Иван Уханов - Каменный пояс, 1974

• Название: Каменный пояс, 1974
• Автор: Иван Уханов
• Издательство: Южно-Уральское книжное издательство
• Жанр: Критика
• Год: 1974

Литературно-художественный и общественно-политический сборник знакомит с новыми произведениями как профессиональных писателей, так и начинающих авторов.

Особое место в нем отводится литературной критике и публицистическим статьям о проблемах развития промышленности края и соцсоревнования.

---

Максим Максимович вздрогнул: в зал входили секретарь обкома и два инструктора… Извинившись — «Машина в дороге сломалась», — они сели в первом ряду, и Утюмов радовался, что половина доклада уже прочитана. Теперь все его внимание было обращено на секретаря обкома, только на него, хотя со стороны погляди, — вроде бы и поверх голов взгляд свой устремил.

Утюмов незаметно скосил глаза на секретаря обкома и рассердился: «Никогда не поймешь, о чем думает, всегда лицо непроницаемо, сколько ни присматривайся…»

Всякий раз, выступая перед совхозниками, Утюмов тонко и верно — он был в этом убежден — чувствовал, каково настроение аудитории, видел, кто одобряет его, кто нет. Есть масса разного рода нитей, порою почти невидимых и малопонятных, связывающих оратора со слушателями: вот один что-то сказал и демонстративно отвернулся; второй открыто улыбается, кивает одобрительно, — таких понять просто; а бывает, все молчат, как немые, не шелохнутся, и все же ясно: от таких ничего доброго не жди — немые противники, ведь друзья не замирают надолго в мрачном ожидании, они замирают на миг, перед овацией. Сегодня — это Максим Максимович видел с бесспорностью — ему предстоят трудные часы, его будут критиковать; он искал погрустневшими глазами Птицына, Вьюшкова и других, на кого он еще надеялся. Раза два обратился к секретарю обкома:

— Хороших земель у нас мало, более шестидесяти процентов земельной площади занимают солонцы. И создать по-настоящему хорошую кормовую базу, Николай Николаевич, нам чрезвычайно трудно. Отсюда все сложности…

После доклада аплодировали, всегда аплодируют, если даже и недовольны докладом, но каждый хлопал по-своему: бурно и одобрительно, равнодушно и вяло. Мухтаров нехотя ударил раза два ладошками — одна видимость, и произнес довольно громко: «Да!»

Кто-то сказал, что «да» имеет сотню оттенков. Действительно! В «да!», произнесенном Мухтаровым, было ясно выраженное отношение к докладу. Все это почувствовали, кое-кто засмеялся.

Первым попросил слова Птицын. Это удивило Утюмова, он надеялся, что Птицын выступит где-то в конце прений, чтобы отбить нападки. Конечно, важен и зачин, но только не на сегодняшнем собрании. Лицо у Максима Максимовича мрачнело, вытягивалось: Птицын говорил совсем не то — о солонцах, которые «сковывают коллектив совхоза», о «засушливой жаркой весне», о «необходимости повышать рентабельность»… Лишь одно понравилось Максиму Максимовичу: «Надо бороться с проявлениями вреднейшей партизанщины, приказы и распоряжения директора совхоза должны выполняться неукоснительно».

«И нашим, и вашим, скотина!» — мысленно обругал Утюмов оратора, поражаясь, как быстро, резко изменил тактику этот человек, и пожалел, что с месяц назад разоткровенничался; рассказал ему о своем желании уехать из Новоселово. Такое говорить нельзя, расхолаживает подчиненных, уже плюют на начальника, не боятся — все равно уйдет. Абсолютно откровенными, по мнению Утюмова, бывают только чудаки да дураки.

Он и предположить не мог, до чего скверно чувствовал себя в эти минуты сам Птицын, который, как и в прежние годы, относился к своему шефу в общем-то неплохо, но, предвидя перемены, осторожничал и даже жалел, что поначалу принял Лаптева иронично, не признавал в нем — и откуда взялось такое! — ни зоотехника, ни руководителя. Нет, он и сейчас не восторгался Лаптевым, огульно охаивающим новоселовские порядки и пытающимся открывать Америку, но уже понял, что «зам» старается работать, действительно заинтересован в том, чтобы дела в Новоселово шли получше. Но главное, — Утюмов уходит и едва ли когда-нибудь пригодится Птицыну.

«А может быть, и лучше, что стоит вопрос о рентабельности, — думал Максим Максимович. — Пусть покопошатся в тумане этой самой рентабельности, сейчас и потом».

Мухтаров говорил громко, совсем не упоминая слов «рентабельность», «прибыльность» и все с заворотом на директора.

— У меня такое впечатление, что товарищ Утюмов живет исключительно сегодняшним днем. Вы помните, что было в мае? Директор торопил: «Покончить с раскачкой», «Закончить сев». Гнал: быстрее, быстрее! Тех, кто отсеется, хвалил, остальных ругал. Говорят, в прежние годы даже выговора давал. Хватал сводку: «На каком месте совхоз? Отстаем — поднажать!» А управляющие смотрели, на каком месте их ферма. И все по привычке поднажимали и торопились. Между тем в наших условиях сеять слишком рано нельзя. Известный колхозный ученый Терентий Семенович Мальцев указывает на две причины, мешающие получать большие урожаи. Это — частые у нас весенне-летние засухи и сорняки. Я зачитаю отрывок из статьи товарища Мальцева. «На многолетнем опыте мы убедились в том, что при ранних или слишком ранних посевах пшеница, бобовые и другие культуры, особенно такие, у которых короткий период вегетации (ячмень, овес и раннеспелые сорта яровой пшеницы и гороха), у нас в редких случаях дают удовлетворительные результаты. Объясняется это тем, что, вследствие преждевременного использования растениями запасов почвенной влаги, они попадают в тяжелые условия июньской засухи, когда в почве влага отсутствует, а дождей нет. А когда начинаются июльские дожди, растения ранних сроков сева становятся уже стадийно старыми, в силу чего, повторяю, они уже не могут в полной мере воспользоваться выпадающими осадками. Кроме того, ранние сроки сева лишают возможности проводить борьбу со злейшим сорняком Сибири — овсюгом, и он, если его много, даже при благоприятных условиях погоды не позволяет получать полноценные урожаи. Мы считаем, что во многих районах Сибири, как и у нас, для получения хорошего урожая сроки весеннего сева имеют исключительно большое значение».

«Читай, читай, голубок! — мысленно поторапливал оратора Максим Максимович. — Читай все десять минут. И Мальцев не против, и я доволен».

— О тех же солонцах. Кстати, их у нас не шестьдесят процентов, как сказал Утюмов, а около сорока. У этих земель свои законы. Посмотришь: грязища, топь… Какой тут сев! Через неделю зашел на солонцы: батюшки, все затвердело, не земля, а камень, попробуй заделай семена! Тут уж все время следи и, как поспеет земля, ни минуты не упускай. Время для сева на солонцах может наступить и в начале, и в конце мая. И команды «Поднажать с севом!», «Быстрее отсеяться!» принесут только вред.

Голос у Мухтарова монотонный, тихий, фразы чаще всего какие-то книжные, народное словцо, пословицу, поговорку от него не услышишь… Но как слушают! Притихли! О, слава богу, время вышло! Еще просит три минуты.

— Дать, дать!

Это кричат рабочие.

— Земли у нас разные, и подход к ним должен быть разным. Где-то поглубже пахать, к примеру, на парах, до тридцати пяти сантиметров, а иногда и еще глубже. А для солонцов глубокая вспашка не годится. Мы же далеко не всегда это учитываем. Забываем, что хорошая вспашка способствует уничтожению овсюга, а этот сорняк засоряет все наши посевы.

— На кого вы сваливаете?! — грубо прервал Мухтарова Утюмов. — Вы же главный агроном.

— Земля в Новоселово запущена, замусорена, надо прямо сказать, и чтобы ее привести в порядок — требуются годы. И вы должны это знать. Спровоцировали сорняк и уничтожили. Все вроде бы хорошо, на посевах овсюга нет. А на другой год посмотришь, опять и тут и там взошел. Снова уничтожили. Думают, теперь уже конец проклятому овсюгу, не провоцируют, а он опять взошел. Пшеница и рожь против овсюга — все равно что овцы против волка.

«Ловко выкрутился, — подумал Утюмов с какой-то даже завистью. — И овечек с волками к чему-то приплел».

— А Макысим Макысимович дает общую команду для всех. Индивидуального подхода нет.

Точное, неукоснительное соблюдение всех агрономических правил и вообще ведение хозяйства «по науке» казалось Утюмову невыносимо трудным делом; он был убежден: люди лишь на словах ратуют за науку, говорят красивые слова, а сами — как бы попроще да побыстрее… Поведение Мухтарова, старавшегося делать все по правилам, озадачивало, удивляло Максима Максимовича, и он поначалу думал, что новый главный агроном, так же как и Лаптев, силится только выпятить себя.

Председатель собрания — старая телятница — посмотрела на часы и стукнула карандашом по графику. И снова закричали:

— Пущай говорит!

— В совхозе очень плохо выравнивают почву, особенно развальные борозды. Они получаются слишком глубокими, и от этого ломаются комбайны. Когда пшеницу косят, часть валков попадает вниз, на дно борозды, и подобрать их невозможно. Это снижает урожайность, увеличивает себестоимость зерна и, разумеется, увеличивает убыточность, Макысим Макысимович…

«Почему только я? Ведь был же главный агроном Птицын, были и другие…»

Выступление Лаптева на первый взгляд казалось нестройным, даже несколько сумбурным, о чем только не говорил человек: «Общесовхозные двух- и трехчасовые планерки только отнимают у людей время», «Много совещаний, обязательств и мало дела», «Уметь считать и экономить», «Надо хорошо наладить учет и беречь каждую копейку», «Создать постоянно действующее экономическое совещание». Но вскоре Максим Максимович понял: все это говорится затем, чтоб доказать неправильное руководство совхозом, не в лоб, а деликатно опорочить его действия.