Айседора Дункан - Мой муж Сергей Есенин

• Название: Мой муж Сергей Есенин
• Автор: Айседора Дункан
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2014
• ISBN: 978-5-17-082976-7

Страстный, яркий и короткий брак американской танцовщицы Айседоры Дункан и русского поэта Сергея Есенина до сих пор вызывает немало вопросов. Почему двух таких разных людей тянуло друг другу? Как эта роковая любовь повлияла на творчество великого поэта и на его трагическую смерть?

Предлагаем читателю заглянуть ввоспоминания, написанные одной из самых смелых и талантливых женщин прошлого века, великой танцовщицы - основательницы свободного танца, женщины, счастье от которой, чуть появившись, тут же ускользало.

---

С того дня я не пропустил ни одной из гастролей Дункан. Внутренне артистическое чувство, близко связанное с ее искусством, заставляло меня искать встреч с ней. Позже, когда я познакомился с ее методами и со взглядами ее большого друга Крэга, я понял, что в самых различных уголках земного шара в силу неизвестных нам условий разные люди ишут в разных сферах искусства одни и те же естественные принципы творчества и при встречах поражаются общности своих взглядов. Это и случилось при описываемой встрече. Мы поняли друг друга, еще не начав говорить. Мне не посчастливилось познакомиться с Дункан во время первого ее посещения Москвы. Но во время второго приезда она зашла к нам в театр, и я принял ее как почетную гостью. Во встрече приняла участие вся труппа, знавшая и любившая ее как артистку.

Дункан не умеет говорить логично и систематично о своем искусстве. Мысли приходят к ней случайно, как неожиданный результат самых обыденных явлений. Например, на вопрос, кто ее научил танцевать, она ответила: «Терпсихора. Я стала танцевать с той минуты, когда научилась стоять на ногах, и танцую всю жизнь. Человек, все человечество, весь мир должны танцевать. Так было, так всегда и будет. Люди напрасно стремятся этому помешать и напрасно отказываются понимать, что это естественное побуждение, заложенное в нас природой. Вот и все», — закончила она на своем несравненном франко-американском диалекте. В другой раз, говоря о только что закончившемся представлении, во время которого в ее уборную заходили посетители, мешая ее приготовлениям, она начала объяснять: «Я не могу танцевать таким образом. Раньше, чем выйти на сцену, я должна завести свою душу, как мотор. Когда мотор начинает работать, мои руки, ноги и все тело двигаются непроизвольно, но если у меня нет времени, чтобы привести душу в движение, янев состоянии танцевать».

Как раз тогда я был занят исканием той творческой энергии, которой артист должен заряжать свою душу перед выходом на сцену, и, вероятно, надоел Дункан своими расспросами. Я наблюдал за Дункан во время спектаклей и репетиций и видел, как развивающееся чувство меняет выражение ее лица и как она с блестящими глазами начинает изображать то, что рождается в душе. Вспоминая наши случайные разговоры и сравнивая нашу работу, мне стало ясно, что мы ищем одного и того же в разных областях искусства. Разговаривая со мной об искусстве, Дункан постоянно упоминала Гордона Крэга, которого она считала гением и одним из крупнейших деятелей современного театра.

— Он создан не только для своей родины, но и для всего мира, — заявила она однажды, — и должен жить там, где его талант может шире развернуться, где условия работы и общее положение вещей больше подходят его требованиям. Его место у вас, в Художественном театре.

Я узнал, что она много ему писала обо мне и нашем театре, убеждая Крэга приехать в Россию. Что же до меня, то я стал убеждать дирекцию нашего театра пригласить знаменитого режиссера, чтобы подвинуть вперед наше искусство, как раз тогда, когда казалось, нашему театру удалось пробить брешь в глухой степи и следовало подлить масла в огонь. Отдаю должное своим товарищам — они взглянули на дело с точки зрения истых художников и решили ради искусства пожертвовать большой суммой денег».

Театр Станиславского восхитил меня в такой же мере, в какой ужаснул меня балет. Каждый свободный вечер я проводила у художественников, где была тепло принята всей труппой. Станиславский часто меня навещал, думая, что посредством расспросов ему удастся изучить сущность моих танцев и перевоплотить их в своем театре, но я ему объяснила, что результатов можно добиться, только если танцевать по моей методе с раннего детства. Тем не менее при своем втором посещении Москвы я увидела, как пытались танцевать несколько молодых красивых девушек из его труппы, но выходило это очень неудачно. Станиславский был целыми днями занят репетициями в своем театре и поэтому часто заходил ко мне уже после спектакля. В своей книге он говорит, что «наверное, утомлял Дункан расспросами», но это не так: я сама мечтала делиться своими взглядами с окружающими.

Морозный воздух, снег, русская пища и в особенности икра вылечили меня от истощения, причиненного духовной любовью Тоде, и все мое существо жаждало общения с сильной личностью, которая стояла передо мною в лице Станиславского. Как-то вечером, глядя на его благородную красивую фигуру, широкие плечи, черные, чуть серебрящиеся на висках волосы, я возмутилась своей всегдашней роли Эгерии. Когда он собрался уходить, я обвила его сильную шею руками, притянула его голову к себе и поцеловала в губы. Он нежно вернул мне поцелуй, но на лице его было написано крайнее изумление, как будто поцелуй был последнее, чего он мог от меня ожидать. Затем, когда я пыталась привлечь его к себе еще ближе, он отшатнулся с недоумением и вскричал: «Но что мы будем делать с ребенком?» — «Каким ребенком?» — спросила я. — «Ну, нашим, конечно. Что мы с ним сделаем? Видите ли, — продолжал он с расстановкой, — я никогда не соглашусь, чтобы мой ребенок воспитывался на стороне, а иначе при моем теперешнем семейном положении быть не может».

Необыкновенная серьезность, с которой он говорил о ребенке, насмешила меня, и я расхохоталась Он растерянно взглянул на меня, отвернулся и поспешно удалился по коридору гостиницы. Всю ночь, просыпаясь, я не могла удержаться от смеха, но, смеясь, была вне себя от злости. Мне кажется, что только тут я вполне ясно поняла, как некоторые культурные люди могут отправляться в места сомнительной репутации после общения с людьми высокого интеллекта. Я, будучи женщиной, этого сделать не могла и потому всю ночь напролет металась в кровати из стороны в сторону Утром я пошла в русскую баню, где пар, чередуясь с холодной водой, привел мою нервную систему в моральное состояние.

И, несмотря на это, светские молодые люди, с которыми я встречалась у Кшесинской и которые отдали бы все, чтобы иметь у меня успех, с самых первых слов показались мне настолько неинтересными, что совершенно заморозили мои чувства. Конечно, после бесед с культурными Чарльзом Галлэ и Генрихом Тоде общество золотой молодежи меня не удовлетворяло.

Много лет спустя я рассказала этот случай жене Станиславского, которую охватил приступ бешеного смеха и которая воскликнула: «Ах, это так на него похоже! Он очень серьезно относится к жизни».

Как я ни старалась, я получила в ответ только несколько нежных поцелуев, но в дальнейшем встречала упорное холодное сопротивление, с которым нельзя было бороться. Станиславский больше не решался заходить ко мне после театра, но однажды доставил мне большое удовольствие, поехав со мной на санях в загородный ресторан, где мы позавтракали в отдельном кабинете. Мы пили водку и шампанское и говорили об искусстве, ияв конце концов убедилась, что надо быть самой Цирцеей, чтобы соблазнить Станиславского.

* * *

После Москвы я заехала на короткое время в Киев, где толпа студентов остановила меня на площади перед театром и не отпустила до тех пор, пока я не пообещала, что дам спектакль для них, так как сцены в театре были чересчур высоки. Когда я уехала из театра, студенты все еще стояли на площади, выражая свое возмущение антрепренером. Я встала в санях и произнесла речь, в которой выразила свою радость по поводу того, что мое искусство вдохновляет интеллигентную молодежь в России, так как во всем мире нет места, где бы искусство и идеалы играли столь значительную роль в жизни студентов, как в России.

Поездка по России была прервана ранее заключенными контрактами, требовавшими моего возвращения в Берлин. Несмотря на краткость моего пребывания в этой стране, я произвела значительное впечатление и возбудила много споров. Между одним фанатичным балетоманом и дункановским поклонником даже состоялась дуэль. С этого времени русский балет стал пользоваться музыкой Шопена и Шумана и надевать греческие костюмы, а некоторые балерины доходили даже до того, что снимали чулки и туфли, танцуя босоножками.

18

Я вернулась в Берлин с твердым решением немедленно предпринять шаги для основания моей школы, предварительно поделившись своими планами с матерью и Элизабет, которые отнеслись к ним восторженно. После недельных поисков была найдена на улице Трауден, в Груневальде, только что законченная постройкой вилла, которую мы и купили.

Все наши действия напоминали поступки героев сказок братьев Гримм. Первым делом мы отправились к Вертгейму, приобрели сорок кроваток с белыми кисейными занавесками, подхваченными голубыми лентами, и начали превращать виллу в детский рай. В вестибюле мы повесили копию картины, изображавшей героическую фигуру амазонки размером вдвое больше человеческого роста, в большом танцевальном зале — барельефы Лукка дель Роббиа и пляшущих детей Донателло, а в детской спальне «Мадонну с Младенцем», написанную в голубых и белых тонах и окруженную гирляндой из плодов.