Журнал Русская жизнь - Будущее (август 2007)

• Название: Будущее (август 2007)
• Автор: журнал Русская жизнь
• Жанр: Публицистика
• Год: 2007

Содержание:

НАСУЩНОЕ

Драмы

Лирика

Анекдоты

БЫЛОЕ

Победа над сном

Александр Можаев - Небесный посад

Алексей Митрофанов - В поисках Градобельска

Александра Львовна Толстая - Нестандартная дочь

ДУМЫ

Евгения Долгинова - Освобожденные от будущего

Ольга Кабанова - Столица пяти утопий

Павел Пряников - Транссибирское европейское завтра

Захар Прилепин - Наш современник, дай огонька

ОБРАЗЫ

Олег Кашин - Почти ремейк

Дмитрий Ольшанский - Когда все кончится

Борис Кузьминский - И быдло утро

ЛИЦА

Олег Кашин - Святой

ГРАЖДАНСТВО

Евгения Долгинова - Кормление менеджера

Татьяна Москвина - Досуги невеликих людей

ВОИНСТВО

Александр Храмчихин - Пара гнедых

СЕМЕЙСТВО

Андрей Бойко - Торжество биологии

Евгения Пищикова - Исход из брака

МЕЩАНСТВО

Андрей Ковалев - Порубили все дубы

Михаил Харитонов - Дней наших семьдесят лет

ХУДОЖЕСТВО

Дмитрий Быков - Всех утопить

Денис Горелов - Бутерброд с Москвой

Андрей Гамалов - Зуд утопии

Аркадий Ипполитов - Ренессанс-XXI

Денис Горелов - Дело житейское

---

Евгения Пищикова

Исход из брака

Семья будущего

I.

На трассе Пермь-Березники есть Дерево дальнобойщиков. Это высокий старый кедр, сплошь обмотанный и обвязанный лентами, тряпочками, платками и полотенцами; алтарь, оберег, колодец желаний. Проехать мимо кедра, не поклонившись ему жертвенным бантиком, не позволит себе ни один дальнобойщик. Ходят к чудесному дереву и жительницы ближайшего села Никулино - как-то само собою получилось, что округа приспособила придорожного друида и к своим нуждам. Если водителю тряпица на ветке сулит удачный рейс, то женщине, хозяйке она, по новейшим местным поверьям, обещает мир и достаток в доме.

Шляясь экскурсанткой вокруг кедра, я подслушала разговор двух никулинских домохозяек - они пришли прибрать деревце и снимали с веток самые истлевшие и, верно, уж давным-давно повязанные ленточки.

- А вот эту не трогай, - сказала одна другой, - эту Славик с Наташей повесили.

- Что, те самые? Хоть одним бы глазком на них поглядеть! А правду говорят, что машина у них красная и вся светится?

Так я впервые услышала о Наташе и Славике - легендарной чете, единственной в России семье дальнобойщиков, живущей (за неимением другого пристанища) в кабине собственного многотонника «вольво», и как живущей! Всегда в дороге, всегда в просветительских трудах.

- Они очень странная семья, ненормальная, - сказала мне никулинская дама, и глаза ее загорелись желтеньким огнем.

Это древний огонь, полезный огонь, священный пламень жгучего интереса к чужой жизни, без которого благородный институт соседства не смог бы сформулировать и само понятие нормы.

- Чем же странная? - спросила я.

- Да ведь они сделали себе операции, чтоб не рожать; квартиры свои продали, купили фуру - и теперь колесят по всей стране, подбирают девчонок с трассы и лекции им читают: как нужно жить. «Мы, - говорят, - семья будущего! Вы смотрите на нас и поступайте, как мы».

II.

Их много среди нас - странных семей. Необыкновенных. Чудаковатых. Диковинных. Непохожих. Ненормальных. В городах, поселках, деревнях они живут тихо и негласно, редко когда стараются обратить на себя внимание, но самим своим существованием газируют общественное мнение. Соседи-то не спят, конечно, охраняют границы нормы. Вот две подруги из заводского поселка решили жить вместе, сдавать освободившуюся квартиру. Теперь воспитывают детей вдвоем; две зарплаты и деньги, получаемые ими за квартиру, позволяют им делать покупки, о которых каждая в отдельности не могла и мечтать. И дети были бы счастливы и довольны, если бы учительницы в школе не расспрашивали их с тонкими улыбками: «Кого вы дома зовете мамой, а кого папой?»

Так что мораль в современной России как штык стоит, а вот брачная норма, извиняюсь, как бл*дь дрожит.

Представьте себе консервативное семейство (крестьянское, мещанское ли - безразлично) всего-навсего девяностолетней давности. Какой оскорбительно ненормальной показалась бы им самая типичная, самая традиционная сегодняшняя семья - он, она, малютка Ванечка. Он разведен, в прошлом браке остались дети. Теперь они приходят по воскресеньям в гости. Она добралась до чертогов Гименея далеко не девицей, к тому же и ребенок зачат вне брака. Чета зарегистрировала свои отношения после рождения малютки: «Чтобы свадьба была настоящей, с белым платьем». Церковный брак возможен, но наши молодожены раздумывают - стоит ли? Аргументы таковы: это очень серьезно, нужно сначала проверить, как будет складываться супружеская жизнь.

Камнями бы побили такую дикую пару. И обидели бы, между прочим, кого? Реальную семью будущего.

Институт семьи мутирует так стремительно, что стоит, ох как стоит с самым живейшим любопытством приглядываться к каждому странному семейству: не оно ли несет на себе отблеск грядущего.

В семидесятые годы странных как бы и не было, были экспериментальные. Экспериментировать разрешалось только на детях - впрочем, не всем желающим. Повезло заласканной семье Никитиных, но жизнь у всех семи детей сложилась без всякого блеска. А инженеру Филиппову, теоретику движения с таинственным названием «Жить в детей», не повезло: слишком много в его идеях было фантастического, слишком он был увлечен главной литературной утопией шестидесятых - романом Стругацких «Полдень, ХХII век».

Минуем конец восьмидесятых и первую половину девяностых, времена настолько футуристические, что на личные фантазии населению едва хватало сил.

Я и тогда собирала какие-то вырезки: меня неизменно пленяли все виды общественного чудачества. Да только использовать этот мощный выброс растерянной голой правдушки невозможно, бессмысленно - это будущее так и не наступило. Среди рассказов о семейных борделях, брачных обычаях молодых брокеров, гендерных стратегиях студенток МГИМО, женщине, убившей вампира коромыслом, маленьким оазисом настоящего глядится история рязанских сестер Амельцевых, с младенчества говорящих стихами. Семейная чудинка: родители, местные литераторы, вели между собой только рифмованные диалоги («потому что рифма ускоряет мышление»), так и детей научили разговаривать. Из 1992 года, из гулкого пятнадцатилетнего далека слышен захлебывающийся гогот журналиста, обильно цитирующего амельцевские диалоги: «О Верочка, иди скорей домой; и дочерей своих возьми с собой»; «Ко сну готовы ваши колыбели, тем более что вы давно поели».

Глухо доносятся отзвуки маленьких битв, которые странные семьи и странные люди время от времени затевали с обществом за право пестовать свои личные утопии. Вспоминается недолго просуществовавшее, но феерическое общественное движение «социальных девственников», эльфийская деревня Галадриэль, которую основали молодые толкиенисты - пять супружеских пар. Институт традиционной семьи в те годы сотрясала громкая война жен с секретаршами. «Такого массового исхода сорокалетнего мужчины из семьи история цивилизации еще не знала, - писала социолог Т. Самсонова. - Теперь считается странным, если муж „засиживается“ в первом браке. Значит ли это, что моральное право мужчины на второй брак признано бытовой нормой? Можем ли мы считать, что на наших глазах создаются законы семьи будущего?» Она же: «Семья будущего - это одинокая женщина?»

У самого края нового века социологов позабавила тяжба московской пары с районным отделом загса за право назвать своего ребенка БОЧ рВФ 260902 («Биологический объект „человек“; род Ворониных-Фроловых») - диковинка, замятинский минимализм.

Наконец, в последние годы странные семьи пошли густо, толпой. Тут и деревенские многоженцы, так полюбившиеся «Программе Максимум», и кроткие предводительницы маленьких мужских сералей, живущие с двумя мужьями сразу (чаще всего с бывшим и нынешним) - в основном для того, чтобы уберечь обоих от пьянства и совместными усилиями «поднять детей». И «женские» семьи, и сложносочиненные семейства, объединяющие одиноких (в большинстве - пожилых) людей, которым бесконечно выгоднее жить группами, нежели в одиночку.

И какое количество попыток объединиться в коммуну, сквот - как можно больше расширить круг людей, ответственных за изобретение новой жизни!

Православные деревни, казачьи станицы, возрождаемые в Мордовии и Подмосковье (причем станицы ультраконсервативные, такое «будущее прошлое», - в Мордовии, например, поселенцы занимаются крестьянским трудом в мундирах, детям дается домашнее образование); знаменитый Стегалов, возглавляющий маленькое сообщество мужественных, закаленных, тренированных невротиков, репетирующих в тверских лесах «жизнь после атомной войны».

Используются все возможные виды, формы и уклады коллективного сожительства. Среди вполне предсказуемых проектов иной раз блеснет малоосуществимое, но замечательное своей литературной прелестью начинание: плавучий монастырь для инвалидов или детский университет для беспризорников, куда предполагалось приглашать на работу молодых ученых - если только они сочтут возможным совмещать научные труды с деятельностью Учителя. Уж рассылались пригласительные письма - в институты геологии, физической химии и проблем информатики РАН. Идея взята организаторами известно откуда - конечно, опять из Стругацких, из «Полдня»: «- Мой учитель - Николай Кузьмич Белка, океанолог, - сказал мальчик и ощетинился».

III.

Будущее у Стругацких и вправду чудесное - легкое, понятное, обаятельное. Обаяние это было всеобъемлющим. Ричард Барбрук, известный английский социолог, писал, что именно прелесть русской коммунистической утопии заставила американцев заняться выработкой концепции постиндустриального общества. «Американцы остро нуждались в будущем - у них было неплохое настоящее, но будущее у русских было лучше, вот в чем дело!» Кстати, в упомянутой концепции чрезвычайно продуманно будущее семьи - а как с этим делом было в коммунистической утопии? Да и вообще, утопическая и антиутопическая литература - это весь XX век, где же и искать очертания семьи будущего, как не там?