Георгий Агабеков - Секретный террор

• Название: Секретный террор
• Автор: Георгий Агабеков
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1998
• ISBN: 5-300-01738-8

Автор книги «Секретный террор» Георгий Агабеков — первый крупный разведчик-чекист, ушедший в 1930 г. на Запад. В 1937 г. был убит агентами НКВД. Мемуары Г. Агабекова — это уникальное свидетельство непосредственного участника событий, происходивших в 20-е годы. Помимо рассказа об операциях советской разведки в книге даны весьма выразительные характеристики многих деятелей ВЧК — ОГПК — НКВД, в том числе В. Менжинского, Г. Ягоды, Я. Петерса и других.

---

— Вы гражданин Ахун-бай? — спросил я по-русски.

Он мотнул головой.

— Я сотрудник ОГПУ и имею ордер на производство у вас обыска, — сказал я, перешагнув порог.

— Пожалуйста, — ответил он и начал беспомощно суетиться передо мной. — Только я вас прошу, пожалуйста, делайте все потихоньку, чтобы моя жена не слышала. Она лежит больная.

— А что с ней? — спросил я.

— Она вчера родила мальчика, — ответил он, и на минутку на его лице показалась счастливая улыбка.

Я ему не поверил. Наверно, это трюк, чтобы получше запрятать контрабанду. Я пошел вперед и открыл первую дверь. Полутемная комната. Прямо на полу постелена постель, в которой лежит еще молодая женщина с бледным больным лицом. Рядом с ней что-то копошится и издает писк. С другой стороны сидит другой ее ребенок, мальчик лет четырех. Он смотрит на меня своими черными большими глазами, держа палец во рту. Я выскочил из комнаты и закрыл за собой осторожно дверь.

— Слушай, Ахун-бай… — обратился я к кашгарцу, и мы с ним говорили целый час.

В своем кабинете за письменным столом сидел начальник секретно-оперативной части Моисей Борисович Гордон. Несмотря на свои сравнительно молодые годы, он уже до того разжирел, что едва помещается за столом. Его толстое рыхлое лицо и шевелюра сильно напоминают Зиновьева, и он, зная это, старается подражать председателю Коминтерна. Я сидел напротив и докладывал о работе моего отдела.

— Слушай, Агабеков, у тебя происходит что-то странное. Ты сегодня кого-то арестовывал, куда-то ездил с обыском — и в результате ничего. В чем дело? — спросил он.

— Да, я задержал двух контрабандистов, но после допроса решил отпустить, — ответил я.

— Почему? — опять задал он вопрос, подозрительно глядя на меня.

— Потому что оба они оказались лишь посредниками и у них не было обнаружено никакого товара. Кроме того, я долго говорил с задержанным кашгарцем и в результате завербовал его. Он обещал в течение месяца поймать для нас минимум сорок пудов контрабанды. Наконец, я думаю, что он нам пригодится и для разработки кашгарского шпионажа у нас. Исходя из этих соображений, я решил, что нам полезнее иметь сорок пудов опиума и плюс агента, чем лишнего арестованного в подвале, — ответил я.

— Да, но по закону ты не имел права освобождать их, раз налицо совершенное против государства преступление, — уже нервничая, говорил Гордон.

— Товарищ Гордон, может быть, с точки зрения законов вы и правы. Но я смотрю на дело иначе. Основной революционный закон — это закон целесообразности. В этом ведь коренная разница между нашими и буржуазными законами. Так нас учила и учит наша партия. Сейчас нам нужна валюта, и я уверен, что мы получим больше пользы от кашгарца, который нам будет помогать ловить контрабанду, чем от кашгарца под замком. Впрочем, если вы находите в моих действиях состав преступления, то можете привлечь меня к ответственности. Я же обращусь в комитет партии, — угрожающе добавил я.

Я знал, что Гордон боится партийного комитета, ибо у него много грязных поступков, мне известных. Кроме того, ведь я был секретарем бюро ячеек ОГПУ и членом партийного комитета. Он побоится поднять дело против меня.

— Ну, ладно, дай Бог, чтобы ты оказался прав, — сказал он, вздыхая, уже примирительным тоном.

Я оказался прав. Благодаря кашгарцу мы обнаружили не сорок, а сотню пудов контрабанды. Он же оказался полезным и в политических делах. Интуиция и на этот раз меня не обманула.

РАБОТА В ПАРТАППАРАТЕ

В августе 1923 года моя разведывательная работа кончилась. На очередных партийных перевыборах меня избрали секретарем ячеек войск органов ОГПУ в Средней Азии и членом комитета партии в Ташкенте.

Я вступил на новое поприще партийной работы. Описывать ее не буду; она заключалась в получении директив из вышестоящих партийных органов и проведении их в жизнь. Остановлюсь только на партийной дискуссии 1923 года между Центральным Комитетом и Троцким. По этому случаю из Москвы приехал специально Межлаук, ныне работающий в Высшем совете народного хозяйства, и, собрав весь партийный актив района, или аппарат, как его называл Троцкий, дал нам соответствующую линию поведения. Однако, несмотря на мои и всего начальства ОГПУ старания, несмотря на суровую дисциплину в органах и войсках ОГПУ, все-таки при голосовании 45 процентов партийцев оказались на стороне Троцкого, и то только потому, что счетчики голосов были наши. Как потом выяснилось, в центральном ОГПУ в Москве также большинство сотрудников стояло за Троцкого, и дело дошло до того, что собрание пришлось прервать на сутки, а на следующий день вызвать из Ленинграда Зиновьева, который в четырехчасовой речи наконец убедил сотрудников голосовать за Центральный Комитет партии.

О том, насколько советские государственные органы зависимы от партии, показывает также следующий случай. Предстоял большой показательный процесс в Верховном суде Туркестана.

В один из дней по вызову заведующего орготделом я явился в областной комитет партии. Постучавшись, вошел к нему в кабинет. Небольшая, хорошо обставленная, но грязная комната. Пыль на креслах, на столе. У одной стены стоит большой книжный шкаф, набитый книгами, газетами, брошюрами. В углу на древках стоят несколько свернутых знамен, покрытых пылью. Несколько полотнищ с разными лозунгами прибиты к стене. За столом сидит заведующий орготделом Галустян с выделяющейся большой стриженой черной головой. Он просматривал и подписывал какие-то бумажки.

— А, товарищ Агабеков, садитесь. У меня для вас важное поручение, — проговорил он, торопливо делая пометки на бумаге и отодвигая от себя все папки в сторону.

Взяв одну из лежащих на столе папирос, я закурил и сел.

— Так вот, вы знаете, наверно, о деле Махлина, Мадуева и К°, этих мерзавцев, — начал он.

Я кивнул головой. О Махлине, заведующем исправдомом (тюрьмой), я слышал, что он, пользуясь своим служебным положением, брал взятки, злоупотреблял властью и заставлял арестованных женщин сожительствовать с ним. Кроме того — и это было главное, — на Махлина поступил донос, будто он служил в контрразведке у англичан, когда англичане занимали Туркестан (доказательство по последнему пункту, кстати, так и не было представлено).

— Дело в том, — продолжил заведующий, — что Махлин и Мадуев — коммунисты, или, вернее, были коммунистами, потому что сейчас партийные билеты у них отобраны. Слухи об их деяниях проникли в рабочую массу и вызывают возмущение. У меня имеется много заявлений на этот счет от наших товарищей партийцев. Поэтому мы решили их расстрелять не обычным порядком, а предварительно устроить показательный процесс. Нужно показать массам, что советская власть расправляется с провинившимися коммунистами так же, как и с контрреволюционерами. По нашему предложению ОГПУ передало их дело в Верховный суд, который и будет судить. Председателем суда назначен товарищ Смирнов, вы, наверно, его знаете, а членами суда мы решили назначить вас и одного товарища женщину из женотдела. Так вот, нужно повести дело так, чтобы массам была ясна их классовая чуждость, и приговорить их к расстрелу.

— А каково мнение Центрального комитета партии? — спросил я.

— ЦК утвердил наше решение, — продолжал Галустян, — и даже сам Межлаук (председатель Средазбюро ЦК. — Ред.) будет выступать общественным обвинителем. Тут все согласовано. Вам только нужно технически провести процесс. В особенности вам, ибо, между нами, ведь Смирнов неграмотный, а товарищ из женотдела не в счет. Поэтому вам придется, так сказать, подводить под статьи. Я думаю, вы по своему опыту в Чека это дело сумеете провести.

— Будет сделано, — ответил я. — Когда же начнется процесс?

— Да вот завтра мы вынесем постановление о назначении вас членом Верхсуда. Затем нужно нажать на профсоюзы, чтобы они мобилизовали как можно больше народа на процесс, и, я думаю, со следующего понедельника можно начать. Другие члены суда уже инструктированы, и о деталях вы сами с ними договоритесь, — закончил он.

На прощание он мне подарил несколько новейших брошюр, и я вышел на улицу из областного комитета партии.

Итак, с завтрашнего дня я буду членом Верховного суда и должен публично выступать как представитель правосудия. Первой моей мыслью было сейчас же пойти в Верховный суд и ознакомиться со следственным материалом. А затем я, вспомнив инструктирование Галустяна, подумал: «Зачем? Ведь вопрос уже решен. Нужно просто приговорить к расстрелу». И я повернул к себе в здание Чека.

Не успел я, придя к себе в кабинет, приняться за дела, как позвонил телефон.

— Это Агабеков? Здорово, говорит Смирнов. Слушай, нам придется с понедельника работать вместе. Так вот, суд будет заседать в театре «Колизей». Начнем с трех часов дня, чтобы публика успела подойти.