Юрий Яровой - Четвертое состояние

• Название: Четвертое состояние
• Автор: Юрий Яровой
• Издательство: Средне-Уральское книжное издательство
• Жанр: Научная Фантастика
• Год: 1982

---

Счастливый у тебя, Геночка мой, характер! Горишь, живешь, все у тебя нараспашку — светишься прямо, как наша биоплазма. А я вот... Как же мы с тобой теперь жить будем? Ты — в Москве, я — в Алатау. И места себе, найти не могу, и на душе с каждым днем все хуже и хуже...

Сегодня уже четвертый день без тебя. Скорей бы уж : пришло письмо. Или позвонил бы хоть в лабораторию. Некогда? Да, ты у меня горишь работой...

Целую... Вот написала, вспомнила сразу, как мы с тобой прощались в аэропорту... Не могу. Реветь хочется.

Но все равно и целую, и люблю.

Твоя Мила.

14.1.74 г.».

IV

«Досыл, Милочка. Вчера отправил тебе писульку и сел за блокноты. Ну и материала я набрал! Ну и материалище! На две книги хватит.

Решил писать репортаж кусками. А наиболее принципиальные сразу же отправлять тебе «авиа» — чтобы ты могла прочесть сама и показать, кому посчитаешь нужным. Итак, первый кусок.

«Первым, кто рискнул теорию биоэнергостаза А. Колющенко применить в медицине, была врач республиканской детской спецбольницы Т. Ингаева — молодой специалист, всего несколько лет назад закончившая Алатауский мединститут. Но начала Ингаева опыты даже не с лазера, а с аппарата конструкции Колющенко — Загайнова, излучавшего монохроматический свет (МКС). История этого аппарата восходит своими истоками к «красному фонарю» К. Загайнова, при помощи которого молодой исследователь выявил явление биологической стимуляции, аналогичное действию концентрированного солнечного света (КСС), открытого профессором В. Шаховым, заведующим лабораторией Института физиологии растений АН СССР (о его работах «Мысль и труд» сообщали... — потом найду, по картотеке). Эти «красные фонари» Загайнова, переделанные им под руководством А. Колющенко, кстати, в алатауских клиниках применяются до сих пор, особенно при лечении ожогов, ран большой площади и кожных заболеваний, где требуется большая площадь облучения.

Приступая к опытам, Ингаева исходила из тезиса А, Колющенко о подчиненности нервной системы человека его биоплазме. Таким образом, можно было надеяться, что ряд заболеваний, связанных с расстройством центральной нервной системы, удастся вылечить, воздействуя на биоплазму монохроматическим красным светом.

Успех превзошел все ожидания. (Отлично понимая, какое значение для медицины имеют работы алатауских врачей, я позволю себе во всех случаях, когда будет идти речь о терапевтическом эффекте монохроматического красного или лазерного излучения, цитировать документы — «Истории болезней», доклады, сообщения. Сухость документа в этих случаях, надо полагать, гораздо важнее и ценнее рассказа очевидца.) Для лечения красным светом отбирались люди, страдавшие тяжелыми нервными заболеваниями, в том числе и такими, которые до сих пор считаются неизлечимыми. Например, болезнь Бехтерева — «бамбуковый позвоночник». Человек, страдавший болезнью Бехтерева, либо вообще не может передвигаться, либо двигается с огромным трудом в полусогнутом состоянии, испытывая при этом адские муки. В эту же группу были включены и больные спондилезом, остеохондрозом и радикулитом — все это болезни, так или иначе связанные с нарушениями деятельности центральной нервной системы и спинного мозга.

Курс лечения длился от 30 до 60 дней. Облучению красным светом подвергались только пораженные области позвоночника. «В результате проведенных наблюдений было установлено, что применение монохроматического красного света снимало болевой синдром, способствовало улучшению общего состояния больного, увеличению объема движений в пораженных отделах позвоночника».

Еще больший эффект оказывал луч лазера. К началу 1972 года в Объединенной транспортной больнице действию когерентного света было подвергнуто свыше 200 больных, страдавших поражениями позвоночника, из них более половины — болезнью Бехтерева. В процессе лечения у больных исчезали боли и полностью или частично восстанавливались двигательные функций позвоночника.

Эти успехи были настолько ошеломляющими (не надо забывать, что для лечения красным монохроматическим и когерентным светом отбирались, как правило, неизлечимые хроники), что волна «лазерной терапии прокатилась по всем крупнейшим медицинским учреждениям Алатау. Кабинеты лазерной терапии начали организовываться в областной клинической больнице, в городской № 1, в республиканской детской спецбольнице «Акпан», «лазерной терапией» занялись, а правильнее сказать — увлеклись, в Алатауском мединституте, в Институте онкологии, в орбиту «лазерной терапии» включились медицинские институты Ленинграда, Львова, Москвы...»

Милочка, это не начало, а где-то середина репортажа. С чего начать — пока не знаю. Поскольку речь идет о «репортаже номера», то, видимо, придется начинать с личных впечатлений: как я пришел, скажем, в кабинет лазерной терапии, что увидел, передать свои эмоции и т. п. Но это я буду писать в последнюю очередь — когда разберусь с главным материалом и увижу, сколько у меня останется непосредственно на репортаж. И вот по главному-то материалу у меня в блокнотах объявилось несколько дыр.

1. Я не нашел ответа на вопрос о том, а как Татьяна ставила опыты на себе? Это очень важный момент, здесь есть полная возможность провести мысль о преемственности героической традиции русских врачей, на себе испытывавших новые концепции и методы лечения болезней (ты, конечно, об этих эпизодах в истории медицины слышала).

2. Я не совсем компетентен в этической, так сказать, стороне дела. Не исключено, что Гоша мой репортаж отправит на рецензию в Академию медицинских наук или в Минздрав СССР — дело-то ведь не шуточное: прогремим на весь мир с вашей лазерной терапией, а вдруг все это «не совсем то»? Хотя в Алатау сейчас этим делом занимается столько медицинских учреждений... Не могут же они действовать только на свой страх и риск? Да и министр здравоохранения — его статья в «Правде», о которой я уже писал тебе... И раз он говорит о применении лазеров не в хирургии, а в терапии... Конечно, он говорит о ваших делах. А как у вас, в вашем республиканском минздраве, да и в Совмине оценили эту статью?

3. Как же быть нам с оформлением репортажа? Текст в окончательном виде я должен сдать не позже 20 января (ты это учти- — с отправкой не затягивай, и авиа — только авиа!), своего фотографа мы, конечно, послать еще успеем, но порядок у нас на этот счет «железный»: пока нет литературного текста — никаких заявок на его оформление. А пока я напишу, да пока вы там прочтете, вернете... Конечно, уже не успеть. Давай так договоримся, пусть Антон соберет все, что есть у него (фото лазерных установок, виды вашей лаборатории, вид аналоговой ЭВМ Шлемова, больных во время приема «красного резонанса» — все, что есть), а ты переправь мне в редакцию. Что-то, может быть, используем даже в оригинале, а остальной материал — художникам на колажи. Договорились?

Вот. Опять уже час ночи. Опять я завтра просплю — это уже достоверно. Время, время, где тебя взять?

Как же нам быть, Милочка? Я без тебя просто не могу. И я хочу знать, что будет завтра, уже сегодня. Сейчас. А тебя нет. Как вспомню, как ты мне в ухо дышала... 38 за плечами, через огонь, воду, (и медные трубы тоже) прошел, все, кажется, испытал, и вот — на тебе ж: все сначала! Да какое там «сначала»! Ничего такого я вообще за собой не помню! Хоть головой о стенку — так хочется тебя увидеть. Одно спасение — работа.

Обнимаю, целую... Что там мои поцелуи на бумаге! Но все ж.

Твой, твой, твой...»

V

«Гена, родной мой, наконец-то! Как я ждала твоего письма — себя порой ненавидела. И не знаю даже — то ли я ждала? Рада за тебя, что ты теперь «лидер». Ты — молодец. Я за эту неделю под видом изыскания нужных мне научных материалов в республиканской библиотеке прочла почти все твои книги. Как ты хорошо пишешь! Я имею в виду книги. Легко, свободно, доступно. А вот статьи в журнале, мне кажется, даются тебе труднее. Такое ощущение, что ты их немного вымучиваешь. Не обижаешься за критику? Мне кажется, что ты все же больше писатель, чем журналист. Книги тебе дают больший простор. Хотя я, конечно, понимаю, вижу: книги у тебя рождаются из материала статей. И вот... Ты на меня не обидишься? Знаешь, иногда мне кажется, что свои письма ко мне ты пишешь... как журналист. Не обижаешься? А ты, я знаю, и не только по твоим книгам знаю, — ты ведь гораздо глубже, серьезнее. Наверное, я и в самом деле от тебя хочу невозможного. Но что поделаешь? Да и сам ты разве не даешь повод к таким мыслям?

Вот (в который уж раз!) перечитала твою странную фразу: «Хочу, чтобы нашу задачу ты решила сама». Задачу наших взаимоотношений? Я понимаю, ты человек остроумный, и Шоу, конечно, прав, — действительно, проблемами семьи и брака тоже занимается Наука. Но не кажется ли тебе, что на этот раз ты немного неловко пошутил? Или фразу «почему бы тебе, моя дорогая проблему наших взаимоотношений не включить в план твоего НИРа...» за тебя, журналиста, напечатала твоя «Эрика» — сама напечатала? Ты, наверно, хотел сказать, что хочешь решить нашу задачу вдвоем? Я не права?