Энрико Франческини - Любовница президента, или Дама с Красной площади

• Название: Любовница президента, или Дама с Красной площади
• Автор: Энрико Франческини
• Издательство: Букмэн
• Жанр: Современные любовные романы
• Год: 1995
• ISBN: 5-85029-080-Х

Итальянский журналист, московский корреспондент газеты «Република», оказывается вовлечен в водоворот политической борьбы, сопровождающей распад советской империи. В его распоряжении оказываются документальные материалы о мрачных тайнах кремлевской политики, об интригах КГБ и западных спецслужб, ему удается проникнуть в подземные лабиринты Кремля. Однако главным его открытием становится очаровательная русская женщина аристократического происхождения по имени Наташа — тайная любовь Президента великой державы.

---

В машине читаю:

«Воскресенье, 12 часов, церковь Рождества Богородицы. Отец Серафим.»

И больше ни слова. Я даже не знаю, где находится эта церковь.

В редакции Николай мне объясняет, что эта церковь находится в Переделкино — дачном поселке советских писателей, почти на окраине Москвы. Он проглатывает кусок хлеба и пол-огурца и добавляет, что эта церковь знаменита тем, что в ней находится икона работы Андрея Рублева, и тем, что на кладбище рядом с церковью похоронен Пастернак.

— С чего это ты вдруг заинтересовался?

— Мне про эту церковь говорил один приятель, хочу съездить посмотреть.

— И правильно сделаешь, — отзывается Николай, — это прекрасное место для прогулки.

У этого места было еще одно важное преимущество — Переделкино находится в пятидесятикилометровом радиусе от Москвы. Это то пространство, по которому иностранцы могут передвигаться свободно, не спрашивая разрешения. А если бы пришлось уехать за пятьдесят километров и, например, четыреста метров, то пришлось бы просить разрешения в КГБ, да еще следили бы до самого алтаря.

3. Декабрь

Выехав за город, сразу замечаешь огромное количество одинаковых машин, которые едва тащатся по шоссе и готовы рассыпаться в любую минуту. В Советском Союзе эту модель создали благодаря модели «фиат-124» шестидесятых годов. Но с тех пор Италия такие машины не производит, а Советский Союз выпускает и по сей день, правда, переименовав их в «Жигули». Я ехал в Переделкино на встречу с ней. На таком пустынном шоссе было бы невозможно не заметить, если бы кто-то висел у меня на хвосте, но синдром слежки поражает почти каждого иностранного журналиста, и теперь мне кажется, что им заразился и я. Не могу удержаться, чтобы вновь и вновь не взглянуть в зеркало заднего вида, проверяя, не следует ли случаем за мной неотвязно какая-нибудь машина.

Да глупости, никто за мной не следит. Съезжаю с шоссе, сворачиваю на узкий проселок, тонущий в снегу и грязи. Морозно, воздух чист и прозрачен.

Проезжаю замерзшее озеро. Вот и Переделкино. Сначала настоящая деревня с жалкими избами, сложенными из толстых бревен, перед домом — с маленьким огородиком, на дворе поленницами дров, с лающей вслед моей машине собакой. Чуть подальше — дачи писателей, десятилетиями ищущих здесь покоя и вдохновения и подкармливаемых государством. Вокруг каждой дачи — большой неухоженный сад, в саду — деревянный домик бани, гараж.

Купола церкви появляются за поворотом, позади рощи голых берез. Среди деревьев стоят «жигули», ставлю рядом с ними свою машину и продолжаю путь пешком. Тропинка приводит меня ко входу в церковь. Солнечные лучи ярко освещают заснеженную площадку перед папертью. Внутри церковь маленькая, в ней сыро, темно, освещают ее лишь гроздья свечей, горящих перед иконами православных святых. Скамей здесь нет, все молящиеся стоят, прижавшись друг к другу, словно желая согреться.

Среди нескольких женщин ищу даму по объявлению, но ни одна из них, пожалуй, не соответствует облику таинственного и чарующего персонажа, рожденного моим воображением. В записке лилипутки нет никаких указаний и подробностей. Написано только: «Отец Серафим». Из этого следует, насколько я понимаю, что я должен обратиться к нему. Вероятно, отец Серафим это и есть тот седобородый поп, который читает литургию в притворе позади алтаря. Жду, пока кончится церковная служба. Когда он входит в какую-то дверку, иду следом за ним.

— Святой отец, — окликаю его.

Не знаю, как мне представиться. Но в этом нет нужды. Отец Серафим оборачивается, какую-то долю секунды изучающе глядит на меня и подает знак следовать за ним. Выходим в садик. Фонтан с замерзшей водой. Скамейка. А на скамейке она. На ней светлая цигейковая шубка до колен и высокие черные сапоги. На голове — черный беретик, глаза закрывают темные очки.

— Вот и он, — говорит ей священник. И обращается ко мне: — Тут вам никто не помешает спокойно поговорить.

И уходит, оставив нас одних.

Разговор начинает она:

— Спасибо, что пришли. Садитесь, пожалуйста. Сегодня ведь не слишком холодно?

Однако меня пробирает мороз до костей, но я подчиняюсь и сажусь рядом с ней. Женщина говорит, что ее зовут Наташа, снимая темные очки. Рассказывает, что живет в Москве, по профессии скульптор, но давно не работает. Уже много лет, как разведена. Родилась она в Краснодарской области, на Юге России. «Вы никогда там не были?» Говорит, что это очень красивые места с мягким климатом, там самые плодородные земли во всем Советском Союзе. А люди открытые, веселые, гостеприимные. «Мне рассказывали, что и вы — итальянцы такие».

В объявлении она не описала свою внешность. Но я терпеливо вынес все экзамены и допросы со стороны ее подруг в надежде на то, что она красива. И я не был разочарован. Высокие славянские скулы, вздернутый почти французский носик, синие глаза, как сапфиры. Во время разговора ей то и дело падает на лоб прядь темных волос. Возраст неопределенный, по-моему, где-то около сорока. И у меня такое чувство, что я уже знал ее раньше. Словно я знал, что встречу такую женщину в России, или будто видел ее во сне. Поэтому мне было все равно, что она мне говорит, говорит ли вообще или молчит. Это не имело никакого значения. Наташа прекрасна! И мне этого вполне достаточно, ни до чего другого не было дела.

— Потом я вам все расскажу. Пока же мне хотелось с вами только чуточку познакомиться. Я уже кое-что слышала о вас от своих подруг, женщин, с которыми вы встречались, проявив такое долготерпение. Это было очень любезно с вашей стороны. Так вы действительно готовы мне помочь?

Улыбаясь, я говорю, что да — готов.

— Даже хотя и не знаю, каким образом, — добавляю. — Об этом вы мне скажете сами, когда сочтете необходимым.

Наташа задает несколько вопросов, касающихся моей жизни. Я рисую ей в общих чертах свой краткий, но всесторонний портретик в духе газетной информации. Тридцать пять лет. Родился в маленьком городке на Севере Италии. Без всякого рвения закончил юридический факультет университета и получил диплом. С ранней юности сотрудничал в разных газетках и журналах. Потом впервые направлен в другой город, в Рим, в редакцию еженедельного журнала. Корреспондент в Нью-Йорке одного из агентств печати. Корреспондент в Вашингтоне одной ежедневной газеты. А теперь — всего несколько месяцев — корреспондент в Москве. Слышу приближающиеся шаги. Это возвращается отец Серафим.

— Нельзя так долго оставаться на улице, вы простудитесь, — говорит он. — Я приготовил чай. Идемте.

Следуем за ним и поднимаемся на второй этаж ризницы. Пьем чай. Священник и Наташа разговаривают между собой так быстро, что мне удается понять меньше половины. Я проявляю некоторое нетерпение: мне хотелось бы вновь остаться с ней наедине. Отец Серафим сразу понимает:

— Я кое-что забыл в церкви, — объявляет он нам и уходит.

Наташа смотрит на часы.

— Я чувствую себя усталой. Я с таким нетерпением и волнением ожидала этой встречи; Так сильно нервничала. А вы?

— А я еще больше.

— Мне хотелось бы с вами вновь увидеться в следующее воскресенье, тут же, в это же время. Если не сможете, предупредите отца Серафима. Хорошо?

— Хорошо.

Я встаю, мы обмениваемся рукопожатием, я выхожу из комнаты до того, как возвращается священник. Мог хотя бы поцеловать ей руку, спохватываюсь я, усевшись в машину.

Вот так начинается наше знакомство — с этих воскресных встреч в церковном садике. Даже в мороз. Даже, если идет снег. Несколько минут мы остаемся на улице, прогуливаемся, иногда молча. Потом заходим в дом, в ту комнатку, где пили чай у отца Серафима. Там всегда находим кипящий самовар и рядом с ним — тарелочку с печеньем. И тогда мы начинаем разговор. Беседуем на самые разные темы, не спеша, до тех пор, пока Наташа не произносит: «Я устала».

Говорит главным образом она. Словно на исповеди. Я сосредоточиваюсь, напрягаюсь, чтобы лучше понять ее русскую речь, но если кое-что от меня и ускользает, это не так важно, я не придаю этому большого значения. Звук ее голоса — приятная колыбельная, которая меня укачивает: настолько, что иной раз я и впрямь не знаю, действительно ли я ее слушаю или мне это снится.

Но вечером, возвратившись домой, я сажусь за стол и делаю заметки, записываю страницу за страницей все, что мне рассказывала Наташа. Я пишу в клетчатой школьной тетради, на обложке у нее по-русски написано «Москва», и ее украшают рисунки, изображающие архитектурные памятники столицы: сталинские высотные здания, какая-то православная церковь, арка на Кутузовском проспекте, площадь трех вокзалов. Эти записи мне даются с трудом, но она требует, чтобы я их вел как можно подробнее. Хочет, чтобы я все запомнил, все взял на заметку. «Таким образом вы не забудете, если вдруг что-то случится», — объясняет Наташа.