Анри де Ренье - Страх любви

• Название: Страх любви
• Автор: Анри де Ренье
• Издательство: Северо-Запад
• Жанр: Исторические любовные романы
• Год: 1993
• ISBN: 5-8352-0150-8

Романы о любви, о первой страсти, что вспыхивает в человеке подобно пламени. Но любовь — чувство особенное, и пути ее разнообразны. Поэтому, хотя сюжетно романы и похожи между собой, в каждом из них столько нюансов и оттенков, столько пленительного очарования, что они способны доставить истинное эстетическое наслаждение современному читателю.

---

Продолжая свой путь, Марсель думал об этой встрече. Какая-нибудь светская женщина, идущая на свидание! Этот старый укромный дом на улице Бон благоприятствовал тайне. Теперь, слегка запыхавшаяся от быстрого подъема по лестнице, незнакомка снимала перчатки, расстегивала жакет, вынимала из шляпы одну за другой длинные шпильки… Она была красива, с ясным лицом, прямым носом, нежным ртом, темными кроткими глазами… Марсель испытывал легкую грусть и усталость. Сверх того, он только что хворал и чувствовал себя еще слабым. То был его первый выход. Сириль Бютелэ, узнав о его болезни от доктора Сарьяна, писал ему накануне, чтобы узнать о его здоровье, а так как он чувствовал себя лучше, то он и решился сам отправиться на улицу Бак.

Бютелэ принял его в своей приемной. Огонь пылал там в высоком камине. Несмотря на то, что стояла уже середина марта, было еще очень холодно. В широкие окна виднелся сад в зимнем уборе. Воробьи порхали по голым веткам. Сириль Бютелэ, в бархатном пиджаке, грелся у огня. Пламя отражалось в стекле его монокля. Он сердечно приветствовал молодого человека.

— Хорошая вещь — настоящий огонь, Марсель! В мастерской я вынужден прибегать к калориферу. Это мертвое тепло, и оно наводит меня на мысль о разнице между химическими духами и ароматами живого цветка… Это тепло в камине, по крайней мере, живое. Я смакую его, как вино. Вот уже три дня, как я не отхожу от этого камина… Да, три дня отдыха, и вполне заслуженного. Я много работал! Портреты почти все закончены, и я спешу снова увидеть некоторые уголки моей дорогой Венеции, которые я хотел бы написать.

Пальцы его чертили в воздухе воображаемые линии. У него были руки волшебника, руки, источающие розы и золото.

— Неужели вы скоро уезжаете, господин Бютелэ!

Марсель Ренодье сказал это с грустью. Он довольно часто посещал улицу Бак. Отсутствие Сириля Бютелэ еще усилит его одиночество. Художник в монокль наблюдал его.

— Да, я исчезаю в первые дни апреля… А почему бы вам не поехать со мной туда же? Вы знаете, что мой дом — ваш дом. Альдрамин просторен; вы будете там вполне свободны. Будете там жить так уединенно, как вам вздумается… Я пригласил вас к себе раз навсегда и не стал бы сейчас опять говорить вам об этой поездке, если бы у меня не было причины настаивать на ней.

Сириль Бютелэ уронил свой монокль и покачивал им на конце шнурка, с видом человека несколько смущенного. Внезапно он решился:

— Доктор Сарьян недоволен вами. Он находит ваше состояние неважным. Вам бы следовало полечиться. По его мнению, вам необходимо переменить место: он предписывал вам это уже два года тому назад. Полное одиночество, в котором вы пребываете, имеет свои опасности. Вы сами почувствовали это, но лекарство, избранное вами, хуже самой болезни. Словом, Марсель, можно думать, что в одном отношении за последнее время вы не были благоразумны.

Марсель понял Сириля Бютелэ. Да, он старался отвлечься от своего гнетущего одиночества, и этого отвлечения он искал в случайной любви и ее низменных наслаждениях. Когда он раздумывал над этой внезапной и острой склонностью, возникшей в нем, он не мог ее себе объяснить. Это не было любопытством, это не была и чувственность, но какая-то инстинктивная непроизвольная страсть, какое-то слепое и темное влечение, которому он покорялся. Сириль Бютелэ был прав: он не был благоразумен. Поэтому он ответил просто:

— Это правда, господин Бютелэ.

Бютелэ рассмеялся.

— Дорогой мой, я не моралист, вы знаете это, но подумайте о том, что поручил мне передать вам Сарьян. Это серьезно. Слишком много женщин, юный Марсель, слишком много женщин!.. Надо хорошенько встряхнуться! Что удерживает вас в Париже? У вас нет любовницы… к несчастью, так как это было бы для вас лучше… Итак, что же? Приятели? Фремо? Нет, не правда ли?.. Кстати, раз зашла речь о друзьях, вы не встречаетесь больше с господином Руасси?

Марсель Ренодье покраснел и не ответил. Художник спросит его, пожалуй, и о г-же де Валантон: при мысли, что он должен будет произнести это имя, у молодого человека задрожали губы. Бютелэ продолжал:

— Он ни разу о вас не обмолвился… Пока вы были больны, я как раз писал портрет его жены… Он так настаивал на этом!.. Весьма приятная особа, лет сорока, очень хорошо сохранившаяся… и ужасно болтливая!..

Сириль Бютелэ щипцами осторожно поправил в камине полено.

— Вы помните, Марсель, что я не раз говорил вам о странных чарах позирования, которое незаметно приводит модель от самых незначительных разговоров к самым интимным признаниям. И вот почтенная госпожа Руасси также не избежала этого рокового закона. На пятом сеансе она рассказала мне всю свою жизнь, а потом открыла мне все тайны, которые знала о людях, ее окружающих. Итак, возьмем, например, вашу приятельницу, госпожу де Валантон, портрет которой я писал два года тому назад, — теперь мне известно ее положение.

Он искоса взглянул на Марселя Ренодье.

— Вот что сообщила мне госпожа Руасси… Я не ручаюсь ни за что, я только повторяю, что слышал… У господина де Валантона есть племянник, некий господин д'Аржимель, которого он вырастил и которого очень любит. Между тем этот молодой человек, которого он нежил и баловал, не стеснялся показывать своему старому родственнику, что он скучает в его обществе. Он все чаще и чаще покидал дом под предлогом занятий и разных дел. Тогда Валантону, который боится одиночества, пришла в голову мысль жениться на маленькой Руасси. Она восхитительна. Присутствие красивой женщины веселит и украшает дом. Это заметил также и д'Аржимель. Когда дядя женился, племянник вернулся в овчарню, очарованный пастушкою, к великой радости бедного Валантона.

Сириль Бютелэ на минуту остановился… Марсель Ренодье слушал его, опустив глаза.

— Другими словами, это значит, что госпожа де Валантон сделалась любовницей галантного д'Аржимеля, а самое пикантное в этом то, что господин де Валантон, ничего не подозревающий, вдвойне счастлив. О, госпожа Руасси извиняет свою падчерицу, ибо Валантон клялся мадемуазель Руасси быть для нее только товарищем и не сдержал обещания… Именно вследствие его измены своему слову жена его позволила себе вернуть свое право располагать собою по своему усмотрению, чего без этого никогда бы не сделала, так как бедняжка верна по-своему и никогда не обошлась бы с господином де Валантоном как с мужем, если бы он сам не постарался заслужить такое обхождение… Признайтесь, дорогой мой, что когда пишешь портреты, то узнаешь много интересного!

Марсель Ренодье поднял голову. Глаза его были полны слез, а во рту было ощущение болезненной горечи. Глухим голосом он прошептал:

— А что думает об этом господин Руасси?..

— Дорогой мой, господин Руасси никогда ничего не думает о других; он думает только о себе… Но вы, кажется, опечалились, мой друг? Ну, мне надо одеваться. Мы с вами еще увидимся до моего отъезда, не правда ли? И подумайте серьезно о поездке в Венецию.

II

— Осторожнее! Здесь еще три ступеньки.

Девица, за которой шел Марсель Ренодье, полуобернулась к нему. Пламя свечи, которую она несла, осветило ее лицо. Под рыжим напуском крашеных волос лицо было правильное, но несколько грубое, прямой нос и мясистый рот придавали ему известную прелесть, и в нем был словно намек на некоторую красоту, несовершенный и грубый набросок которой оно являло.

Ключ в замке скрипнул.

Теснота прихожей делала низкий потолок еще заметнее. Комната, следовавшая за прихожею, была длинная и низкая. Марсель откинул на окне занавеску; окно, во втором этаже, выходило на улицу Монтень и на дома напротив, близкие и мрачные. Марсель стоял, прислонясь лбом к стеклу, и слышал за собою шелест ткани… Он встретил эту девушку на Елисейских полях. Она возвращалась пешком из кафе с бульвара. Он заговорил с нею… Теперь она, должно быть, уже раздета. Он не испытывал к ней никакого любопытства, никакого желания…

С минуту она ходила по комнате; шаги ее тяжело ложились по ковру. Марсель чувствовал себя таким печальным, таким мрачным, что ему захотелось поговорить, чтобы ни о чем не думать, и он предложил ей несколько вопросов. Прежде чем ответить, она села в ногах кровати. Сначала она говорила отрывисто и неохотно. Потом несколько оживилась. Ее рука, опиравшаяся на постель, поддерживала ее склоненное тело. Голос у нее был хриплый, но вдруг в нем появлялась неожиданная мягкость.

— Что и говорить, не всегда бывает весело! Но ничего не поделаешь! Приходится бегать. У нас ренты не припасено. Значит… разбирать не приходится. Я рождена, чтобы ничего не делать… Разумеется, я предпочла бы спать!.. И все же могу сказать, что никогда не любила дрыхнуть по ночам, даже когда была девчонкой. Средь бела дня вот это славно! Иной раз я себе это позволяю; но знаешь ли, кровать — это не то, что сено… Да и сено — колется… то ли дело трава, мягкая высокая трава, под которою чувствуешь землю и которая пахнет зеленью. Вот где хорошо…