Петр Капица - В море погасли огни

• Название: В море погасли огни
• Автор: Петр Капица
• Издательство: Советский писатель
• Жанр: О войне
• Год: 1974

В основе этой документальной повести лежат записи, которые вел Петр Капица, служивший на Балтийском флоте в пору блокады Ленинграда. В книге рассказано о героизме балтийских моряков, о трудных осенних месяцах сорок первого года, о том, как была переброшена в район Ораниенбаума армия, нанесшая удар по врагу зимой сорок четвертого.

Автор раскрывает характеры людей, которые через самые тяжелые испытания блокады пронесли непоколебимую веру в нашу победу.

---

23 марта. Потепление вызвало туманы. Они наползают с моря. Все тонет в молоке, даже не видно Петропавловской крепости. По толстому стеклу иллюминатора змейками стекают тоненькие струйки.

Гитлеровцы, полагая, что в тумане наши наблюдатели не увидят вспышек, открыли сильный артиллерийский огонь по Балтийскому заводу и кораблям, стоящим рядом на Неве. Два тяжелых снаряда угодили в линкор «Октябрьская революция». Корабль был не виден, а в него все же попали. Значит, противник пристрелялся. Нашим кораблям грозит серьезная опасность. Правда, повреждения на линкоре невелики. Он не выведен из строя, может стрелять и плавать. Только придется склепать новую радиорубку и кое-что залатать на палубе.

26 марта. Сегодня был обстрелян наш самый крупный минный заградитель. Ни один снаряд не попал в корабль, но несколько разорвались рядом. Осколками посечен борт. Хорошо, что нет пробоин в подводной части, не придется расшивать листы и заново ремонтировать.

Теперь нет никаких сомнений, что гитлеровцам хорошо известны стоянки кораблей. Скорей бы вскрылась Нева! Пора уходить с насиженных мест.

31 марта. Целые дни ленинградские женщины копошатся на улицах и во дворах, убирая побуревший грязный снег. Погода стала переменчивой, то светит солнце, то налетает пурга, то оттепель. У многих насморк и кашель. Не началась ли эпидемия гриппа?

Из Москвы прибыл в Ленинград начальник Главного политического управления Военно-Морского Флота армейский комиссар второго ранга Рогов. Он собрал писателей-балтийцев и поинтересовался, чем мы дышим.

Вишневский доложил о деятельности своей группы при Пубалте, а об одиночках, работающих в боевых частях, ничего не сказал. Пришлось мне вспомнить, как трудились мы — редакторы многотиражек. Рогову мое выступление понравилось.

В перерыве ко мне подошел полковой комиссар из Главного политуправления и сказал:

— Готовьтесь к отъезду в Москву. Забираем в отдел печати. Будете передавать свой опыт многотиражкам всех флотов.

Это меня ошеломило. Я не собирался покидать Ленинград.

— А, нельзя ли обойтись без меня? Мне хочется пробыть на Балтике до конца блокады.

— Не желаете в Москву? — удивился полковник. — Думаете, что мы там баклуши бьем?

— Этого я не думаю, но писателю важней остаться здесь…

— Ничего не выйдет, — ответил москвич, — приказ армейского комиссара. А на флоте, как вы знаете, приказы не обсуждаются, а выполняются.

4 апреля. Прошло три дня. Я уже решил, что про меня забыли и оставят в покое. Но не тут-то было. Секретарь политотдела принес телефонограмму. Мне предписано немедля явиться в отдел кадров Пубалта к батальонному комиссару Ракову.

С большой неохотой пошел в Пубалт. Там меня встретил сухой и строгий батальонный комиссар.

— Вы почему не являетесь за предписанием? — грозно спросил он. Особого приглашения ждете?

— Меня никто не вызывал.

— Но вас же предупредили?

— Это был ни к чему не обязывающий разговор.

— Запомните: разговор старшего всегда обязывает, никто вторично напоминать не будет.

Протянув заготовленную бумагу, он сказал:

— Отбыть немедля.

— На чем же я выеду из Ленинграда?

— Не знаю, транспортом не занимаюсь. Но если вовремя не явитесь, пеняйте на себя, — предупредил Раков.

Так он сумел превратить выдвижение в наказание. Водятся у нас еще такие службисты.

Весь день я бегал по флотским учреждениям, прося помочь отбыть в Москву, но никого мои заботы не трогают. Я уже отрезанный ломоть. Единственное, что мне удалось сделать, — это вызвать с моими вещами и аттестатами из Кронштадта Клецко.

5 апреля. Вчера я распрощался со всеми на «Урале», но едва спустился с трапа, как заверещали звонки громкого боя и раздался сигнал воздушной тревоги.

Был седьмой час вечера. Я перебежал к решетке Летнего сада и стал смотреть: откуда появятся самолеты?

Справа затарахтели зенитки. И я увидел тучу «юнкерсов». Они летели с востока вдоль Невы. Создавалось впечатление, что с огромной горы словно на салазках скатываются вниз бомбардировщики. Да не просто, а нацелясь на определенные корабли.

Послышался холодящий кровь отвратительный вой падающих бомб. Подо мной дрогнула земля и затряслась. На Неве стогами вспучивался лед и высоко вверх взлетали голубые задымленные фонтаны.

У всех мостов и на кораблях закашляли и заливчато залаяли зенитки, сливаясь в дружный хор. Они испятнали комками разрывов все небо. Казалось, что не осталось просветов, в которые могли бы проскочить бомбардировщики, а «юнкерсы» все же прорывали огневую завесу и устремлялись к кораблям, мостам и заводам.

Такого большого налета на Ленинград давно не было. Прижавшись к именному столбу ворот, задыхаясь от волнения, я наблюдал, как сваливаются в пике и взмывают «юнкерсы» над теми участками Невы, где стоял линкор, крейсеры, миноносцы. Как рвутся бомбы около «Полярной звезды» и выводком ее стальных птенцов — подводных лодок, жавшихся к гранитной стенке.

Я ждал, что сейчас полетят в стороны черные обломки и запылают пожары. Но ни один корабль еще не тонул. С зенитных площадок, окутанных пороховым дымом, комендоры яростно отбивались.

К вою бомб вдруг присоединился хлесткий свист тяжелых снарядов, падавших в тех же направлениях, что и бомбы. Гитлеровцы, видимо, спешили воспользоваться неподвижностью кораблей, чтобы одним комбинированным ударом уничтожить их.

В ответ басисто заговорила наша тяжелая артиллерия. Грохот стоял такой, что я не слышал ни звонких команд на «Урале», ни гудения моторов самолетов.

Налет длился не менее часа. Затем стрельба мгновенно смолкла и в небе трубно загудели наши «миги», рыскавшие меж высоких облаков.

На этом я ставлю точку. Все четыре тетради оставляю дома. Не буду же я таскать их с собой по всем флотам.

ТЕТРАДЬ ПЯТАЯ

За кольцом блокады

6 апреля 1942 года. Вечер и ночь я провел не на корабле, а дома. На кухне было тепло, так как женщины по случаю пасхи днем топили плиту щепками и мусором.

Ужинали мы по-праздничному. На стол я выложил весь мой сухой паек, выданный на дорогу: галеты, банку мясных консервов и сухой яичный порошок.

Спать мы улеглись рано и сразу почувствовали пасхальную «жару божью»: прозвучал сигнал воздушной тревоги, послышалась пальба зениток, гудение самолетов и посыпались бомбы. Бомбы были крупные. От взрывов трясся дом и ходуном ходила земля под ним.

Теща вскочила с постели и, втиснувшись в щель между двух шкафов, принялась креститься. А я и няня, понимая, что шкафы и молитвы от бомбы не спасут, остались лежать и прислушиваться к пальбе.

Бомбы не попали в наш дом, но невдалеке разрушили здание на Невском, где до войны была «культурная пивная».

Утром я с трудом поднялся и пошел в редакцию газеты «Красный Балтийский флот». В ней я не раз печатался. Рыжеватый редактор полковник Осипов охотно позвонил, в отдел снабжения воздушных сил и уговорил комиссара отправить меня за Ладогу. Тот велел прийти через час.

Позавтракав с сотрудниками газеты, я отправился в Адмиралтейство.

Комиссар отдела снабжения ВВС, сожалея, сказал, что устроить меня на самолет ему не удалось, но идет грузовая машина в Новую Ладогу. Она меня перебросит по Дороге жизни за кольцо блокады, а там я смогу сесть в любой поезд. Железнодорожное движение уже налажено.

Он вызвал техника, с серебряными нашивками старшего лейтенанта, и сказал:

— Посадите капитана в свою машину и доставьте в Новую Ладогу.

— Но мы ведь с грузом… — попытался возразить техник.

— Я вам сказал, повторяться не буду, — оборвал его комиссар.

— Есть, — унылым голосом ответил техник, и лицо его выразило недовольство.

Когда мы вышли от комиссара, снабженец предложил:

— Вы где-нибудь подождите часика два-три… Мы сразу не поедем, будем колесить по городу. Потом вас захватим, скажите только адрес.

Но я не поверил хитрецу. Опасаясь остаться без машины, с наигранным воодушевлением сказал:

— Очень хорошо, что будете колесить по городу! Хочу последний раз взглянуть на Питер, может таким его больше не увижу.

Техника мое решение не обрадовало. Он насупился и больше со мной не разговаривал. Когда подошла трехтонка, снабженец буркнул:

— Удобств не будет, забирайтесь наверх.

Сам же он уселся в кабину с шофером и злобно хлопнул дверцей.

Мы действительно стали колесить по городу. Сначала поехали к Обводному каналу, в район Красноармейских улиц.

Сугробы со многих улиц уже были убраны и во дворах наведена чистота. Трубы нигде не дымились, поэтому небо над Ленинградом было необыкновенно чистым, а воздух по-весеннему прозрачен.

Наша трехтонка останавливалась то у одних ворот, то У Других. Озабоченный техник выскакивал из кабины, убегал в глубину дворов и возвращался, сгибаясь под тяжестью узла или мешка. Бросая ношу в кузов, он считал своим долгом сообщить мне: