Анри де Ренье - Страх любви

• Название: Страх любви
• Автор: Анри де Ренье
• Издательство: Северо-Запад
• Жанр: Исторические любовные романы
• Год: 1993
• ISBN: 5-8352-0150-8

Романы о любви, о первой страсти, что вспыхивает в человеке подобно пламени. Но любовь — чувство особенное, и пути ее разнообразны. Поэтому, хотя сюжетно романы и похожи между собой, в каждом из них столько нюансов и оттенков, столько пленительного очарования, что они способны доставить истинное эстетическое наслаждение современному читателю.

---

Продавец достал с выставки эстамп. Сдвинув очки на лоб, он приблизил к глазам широкий лист голландской бумаги и назвал цену.

— Это недорого, сударь. Вещь редкая. Мы не так часто имеем в продаже «Даму с Розой».

В то время, как Марсель Ренодье давал свой адрес с тем, чтобы ему прислали офорт на дом, — так как у него не было при себе нужной суммы денег, — продавец записывая, обернулся, чтобы сказать приказчику, проходившему по магазину со свертком под мышкой и с шляпой в руке:

— Скажите, Анатоль, вы не забыли двух Каналетто[9] для господина Антуана Фремо? Хорошо!.. «Дама с Розой», сударь, будет у вас сегодня вечером.

Марсель Ренодье поклонился и вышел. Упали несколько капель дождя; он быстро пошел к улице Валуа.

X

Марсель Ренодье, позавтракав у Сириля Бютелэ, на улице Бак, возвращался к себе домой. Сириль Бютелэ пригласил его к себе тотчас по возвращении своем из Венеции, где он провел конец лета и всю осень. На зиму он оставался в Париже: это время года было для него периодом напряженной работы. Он тогда писал портреты, которые дорого оплачивались, но бывали сделаны с необыкновенным мастерством и стоили тех больших денег, которые он за них требовал. От этой работы, интересовавшей его, но порой слегка надоедавшей, он отвлекался изредка этюдами нагого тела. Стоя перед моделью, он снова делался прежним Бютелэ, более свободным, более смелым, Бютелэ эпохи офортов, установивших его известность. Бютелэ — жителем Лондона, где, после нескольких юношеских работ в манере прерафаэлитов, он написал те пейзажи с лондонской Темзой, с которых началась его слава.

Теперь же Сириль Бютелэ только в Венеции снова становился пейзажистом. Из каждой своей поездки туда он привозил несколько небольших досок или полотен, на которых он, забавляясь, запечатлел карандашом или красками виды этого необыкновенного города. Прославленные образцы он предоставлял воспроизводить другим, а сам довольствовался тем, что бегло зарисовывал некоторые более скромные живописные уголки. Эти сдержанные наброски, таинственные и в то же время правдивые, говорили об интимной жизни города, о его тайном очаровании. Небольшой мелочи достаточно было Сирилю Бютелэ, чтобы сделать из нее чудо искусства. Ступеньки лестницы, краешек колодца, выставка лавки, желтая занавеска в мраморном окне с завитками, выступ балкона, воздушная площадка террасы, какая-нибудь дымовая труба, выделяющаяся на фоне неба, — этого было ему довольно. Чтобы теснее связать себя с любимым городом, он кончил тем, что купил себе там особняк, палаццо Альдрамин в Сан-Тровазо, соблазнившись красотой его старинного облика и изяществом задумчивого сада.

Впрочем, эта покупка завела его далеко. Палаццо Альдрамин держался каким-то чудом, и вскоре оказалось необходимым переменить в нем сваи. Сириль Бютелэ охотно рассказывал все подробности этого дела. Оно обогатило его тысячью забавных анекдотов об итальянских архитекторах и об итальянских рабочих, столь ловких и столь легкомысленных, о каменщиках, о печниках и о торговцах редкостями, с которыми ему пришлось иметь дело, когда после укрепления дворца Альдрамин возник вопрос о том, чтобы меблировать его в духе, достойном его огромных зал и его ломбардского[10] фасада, на котором красовались кружки розового и зеленого серпентинного мрамора. В тот день, когда Марсель Ренодье завтракал на улице Бак, художник получил письмо от своего венецианского архитектора, синьора Карлоцци, по поводу старинной лестницы, которую Сириль Бютелэ хотел перенести во дворец Альдрамин. Эта лестница принадлежала нескольким владельцам, так как право собственности в Венеции весьма часто дробится, и эта общность владения была источником затруднений, по-видимому неразрешимых, нелепость которых весьма забавляла Сириля Бютелэ. За столом он рассказал Марселю Ренодье все свои злоключения приобретателя.

Столовая была самой приятной комнатой в квартире Сириля Бютелэ. Стены ее с бирюзовым бордюром были покрыты белым лаком. На обоих концах комнаты на подставках высились две китайские вазы, синие с белым, тонкие и округлые, изгибавшиеся вверх сначала с легкой грацией, потом с изящной грузностью. Японская люстра свешивалась с потолка. Ее бронза изображала рыболовную сеть, которая поднималась, полная водорослей, раковин и рыб. Паркет был покрыт необыкновенно тонкой циновкой. В этой комнате было очень тепло, так как Сириль Бютелэ боялся холода. На дворе, за широкими стеклами, голые ветви садовых деревьев рисовались в небе, мерзлые и иссохшие до хруста.

Во время завтрака, за беседой Сириль Бютелэ заметил грусть и озабоченность Марселя, отсутствие у него аппетита, усталый, рассеянный вид; он дружески пригрозил молодому человеку прислать к нему доктора Сарьяна, но ввиду явного неудовольствия Марселя более не настаивал и переменил разговор. В половине второго у него назначен сеанс… С тех пор, как он пишет портреты, он заметил, что вынужденная неподвижность во время долгого позирования делает болтливыми самых молчаливых людей. Непреодолимая потребность говорить о других и о себе овладевает людьми, наиболее сдержанными. Это было, в самом деле, любопытное явление, необъяснимое для него. Сколько странных признаний выслушал он во время этих сеансов, когда ему предоставляли себя на целые часы мужчины или женщины, с глазу на глаз в расслабляющей праздности! Надо сознаться, что не всегда красиво было то, что он узнавал таким образом…

— Да, жизнь безобразна! — сказал Марсель Ренодье.

— Нет, любезный Марсель, жизнь не безобразна! — возразил Сириль Бютелэ, вставая из-за стола. — Безобразно то, что из нее делают большинство людей… Несчастные! И подумать только, что существуют в мире краски, звуки, линии, запахи, формы живых существ и вещей… Ради всего этого стоит жить, молодой Марсель!

Он шагал своей неровной походкой по тонкой циновке вокруг стола, покрытого полотном, фарфором, хрусталем и серебром, и его быстрый взгляд с искры на грани графина переходил на блеск кубка, в то же время охотно задерживаясь на гибкой Аннине, ставившей на поставец поднос с кофе, и следя искоса за Марселем Ренодье.

— Видите, дорогой мой, я снова привез в Париж Аннину, а также и Беттину. Это последняя попытка. При первой же ссоре я отсылаю их обратно в Венецию, без всяких возражений… До сих пор они довольно благоразумны. Не правда ли, Аннина?

Венецианка лукаво засмеялась, встряхнула пышными узлами прически и исчезла с легкостью птицы. На поверхности чашек сахар поднялся пузырьками, которые на темной жидкости соединились в цепи крошечных жемчужин. За оконным стеклом по сухой древесной ветке прыгала птичка. Бютелэ допил свою чашку и вынул часы. Он вздохнул.

— Ничего не поделаешь! Двадцать минут второго: надо приниматься за работу!.. Какая досада, что парижские дамы не желают ездить в Венецию, чтобы позировать мне там… До свиданья, Марсель, до скорого свиданья!

XI

Однажды, когда Марсель Ренодье, гуляя по набережной Малакэ, остановился у выставки продавца эстампов, где он купил «Даму с Розой», чья-то рука коснулась его плеча.

Он обернулся.

Антуан Фремо улыбнулся ему своими слишком красными губами, чересчур подведенными глазами и всем своим женственным обликом. Марсель не видел его со дня смерти г-на Ренодье. Фремо написал ему два или три письма из Италии, полных намеков на его страсть к красавице графине Кантарини. Марсель испытывал к Антуану Фремо легкое любопытство, какое часто вызывает тот, кого только что страстно любили: ему пришлось разочароваться.

Антуан Фремо ничуть не изменился. Его хрупкое тело было заключено в широкую меховую шубу, из-под которой виднелись только руки в перчатках и тонкое бритое лицо с томным взором. Он говорил все тем же голосом, тихим, вкрадчивым, жеманным, но еще более глухим, чем прежде. Его вид, небрежный и презрительный, был к лицу героя необыкновенного похождения. Его большой перстень натягивал лайку перчатки.

— Ах, дорогой Марсель! Я часто вспоминал вас.

Он сказал это, словно вменял себе в особую заслугу, что отвлек на мгновение свои мысли от предмета, который был бы достоин того, чтобы поглотить их до конца, и продолжал:

— А вы, дорогой мой, что вы поделывали?

Марсель Ренодье вкратце описал свой образ жизни. Антуан Фремо слушал с соболезнованием. После минуты молчания Марсель добавил, что он часто встречался с Сирилем Бютелэ. При имени художника Антуан Фремо сделал движение.

— Но, дорогой мой, ведь это истинный варвар, Бютелэ! Вообразите себе, он принялся ремонтировать палаццо Альдрамин, несчастный! Имея его, он располагал восхитительным жилищем, дошедшим до той степени очаровательной ветхости, которой каким-то чудом достигают строения этого города, и вдруг он приказывает переделать его, он пожелал иметь лифт и центральное отопление! Он хочет жить в Венеции так, как живут в Лондоне или Париже. Повторяю вам: это — истинный варвар. Фи!