрыться. Тотчас же снарядили жену с ребенком, посадили ее на дрожки и приказали ехать к одному нашему знакомому скопцу. Затем мы условились с Дубровиным, чтобы он говорил Павельеву, что я уехал в Константинополь, а имущество заложил у него за 4000 рублей. Я запер комнату, отдал ключ Дубровину, а сам спрятался в сарай на сено. Спустя немного пришел на двор Павельев с несколькими лицами. Дубровин к ним вышел навстречу. (Я наблюдал чрез небольшое отверстие в стене сарая.)

- Где Кислов[8] и его квартира? - спросил Павельев Дубровина.

- Он уехал в Царьград, - отвечал Дубровин, - а квартира его здесь Ключ от комнаты у меня. Имущество свое он оставил у меня в залог за 4000 рублей.

- Я сегодня сам видел Кислова, - говорил Павельев, - он должен быть здесь.

- Если ты видел его, - сказал Дубровин, - то почему же не взял его и не представил в консульство?

- А где жена Кислова?

- Я почем знаю. Спроси у мужа.

Тут кто-то сказал Павельеву, что жену мою отвезли к одному скопцу. Пошли искать жену, но ее, разумеется, не нашли. - Когда Павельев ушел, я вылез из сарая и на своей квартире не остался, а отправился к знакомому скопцу Александровскому. - Скоро многие из скопцов узнали об этой нашей истории, приняли в нас участие и всячески старались скрыть меня и жену с ребенком от Павельева. Так, у скопцов, у того или другого, мы и скрывались несколько времени. Но потом это оказалось неудобным по той причине, что у скопцов в домах детей нет; а у нас был ребенок. Тогда мы решились оставить Яссы. При помощи и содействии знакомых скопцов мы скоро собрались в дорогу: они выхлопотали у прусского консула паспорт на имя прусского подданного Петра Иогана с женою Александрою и сыном Николаем, т.е. теперь я стал уже прусским подданным; купил для нас фургон и пару лошадей; снабдили провизией и дали рекомендательное письмо к игумену Пунгарацкого монастыря Константину; в провожатые нанят был молдаван, верхом. 2 марта мы распростились с гостеприимными скопцами и отправились в путь.