Игнатий Ростовцев - На краю света. Подписаренок

• Название: На краю света. Подписаренок
• Автор: Игнатий Ростовцев
• Издательство: Современник
• Жанр: Историческая проза
• Год: 1985

Повествование Игнатия Ростовцева знакомит читателя с картинами жизни русского народа предреволюционных лет. Устами своего героя, деревенского мальчика Кеши Трошина, автор подробно рассказывает о быте и нравах одного из глухих мест Восточной Сибири, что «в пяти днях обозного пути по Енисею от Красноярска». Писатель воскрешает страницы истории сибирского крестьянства, напоминает о живых нравственных уроках нашего прошлого.

---

— Нету его в нашей бане, — ответила Чуня, — ушел твой бродяжка…

— Как ушел? Он вчера еще был.

— Вчера был, а сегодня уж нет. Пойди посмотри.

Я побежал. Отдушина около двери аккуратно заткнута куделей. Я осторожно открыл дверь и заглянул в баню. Она была пуста. Никаких следов, никакого мусора. Ничего-ничего. Но тепло. Только это и говорило о недавнем пребывании здесь прохожего человека. Неизвестно, откуда он пришел к нам и куда от нас удалился. Мне думалось, что он пошел искать клад в Шерегеш. А бабушка говорит, что он подался в другую деревню и обосновался там, как и у нас, в бане.

Глава 3 ПОСЕЛЕНЦЫ МАТЮГОВ И ИВОЧКИН

— Ты чего же это, Гаврило, думаешь? Ведь со дня на день пчелы начнут роиться, а у нас опять ни одной запасной колодки. Отроится новая семья, а нам ее не на что и отсадить. И опять уйдет молодой рой в тайгу.

— Сама видишь, все некогда да недосуг, — неохотно ответил отец, — то снасть вили, то полозья гнули. С одной мельницей сколько кутерьмы было. Теперь надо ехать боронить, а потом надо еще перелогу полдесятины поднять. Все дело да работа.

— Все дело да работа, — с упреком произнесла мама, — а в Убей рыбачить нашел время поехать. Это что — тоже дело да работа? И еще парня уманил с собой. Три дня проваландались там ни за что ни про что. Пустые ведь приехали.

— Так клева же не было.

— А когда он у вас там, клев-то, был! Как придет весна, так и бегут все сломя шею в этот Убей. Прямо наказанье какое-то. А потом являются оттуда ни с чем. И у всех один ответ: клева не было. Давай, завтра же поезжай куда хочешь и вези две новых колодки на два роя.

— Что же, в Шерегеш можно съездить. Там можно найти хорошие колодки.

В пояснение этого разговора мамы с отцом следует сказать, что мы уж много лет имеем свою пасеку. Вообще пчел у нас в деревне много, и редко у кого из справных хозяев нет своей пасеки. Есть пасека у Гарасимовых, у Рябчиковых, у Ермиловых, у Спириных… Но самая большая пасека у дяди Ильи. Сколько пчел у дяди Ильи, никто не знает. У нас в деревне ведь такое поверье, что пчела — она божья труженица и счет себе не любит… Начни ее считать да медок учитывать, она возьмет да и переведется. Поэтому бесполезно спрашивать наших мужиков, особенно дядю Илью, сколько у них ульев. На такой вопрос у дяди Ильи всегда один ответ:

— Да бог их знает. Невдомек что-то. С осени-то десятков около двух было. Да уснуло зимой сколько-то. А сколько выставил — уж запамятовал. Не знаю, не знаю. Не соврать бы.

Но если у дяди Ильи, у дяди Ивана, у Гарасимовых и у других пчеловодов счет ульям держался в тайне, то у нас тут скрывать было нечего. Уж много лет мы тоже имеем пасеку. Но на нашей пасеке никогда не было больше трех-четырех ульев. В позапрошлом году мы выставили на лето три улья. Зимой два из них уснули, остался только один. От него прошлым летом отроилась хорошая семья. И теперь у нас на пасеке два улья.

Пчелами у нас раньше занимался отец. Занимался он ими очень просто. Отвезет весной колодки к дяде Илье на пасеку. Недели через три-четыре наведается посмотреть их. В сенокос заглянет за медком. А потом оставляет их уж до самой уборки на зимовку. Кончалось это плохо. Если пчелы роились, то новая семья никак не хотела прививаться на воткнутых невдалеке в землю сухих хворостинах и уходила в тайгу. Меду в ульях почему-то всегда было мало.

Теперь мама сама взялась за пасеку и стала аккуратно следить за пчелами. В прошлом году она отсадила хороший рой. Не дала ему уйти в тайгу. Пчелы благополучно перезимовали у нас в подполье, а с весны сразу вошли в силу и стали хорошо работать. Теперь мама ждала от них два новых роя и требовала для них от отца колодки.

Вечером, когда мы все собрались за чаем, отец сказал:

— Ты, Конко, поезжай завтра под Тон. Перелог под Хмелевкой надо поднимать — затянули с ним. А после начнете с Акехой боронить.

— А чем я его поднимать-то буду? Сошник у сохи ведь не держится.

— Ничего. Мы вчера с Ворошковым на новый винт его закрепили. И новую гайку поставили. А сегодня я оттянул его как следует у кузнеца. Так что соха наша в полной исправности.

— А начинать бороньбу тоже будем под Тоном?

— Там и начнем. Я завтра в Шерегеш съезжу. Надо будет две колодки для пчел вырубить. А вечером мы с Акехой подъедем к тебе на пашню…

Тут я решил, что наступил подходящий момент попроситься с тятенькой в Шерегеш посмотреть те самые места, в которых скрывались разбойники. Может, там от них остались какие-нибудь следы и знаки. И я спешу использовать подходящий случай.

— А меня, тятенька, возьми завтра в Шерегеш за колодками, — обращаюсь я к отцу, стараясь придать своей просьбе самое ласковое выражение.

— Да ведь там комары тебя заедят.

— А я их, тятенька, не боюсь.

— Поезжай лучше с Кононом на пашню…

— Сильно он мне там нужен, — пробурчал Конон. — Будет весь день торчать на меже да ныть.

— Ну, куда я тебя возьму? Я верхом поеду, с одними передками от телеги. Ведь на передки тебя не посадишь?

— А я, тятенька, тоже верхом поеду. Сяду сзади тебя — и поедем вместе. Он ведь большой, Савраско-то. А в Шерегеше я помогать тебе буду.

В конце концов, не без помощи мамы, удалось упросить отца взять меня с собой. На другой день я вскочил очень рано. Но отец и брат, оказывается, встали еще раньше. Конон уже уехал на пашню, а отец снял телегу с передков и запряг в них Савраска.

Сразу после чая мы отправились в Шерегеш. И хотя мне было очень неудобно сидеть сзади отца, но я решил ни на что не жаловаться.

Сначала мы ехали деревней. Потом проехали Первый лог, Второй, Третий и, наконец, доехали до Шерегешенского ключа. По этому ключу мы повернули прямо к вершине Шерегеша. Дорога все время шла на подъем густым лесом. Отец слез с Савраска и наказал мне ехать спокойно вперед. А сам пошел вслед пешком.

Теперь ехать было куда лучше. По мере того как мы поднимались вверх по ключу, горы становились круче и ниже. Гора с правой стороны была с каменистыми россыпями и утесами. Гора с левой стороны была хоть и крутой, но очень густо заросла лесом.

На одном из поворотов я увидел впереди высокую каменную стену, которая отвесно уходила вверх. Я догадался, что мы уже подъехали к Шерегешенской сопке, которая хорошо видна из Кульчека, вспомнил рассказ бабушки о том, что раньше здесь был сплошной кедровый лес, и сразу решил, что шерегешенские разбойники прятались в этом лесу.

— А где, тятенька, здесь разбойники жили? — спросил я отца.

— Кто их знает, где они тут жили. Они ведь только летом здесь прятались. А летом в тайге везде удобно. Сооруди где-нибудь в глухом месте шалашик около родника и живи себе спокойно. В молодые годы мы тоже разыскивали те места. И здесь, и со стороны Потайного ключика. Но так ничего и не нашли. На самом хребте, там есть, конечно, подходящие места. Спрятаться можно. Но ведь это очень далеко. Пока оттуда доберешься до деревни, и грабить никого не захочется.

— Они, тятенька, не на хребте, а здесь прятались…

— Где здесь?

— Здесь, на сопке. Здесь, говорят, ведь тайга раньше была. Глухая тайга. Вот они и прятались в этой тайге.

— Может быть, и прятались. Ну-ка ты, оголодал! — и отец с силой дернул за повод Савраска, который старался на ходу схватить и съесть какую-нибудь дудочку. Говорить о разбойниках отцу, видать, со мной не хотелось. Он передал мне повод и велел вести Савраска вперед, а сам подгонял его сзади длинной хворостиной.

Так помаленьку мы все поднимались да поднимались в гору. Шерегешенский ключ становился все меньше и меньше и еле струился на перекатах по каменьям. Вдруг одна гора сильно отошла в сторону, и на лугу, у самой горы, показалась низенькая избушка. Она была похожа на нашу баню и тоже не имела окон. От широкой двери под небольшим поднавесом была протоптана дорожка к родничку. Рядом с избушкой виднелась большая куча вытопленного лиственного корья.

— Ну вот, приехали в гости к Матюгову и Ивочкину, — сказал отец и стал выпрягать Савраска.

А я побежал по дорожке к родничку. Его вода была ловко направлена в длинный желобок и тоненькой струйкой быстро-быстро катилась по нему, со звоном падая вниз, в образовавшуюся ямку. Вода была холодная-холодная и очень вкусная. Пить ее было бы совсем хорошо, если бы не эти проклятые комары. Они лезли в глаза, липли к рукам, впивались в шею. Несмотря на это, я пил долго, не торопясь, без передышки, а потом еще решил немного умыться.

Тем временем отец выпряг Савраска, спутал его, не снимая хомута, на лужайке, а сам ушел в избушку Матюгова и Ивочкина.

Избушка эта была срублена из толстых лиственных бревен. Потолок имел в середине небольшой дымоход. Под ним на двух таганах висели два пустых котла. На стене, на толстой спице, висели два мешка с имуществом хозяев. В углу были сложены друг на друга несколько больших круглых плит вытопленной серы. Постелью служила постланная на землю толстым слоем сухая трава. У входа около двери лежало три увесистых топора и два больших чугуна для перетопки серы. Один чугун был почему-то с выбитым дном. В избушке было прохладно, приятно пахло серой, дымом и хлебом.