Фредерик Бейли - Миссия в Ташкент

• Название: Миссия в Ташкент
• Автор: Фредерик Бейли
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2013
• ISBN: 978-5-9551-0620-5

Книга британского подполковника Фредерика Маршмана Бейли, кавалера ордена Индийской империи (С.I.E.), написанная им о его дипломатической и разведывательной миссии в советском Туркестане в Ташкенте, а также в Бухарском эмирате в период с лета 1918 года по январь 1920 год. А также его секретный отчет своему руководству об этой миссии, написанный им после возвращения из советского Туркестана.

---

Тредуэл сообщал мне, что через день после моего исчезновения ко мне пришло запечатанное печатью письмо от Солкина — председателя Исполкома или Исполнительного комитета. Написанное частично читалось через конверт, который был очень тонким. Это было, вероятно, приглашение мне прийти на прием к нему в Белый дом к одиннадцати утра следующего дня по поводу моего отъезда из Ташкента. У меня были все основания считать, что это была попытка большевиков выманить меня из моего тайного укрытия. Солкин был в высшей степени настроен антибритански, и я никогда не встречался с ним.

После моего исчезновения в городе меня искали. На улицах города, и в каждом селе, и на железнодорожном вокзале были расклеены объявления, в которых не только предлагалась награда за мой арест (я подумал, что оскорбительно маленькая), но также угрожали смертью и конфискацией имущества (если собственность еще не была конфискована до этого), любому, кто помогал мне или предоставлял мне убежище любым образом. Тщательно обыскали весь квартал, в котором жили Тредуэл и Ноев, так, что никто не мог ускользнуть. Квартал, через который я просочился, тоже обыскали, а жители были допрошены. Мисс Хьюстон вызывали в суд для допроса; моих слуг арестовали и угрожали смертью, если они не скажут, где я, но потом испытания сочли достаточными, и, продержав несколько дней в тюрьме, их выпустили. Одна газета сообщала, что меня обнаружили в Самарканде и доставили в Ташкент. Я думаю, что это был человек, похожий на меня, но я не знаю ничего о нем, ни что с ним стало.

Я исчез 20 октября. 24-го телеграмма Карахана от 18-го, смысл которой был доведен до меня 20-го, преодолела рутину и достигла правительства Туркестанской Республики, приказ предписывал арестовать в течение семи дней всех представителей союзников в качестве репрессалии[34] на британские зверства при захвате Мерва. В приказе утверждалось «Империалисты используют разрывные пули, уничтожают санитарные поезда, безжалостно истребляют гражданское население, как европейское, так и местное, не щадя ни женщин, ни детей». Увидев это, Эдвардс и его жена спрятались. Французский артиллерийский офицер Капдевиль сделал то же самое. Он, как ни удивительно, пришел в дом, в котором я находился, и попросил моих хозяев спрятать его. Матвеев сказал, что он не может этого сделать, но может предложить другие удовлетворительные меры. Я видел Капдевиля в этот визит, но он меня не видел. Я подумал, что будет жалко, если миссис Эдвардс исчезнет. Большевики, как правило, не досаждали женщинам, сверх обычных угроз и допросов.

Тредуэл был арестован 26 октября и претерпел пятимесячное интернирование на своей квартире с двумя визитами в местную тюрьму, где его жизнь находилась в очень большой опасности.

Произошел один очень забавный случай. Как-то Дамагацкий, комиссар иностранных дел, сам обратился к Матвеевым через третьих лиц, спрашивая, не смогут ли они при определенных обстоятельствах помочь ему исчезнуть!

Укрывание Цирюля во время прохождения криминального Жлобинского полка, и эта странная просьба Дамагацкого показывали, каким неуверенным было положение правительства в то время. Вот еще один характерный пример. Однажды председатель правительства и главные функционеры правительства Республики сели в свои автомобили и скрылись. Никто не знал, почему. Ходили слухи, что какой-то остряк послал телеграмму Колесову — председателю правительства «Все раскрылось. Спасайтесь немедленно». Однако вскоре тревога улеглась, и они, доехав до конца автомобильной дороги в нескольких милях от Ташкента, развернули свои автомобили и вернулись назад, а затем, придя в себя после пережитого страха, продолжили свою деятельность, как ни в чем не бывало.

Румынский офицер, капитан Болтерно, с которым мы были приятелями, однажды пришел в дом, в котором я прятался, и узнал меня.

Я получил паспорт австрийского военнопленного, по которому я был Андре Кекеши, поваром по профессии. Я ходил с этим документом около четырех месяцев.

Где-то в это время до меня дошли слухи, что от индийского правительства была получена радиограмма, и сэр Джордж Макартни просил большевиков отослать меня назад, уверяя, что прискорбный «конфликт» между нашими и их солдатами около Ашхабада случился уже после того, как я был отправлен из Индии. Также говорили, что было получено сообщение из британской миссии из Мешхеда в Персию, в котором извещалось, что советская миссия Бабушкина, который брал у меня рекомендательное письмо, арестована и была задержана в качестве заложников для обеспечения безопасности Тредуэла и меня. Я никогда не видел этих сообщений, только слышал о них.

Большевики сами были озадачены моим исчезновением. Конечно, они и не предполагали, что все их телеграммы, приходившие из Москвы от Карахана, были известны мне, и оказывались в моих руках на самом деле за несколько дней до того, как они дешифровывались и передавались правительственным служащим, которым они и были адресованы.

Переводчик Тредуэла, хорошо знавший английский, был приглашен на мою квартиру читать бумаги и книги, оставшиеся после меня. Он рассказывал моим друзьям, что в момент моего исчезновения большевики думали, что я был похищен немцами, которые естественно противодействовали моим настойчивым просьбам к Дамагацкому держать их под жестким контролем.

Глава VIII В горы

Я пробыл в Ташкенте более двух месяцев до того, как случились эти события. Кроме солдата из 11-го Бенгальского полка, единственного принесшего мне личные письма, у меня не было связи с Индией или Кашгаром кроме телеграфных сообщений, направленных в ответ на мои телеграфные сообщения, да и те держались в тайне от меня правительством, и я узнавал о них только по секрету из не вполне надежных источников. Я думал, что британские силы, которые поддерживают антибольшевистски настроенных русских около Мерва, направляются в сторону Ташкента. Как легко это было сделать, и с какой радостью их бы встретили! Я не имел абсолютно никаких сведений от них, следовательно, я был в полном неведении относительно их намерений.

У меня был такой план я предполагал покинуть Ташкент, когда пик в поисках меня спадет, и направить свой путь к силам, контролируемым Иргашем, чтобы посмотреть, что он делает, и каковы его намерения и цели, и затем либо остаться в Туркестане до прихода британских сил из Транскаспия, либо пробраться на соединение с ними.

У моего молодого друга, которого мы будем называть Марков, была пасека в горах, в которых были тропы, ведущие в Фергану. Я намеревался поселиться у него на пасеке в хижине, а затем как можно скорее направиться к Иргашу.

5-го ноября я покинул город, направляясь по дороге на северо-восток. Я управлял повозкой с сеном, на которой ехал Марков. Я второй раз надел на людях свою австрийскую форму, в первый раз это было в день моего исчезновения. Я по-прежнему чувствовал себя в ней немного неудобно и необычно. Один австриец подошел ко мне и попросил подвезти его до села Никольского, в четырех верстах от Ташкента. Я отказал в этом ему довольно резко. Мы прибыли в Никольское в сумерках и остановились на несколько минут в доме родственников Маркова, где жила его жена. Она дала нам горячие пирожки с яблоками — что-то вроде тарталеток. Это было очень кстати, так как вечер был очень холодным. Никольское было селом, в котором большевистский военный пост проверял всех путешествующих, особенно ночью. Наши друзья показали нам огонь, горящий на веранде дома, где находился этот пост, и провели нас в обход по тропинке мимо него. С их помощью это сделать было нетрудно, но, думаю, если бы я остался верен своему первоначальному плану побега из Ташкента, то сразу же в ночь своего исчезновения, я совершил бы ошибку, не учтя наличие этого поста. Я рисковал подвергнуться трудному и, возможно, фатальному для меня допросу.

Мы пропутешествовали на своей повозке приблизительно до десяти часов вечера, проехав двадцать четыре версты от Ташкента, и добрались до села Троицкого. Здесь мы разместились у крестьянина, которого мы называли Иваном. Он был другом Маркова. Мы с Марковым спали вдвоем в совмещенной кухне-гостиной, которую позже я так хорошо узнал. Нашей кроватью служила охапка сена, взятая с воза. Мы собирались выступить с рассветом, чтобы как можно быстрее добраться до места и тем самым избежать всякого рода опасностей, подстерегающих нас по дороге.

В Троицком был один из самых больших лагерей для военнопленных и один из самых плохих. Капитан Брюн в своей книге утверждает, что там было восемь тысяч могил австровенгерских военнопленных.

В селе было полно австрийцев. Я не хотел задерживаться здесь, так как была опасность, что кто-нибудь из них встретит меня и спросит в случайной беседе о том, куда я направляюсь. Тут-то я и познакомился с одной чрезвычайно отрицательной и раздражающей меня чертой характера, присущей русским, принадлежащим к определенному классу общества. Я встал рано и был готов двигаться дальше, но вместо того, чтобы отправляться, они разожгли самовар и стали пить чай. Это продолжалось часов до девяти утра. Затем они сказали, что ехать уже слишком поздно, и мы не успеем за день достигнуть конечной намеченной цели нашего путешествия, поэтому мы двинемся в путь в полночь и проедем немного до села Искандер и проведем ночь там. Это, конечно, означало остановку еще в другом доме, что давало лишнюю возможность и другим людям поговорить со мной и запомнить меня. Я так поступить не мог. Марков был единственным человеком, который знал, кто я на самом деле, и при чрезвычайной неосмотрительности или под нажимом он мог совершить какой-то поступок, вызывающий подозрения. В полночь кто-то поставил опять самовар, и мое раздражение стало невыносимым. Затем Марков сказал, что на дороге находятся посты, и мы не сможем проехать их вплоть до окончания темноты, поэтому небезопасно выезжать до четырех. В четыре кто-то поставил опять самовар, а потом было решено, что вообще выезжать слишком поздно, и что нам лучше ехать уже на следующий день! Позже я как-то привык к такому порядку вещей, но вначале, да еще при особых обстоятельствах моего положения, это было совершенно невыносимым.