Петр Капица - В море погасли огни

• Название: В море погасли огни
• Автор: Петр Капица
• Издательство: Советский писатель
• Жанр: О войне
• Год: 1974

В основе этой документальной повести лежат записи, которые вел Петр Капица, служивший на Балтийском флоте в пору блокады Ленинграда. В книге рассказано о героизме балтийских моряков, о трудных осенних месяцах сорок первого года, о том, как была переброшена в район Ораниенбаума армия, нанесшая удар по врагу зимой сорок четвертого.

Автор раскрывает характеры людей, которые через самые тяжелые испытания блокады пронесли непоколебимую веру в нашу победу.

---

К счастью, сигнальщик приметил в темноте силуэты кораблей, приближавшихся к бухте. Я, конечно, в мегафон оповещаю пехотинцев. Те ликуют, шапки вверх подбрасывают. И никому из них и в голову не пришло извиниться.

В бухту вошли крупные морские буксиры и катера «рыбинцы». Они забрали всех пехотинцев и ушли. А мой катер остался посреди бухты. У меня кет приказа уходить.

«Этак противника дождешься и в плен угодишь. Нет, ждать больше нельзя, — решаю я, — довольно».

Направил катер к берегу, сошел на пристань и бегом к блиндажу начальства. А там никого. Вокруг горы изуродованных повозок, машин. У разбитой походной кухни понурая собака бродит. Позвал ее к себе, не пошла, за своего не признала. Я сложил руки рупором и давай кричать:

— Кто здесь живой?.. Выходи!

Мне только эхо из лесу отозвалось да собака тявкнула.

Подошли помощник и механик катера. «Не надрывайся, — говорят. — Надо караван догнать и узнать, как быть, иначе погибнем. А здесь ходить нельзя, заминировано, наверное».

В это время в бухту заскочила «каэмка».

— Вы чего застряли? — спросил командир «каэмки».

— Начальство ждем.

— Все на штабном ушли. Меня послали подобрать, если кто случайно застрял. Можете уходить.

Включив все три мотора, настигаю головной катер. На мостике рядом с командиром стоит тот штабник, который велел мне ждать. Я к нему с претензией:

— Почему бросили, не предупредили?

— Ах, черт, совсем из головы вылетело, — сознался он. И не извинился.

2 ноября. Катерники, побывавшие на Ханко, тайком показали мне выпущенную на полуострове озорную листовку, похожую на письмо запорожцев турецкому султану. Она написана в ответ на призыв бывшего царского конюшего барона Маннергейма сдаваться в плен. Сочинили ее поэт Михаил Дудин, художник Пророков и сотрудники многотиражки.

В верхней части листовки изображен царь Николай Второй, а в нижней Гитлер. На обоих рисунках Маннергейм благоговейно лижет голые зады.

Листовка адресуется: «Его величеству прихвостню хвоста ее светлости кобылы императора Николая, сиятельному палачу финского народа, светлейшему обер-шлюхе берлинского двора, кавалеру бриллиантового, железного и соснового креста — барону фон Маннергейму».

«Тебе шлем мы ответное слово, — писали ханковцы. — Намедни соизволил ты удостоить нас великой чести, пригласив к себе в плен. В своем обращении, вместо обычной брани, ты даже льстиво назвал нас доблестными и героическими защитниками Ханко.

Хитро загнул, старче!..»

Дальше шли не очень цензурные выражения, а после них — предупреждение:

«Сунешься с моря — ответим морем свинца!

Сунешься с земли — взлетишь на воздух!

Сунешься с воздуха — вгоним в землю!»

Подписана листовка 10 октября, то есть в день, когда ханковцы еще не знали, сумеют ли наши корабли пробиться к ним.

Военком с Даго

3 ноября. Меня познакомили с прибывшим на тральщике военкомом артиллеристов острова Даго Павлом Ивановичем Цыгановым. Он невысок, плотен, почти толст. Говорит быстро, отрывисто, не считается с правилами грамматики. Лицо скуластое, глаза черные, живые. Волосы ежом.

Я попросил его рассказать о своей жизни и обо всем, что он пережил на Даго.

— На военную службу я попал из батраков, был полуграмотным, — признался Цыганов. — Специальность и образование на флоте получил. В Кронштадте впервые обувь по ноге надел и крепкую красивую одежду. Краснофлотская форма меня покорила. Я решил навсегда остаться моряком.

Пять лет плавал сигнальщиком на тральцах. Все старшинские звания получил. Серьезным стал, женился. Послали меня на курсы политработников. Когда их кончил, мне присвоили звание политрука и отправили служить в Эстонию.

В Палдиски я поехал с женой и сыном Юркой, но жить с ними мне не пришлось. Под новый, сороковой год всю нашу береговую батарею переправили на остров Даго. Там на мысе мы должны были построить доты и установить дальнобойные пушки.

Зима. Холод. Сильные ветры. Кругом снег, камни и сосны. Селений поблизости нет, только хутора эстонские. Пришлось жить в палатках. Проснешься, а на волосах иней.

Мерзлую землю долбить нечем — лом да лопата. Ни валенок, ни шуб. Даже рукавиц брезентовых не хватило. А мороз сорок градусов. На тачках колеса не вертятся.

Мы ни одного дня не пропустили, рыли траншеи, цементом заливали. Отогревались у костров и печурок. Хотели свой мыс сделать неприступным.

Когда снег сошел, мы благоустройством занялись. Красный уголок построили, кинокартины крутили. К нам со всех хуторов эстонцы на велосипедах съезжались. Фильмы мы им показывали, но к батарее близко не подпускали.

Потом меня перевели на мыс Тахкун. Там стотридцатки устанавливали. У меня зимний опыт был, да и командира батареи хорошего прислали — старшего лейтенанта Галанина. Умный, спокойный. Знал, как строить, как пушки ставить и как из них стрелять.

Здесь близко поселок был. Я вызвал жену с Юркой и поселил у эстонки. Обедать и ужинать домой забегал.

Построили мы крепкие, непробойные доты. Но пушки еще на времянках стояли, когда началась война.

Вечером я с самодеятельностью в городишко Керло отправился. Но долго веселиться не пришлось: объявили тревогу. Мы все вернулись на батарею и были в готовности номер два. Но если бы в эту ночь напала на нас авиация, то одной бомбы хватило бы, чтобы вывести из строя батарею. Доты стояли пустыми.

Утром нам боезапаса подбросили. Думаем: «К чему бы? Учения, видно, будут».

В двенадцать дня забежал домой пообедать. Включил приемник, слышу: Гитлер напал! Мне аж жарко стало. Взглянул на жену и говорю:

— Укладывай чемоданы, вам с Юркой уезжать надо.

— Никуда мы без тебя не поедем, — заупрямилась она. — Я войны не боюсь.

А у самой губы трясутся. В глазах слезы.

— Будь умницей, — говорю. — Остров передовой линией морского фронта станет. Снаряды здесь землю перепашут. Вас в доты не укроешь. Уезжай на Волгу и живи там у наших.

Схватил фуражку и, не дослушав радио, бегом на батарею. Там митинг собрал. Решили немедля приступить к работе и не прекращать, пока пушки в дотах не укроем.

Семьдесят часов мы не спали, но пушки на железобетон поставили. Палаточный лагерь снесли и глубокие землянки, блиндажи построили. Склады тоже в землю укрыли. В общем, привели батарею в полную боевую готовность.

Второго числа буксир достали, чтобы семьи на материк перебросить. Жены плакали, некоторых не оторвать было от мужей. Но все уехали. Сразу у нас на сердце отлегло: хоть их бомбить не будут.

Зажили мы холостяцкой боевой жизнью. В первые дни тревожила только авиация. Но бомбы большого вреда не причиняли, лишь песок разбрасывали да воронки оставляли. А война все разгоралась. Немцы Латвию заняли, Таллин окружили. Пробовали на нас с моря нападать, но обожглись: пушки точно били, с двух — трех выстрелов корабль накрывали.

Очень мне нравился наш старший лейтенант. В бою спокоен, голоса не меняет. Молодец! И командиров орудий хладнокровию научил. А для артиллериста это наипервейшее дело. Не суетись — будешь стрелять без промаха. И мне при таком командире легче моральный дух поддерживать. Когда флот ушел из Таллина, бойцы не унывали, хотя понимали, что остались в глубоком тылу противника.

Островное командование, конечно, сделало ошибку, приказав войскам Эзеля отходить и закрепляться на полуострове Сырве. Лучше было бы с полным вооружением к нам переправиться, собрать на Даго крепкий кулак и обороняться: не подпускать ни с материка, ни с моря. Нам бы ханковцы и осмуссарцы помогли. Они же крепко держались, их никто не сумел взять. А мы разрознили силы. Некоторые батареи на Эзеле в одиночку дрались. К нам пробились несколько бойцов, рассказывали, как авиация головы поднять не давала, на бреющем обстреливала и мелкие бомбы сбрасывала.

Расправившись с эзельцами, гитлеровцы неделю готовились, а 12 октября с разных сторон ринулись на нас. Нашей батарее пришлось вести огонь по москитной флотилии, которая с Вормсисаари и других островов к Ристне устремилась. Мотоботы вразброд идут. Целая армада! Галанин возьмет на прицел суденышко с десантниками и как бы про себя говорит: «Пошлем штучку на примерку».

Удивительно, до чего точно бил. Видишь, всплеснуло около мотобота, а вторым выстрелом — в щепки разнесло. Мы изрядно потрепали флотилию десантников. Ни одному мотоботу не удалось пробиться к нам.

Но не всюду оборона на острове оказалась прочной. В восточной части немцы нащупали слабое место. Ночью высадились на Даго.

О продвижении противника мы узнавали от бойцов, пробиравшихся к нам. Сначала приплелись вконец измученные люди сорок второй батареи. Они с боем прорвали кольцо окружения и, слыша, что мы еще сражаемся, решили присоединиться к нам.