Борис Шатилов - В лагере

• Название: В лагере
• Автор: Борис Шатилов
• Издательство: Детиздат ЦК ВЛКСМ
• Жанр: Детская проза
• Год: 1938

---

— Знаешь, что?.. — сказал я, приподнимаясь на локтей — Только это не так уж оригинально.

— Да все равно! Уж какая тут оригинальность, когда сроку-то с куриный нос. Главное — начать, а потом уж мы фасон наведем. Рассказывай!

— Поздно вечером пионеры сидят в лесу у костра, поют, пляшут, декламируют, фокусы показывают, картошку пекут. Тут, понимаешь, все ребята наши могут блеснуть своими талантами, и все это очень естественно.

— Ну, а потом?

— Потом рассказывают страшные истории и смеются над одним пионером — ну, как бы его назвать? Ну, Петей, что ли, которого все почему-то считают трусом. Петя храбрится и, чтоб доказать свою храбрость, берет ведро или кружку и уходит за водой в овраг к ручью.

— Да, Шекспиром пока что не пахнет… Ну, ничего! А дальше что?

— А дальше все ждут, что Петя вот-вот сейчас прибежит, дрожащий, бледный. А его все нет и нет. Начинают беспокоиться. Молчат, прислушиваются — кругом тихо-тихо. Но вот раздается странный шорох, как будто крадется кто-то. И вдруг из лесу выходит страшное чудовище с конским черепом вместо головы. Все удирают, конечно.

— А что же это за чудовище?

— А это, видишь ли, Петя решил проучить насмешников и заранее приготовил череп и какую-нибудь там дерюгу. Тут он все сбрасывает с себя и садится есть картошку.

— И все?

— А чего же еще?

Серафим насмешливо свистнул.

— Нет, так нельзя. Ведь это мы в десять минут разыграем. Что же это за пьеса? А нельзя ли как-нибудь сюда еще попа приплесть, чтоб посмешнее было? С попами всегда смешно бывает.

— Да как же ты его сюда приплетешь? Как он в лесу-то очутится? Ночью-то?

— Гм!.. А может, у него корова пропала.

— Нет, не корова… Знаешь, как сделаем: сельский поп в соломенной шляпе с громадной корзиной пошел утром в лес за грибами и заблудился… И вот Петя сидит у костра и радуется, что вот он сейчас покушает в свое удовольствие. Раскладывает хлеб, масло. Разложил — и только стал чистить картошку, вдруг слышат — кто-то бормочет в лесу: «Господи Иисусе! Да где же это я? Закружила нечистая сила!» Ну, что-нибудь в этом роде. Петю в дрожь от страха: один ведь в лесу-то. Картошка у него валится из рук, он прячется в кустах. И тут на сцену вваливается поп.

— Голодный! — подхватил Серафим. — С утра ничего не ел. А тут вдруг картошка, хлеб, масло! У него глаза на лоб полезли. «Картошка! А! Картошка!» Понимаешь, он это должен сказать с такой радостью, с такой нежностью, как будто он клад нашел. Это здорово можно разыграть! Потом он осматривается, недоумевает — где же хозяева? И набрасывается на картошку со страшной жадностью. Намазывает маслом хлеб, картошку чистит, обжигается и, как вор, смотрит по сторонам — как бы не накрыли хозяева. Ведь могут по шее накласть за картошку-то. А дальше?.. А дальше — тпру!

— Нет, не тпру! — сказал я. — Только он поднес картошку ко рту, вдруг голоса в лесу: «Скорей, скорей! Он тут! Он из леса вышел! Он у костра, должно быть, сидит!» Поп в ужасе: «Уж не на меня ли облава?» Он вскакивает и сломя голову — в лес. А корзина с грибами остается. Потом с палками, с кольями приходят пионеры, с ними вожатый. И видят: у костра сидит Петя и ест картошку. «Где же это вы пропадали? — спрашивает он. — А я тут от скуки вон какую корзину грибов набрал». Все, конечно, в изумлении. И тут можно закончить немой сценой, как в «Ревизоре»..

Вот и все, что мы придумали. Пустяки, конечно.

Кое-что мы потом изменили, навели фасон, а все-таки сами были далеко не в восторге от нашей комедии. Но ребятам она почему-то понравилась, и мы на третий день стали репетировать. Попа взялся играть Серафим, я — Петю, Муся и Ника — двух пионерок, которые должны были танцовать у костра.

Хорошие это были дни! В суете, в беготне, в спешке.

ГЛАВА СЕДЬМАЯ

Настал торжественный день. Накануне было пасмурно, и мы боялись, что вот проснемся завтра, а по крыше уныло барабанит дождь и ветер дует холодный. Проснулись, а день-то жаркий, солнечный. В парке листья лепечут, и по небу плавко плывут облака.

Часам к одиннадцати стали съезжаться родители. Я пошел встречать своих и вдруг вместо отца с матерью нежданно-негаданно встретил в лесу Юрия Осиповича, в белом картузе и с альбомом для рисования подмышкой. Я испугался: уж не случилось ли чего-нибудь? Но нет, все оказалось благополучно. Просто отцу надо было срочно дописать статью для какого-то журнала, которую он давно уже должен был сдать и не сдал, по обыкновению. А маме не хотелось оставлять его одного. Вот они и просили Юрия Осиповича навестить меня, передать записку и сверток со сладостями.

Я прочитал записку, и мне стало грустно за отца. Он так любит шум, сцену, домашние спектакли и так всегда умиляется, когда ребята танцуют, поют, декламируют! Если бы он приехал, он, конечно, сейчас же, забыв про свой возраст, начал бы суетиться вместе с нами: приколачивать занавес, декорации ставить, гримировать нас, развешивать фонарики. И все вокруг него закружилось бы! Но он не приехал, и сейчас, бедняга, сидит за столом, как школьник за скучным уроком, пишет, и черкает, и сердится, потому что не может сосредоточиться, потому что мысли-то его далеко-далеко — здесь, в лагере, с нами.

— Хорошо у вас! — сказал Юрий Осипович, сняв картуз и с нежностью посматривая на кусты, на березки.

— Это еще что!.. Это так… А дальше, там… Вот увидите сейчас…

И я повел его в лагерь. И вдруг сообразил: да ведь это сама судьба нам его посылает! Ведь декорации-то мы еще не сделали. А главное, у нас не было конского черепа. Мы с Серафимом обшарили все овраги и нигде не нашли. Обещали к вечеру принести ребята из колхоза, но принесут ли они? Мы начали было делать просто маску из бумаги, но у нас вышло что-то нелепое, глупое и совсем не страшное.

— Помогите нам, Юрий Осипович, — попросил я, посвятив его в наши дела.

— Ну, что же, с удовольствием, с удовольствием!

Я и отдохнуть ему не дал — привел к себе в комнату и засадил за работу.

В двенадцать часов весь отряд наш выстроился на линейку перед мачтой с опущенным флагом. В стороне вдоль домов стояли родители, ребята из соседней деревни, доктор наш, повариха в белом халате и Сергей Сеновалыч в огромной соломенной шляпе.

Николай Андреевич взошел на трибуну. Он сказал всего несколько слов об открытии лагеря, о том, что советские дети — счастливые дети.

— Я говорю это так уверенно, потому что вижу перед собой ваши лица. А они вон какие у вас!.. — Он улыбнулся. — Конечно, будут у вас и огорчения, множество огорчений: ведь надо будет во-время спать ложиться, во-время вставать, а во-время это иногда и не хочется делать — вот и огорчение. В волейбол проиграл — опять огорчение. Огорчения не такие уж страшные. Они пройдут, и останется только приятное воспоминание. И это уже наша обязанность, и в первую очередь моя, сделать так, чтобы вы потом с удовольствием вспоминали о лагере.

Говорил он просто, без всякого красноречия, а в голосе, в глазах было еще что-то невысказанное, что придавало словам его какую-то особую глубину и торжественность.

Потом говорил представитель райкома комсомола, потом пошли пожелания, приветствия от родителей, от колхозных пионеров. Потом Николай Андреевич скомандовал:

— На флаг!

— Есть на флаг! — отчеканил Валька Аджемов.

— Флаг лагеря поднять!

— Есть поднять!

И под гром барабана и горна флаг медленно поплыл по воздуху в небо, к вершине мачты, остановился и, расправясь, заколыхался на фоне пышного облака.

Я уже говорил, что вожатый Константин Иванович был отличным физкультурником. Мы подготовили с ним несколько хороших номеров и показали их после поднятия флага.

Из-за парка между тем плыли и плыли облака, все темнее и гуще, и где-то глухо погромыхивал гром. А когда мы делали последнюю пирамиду, небо уже совсем почернело, поднялся ветер, флаг на мачте захлопал, тревожно зашумели деревья, блеснула молния, раздался страшный треск и послышался равномерный шум быстро приближающегося дождя. Вот упала на сцену тяжелая холодная капля, вторая, третья, и пошел крупный дождь.

Пирамида рассыпалась, и мы с веселым криком бросились в дом следом за нашими зрителями.

Через четверть часа туча отгремела и ушла, и мы обедали на террасе уже при ярком солнце.

ГЛАВА ВОСЬМАЯ

Вечером, перед спектаклем, в самый разгар волнений и спешки, к террасе подошел паренек из колхоза и стал мне делать какие-то таинственные знаки. Я вышел к нему. Он молча повел меня в парк, за кусты. А за кустами стоял другой паренек, такой же таинственный и чем-то очень довольный. В руках он держал что-то большое, белое, завернутое в лопухи.

— Насилу нашли, — прошептал он.

— А что это?..

Я отогнул лопухи — это был конский череп. Я совсем забыл про него. Да и не нужен он был. Юрий Осипович уже сделал мне великолепную маску дьявола с кабаньим рылом, фантастическую, страшную и в то же время чрезвычайно смешную. Но я не стал их разочаровывать, взял череп и спрятал в кусты, как будто потом за ним прибегу.