Теодор Драйзер - Стоик

• Название: Стоик
• Автор: Теодор Драйзер
• Жанр: Классическая проза
• Год: 1989

«Стоик» — третья книга «Трилогии желания» выдающегося американского писателя Т. Драйзера (1871–1945). Центральным персонажем романа является Фрэнк Каупервуд — человек, у которого три страсти: деньги, женщины и предметы искусства.

---

— Доктор Джемс, — начала она запинаясь, — это я, Беренис. Я вас очень прошу, может быть вы зайдете ко мне сейчас же. Случилось нечто ужасное, мне надо поговорить с вами, я просто вне себя!

— Ну, разумеется, Беренис. Сейчас иду, — ответил он.

Тогда она добавила совсем уже дрожащим голосом:

— Только осторожней. Вдруг вы встретите в холле миссис Каупервуд… я боюсь, она придет сюда за вами.

Голос ее оборвался, и Джемс, почуяв неладное, повесил трубку, схватил свой лекарский чемоданчик и поспешил к ее номеру. В ответ на его стук за дверью послышался шепот Беренис:

— Доктор, вы один?

И лишь после того как он уверил ее, что пришел один, она отперла дверь.

— Что случилось, Беренис? Что все это значит? — почти резко спросил Джемс, вглядываясь в ее побелевшее лицо. — Отчего вы так напуганы?

— Сама не знаю, доктор. — Она вся дрожала от страха. — Это все миссис Каупервуд. Я видела ее здесь в холле, когда возвращалась к себе, и она меня видела. У нее было такое взбешенное лицо, что я боюсь за Фрэнка. Вы не знаете, она не видела его после того, как я ушла? Вдруг она вернулась к нему в номер?

— Ну, разумеется, нет, — сказал Джемс. — Я только что оттуда. Фрэнк цел и невредим и ничего с ним не случилось. Но вот что, — он вынул из своего чемоданчика несколько маленьких белых пилюль и подал одну Беренис. — Примите-ка это и посидите несколько минут молча. Это успокоит ваши нервы, и потом вы мне все расскажите.

Он подошел к кушетке и знаком пригласил Беренис сесть рядом. Постепенно она стала успокаиваться.

— Теперь послушайте меня, Беренис, — вновь заговорил Джемс. — Я знаю, ваше положение здесь не из легких. Я знал это с тех пор, как вы сюда приехали, но почему вы именно сейчас так встревожились? Неужели вы думаете, что миссис Каупервуд может накинуться на вас?

— О нет, я боюсь не за себя, — отвечала она уже спокойнее. — Я за Фрэнка очень боюсь. Ведь он сейчас такой больной, такой слабый и беспомощный. Вдруг она скажет или сделает что-нибудь ужасное, ранит его так больно, что ему и жить больше не захочется. А ведь он так терпимо, так хорошо относился к ней. И как раз сейчас ему так нужна любовь, а не ненависть, он столько для нее сделал, а она готова бог знает на что… она может так оскорбить его, что с ним будет новый припадок. Он много раз говорил мне, что она, когда ревнует, теряет всякую власть над собой.

— Да, я знаю, — сказал Джемс. — Каупервуд — большой человек, но женился он очень неудачно, и, говоря откровенно, я все время опасался какого-нибудь скандала. Я считал, что вы поступаете безрассудно, живя в одном отеле. Но любовь — могучая сила, а я еще в Англии видел, как вы любите друг друга. К тому же я знал, да и не я один, что его отношения с миссис Каупервуд оставляют желать лучшего. Кстати, вы говорили с ней?

— Нет, ни слова, — ответила Беренис. — Я просто увидела ее, выходя из лифта, а она, как только узнала меня, пришла в бешенство — меня даже в дрожь бросило, такое у нее было злое лицо. Я подумала, что она способна сделать что-нибудь отчаянное, непоправимое. Кроме того, я боялась, как бы она сейчас же не вернулась к Фрэнку.

Доктор Джемс посоветовал Беренис не выходить, пока буря не уляжется, — он даст ей знать, как идут дела. А главное, пусть она ни слова не говорит о случившемся Каупервуду, когда увидит его. Фрэнк слишком серьезно болен, ему не по силам такие волнения. Сам же он, терпеливо продолжал Джемс, примет на себя гнев миссис Каупервуд и позвонит ей: надо попытаться выяснить, что она намерена делать, не собирается ли поднять шум. На этом он распростился с Беренис и отправился к себе, чтобы как следует все обдумать.

Однако, прежде чем Джемс успел вызвать Эйлин по телефону, к нему вошла сиделка и попросила взглянуть на мистера Каупервуда: он что-то беспокойнее обычного. Доктор Джемс тотчас последовал за нею. В самом деле, Каупервуд то и дело ворочался с боку на бок, точно ему было неудобно лежать. Джемс спросил, как прошла его встреча с Эйлин, и Каупервуд устало ответил:

— Да, по-моему, неплохо. Во всяком случае я переговорил с нею обо всех наиболее важных делах. Но знаете, Джемс, я почему-то очень устал. Я совсем выдохся — разговор был длинный…

— Так я и знал. В следующий раз не говорите так долго. А теперь вот вам, примите-ка. Это поможет вам успокоиться и отдохнуть немножко. — И доктор Джемс протянул Каупервуду стакан воды и порошок.

— Ну, вот и хорошо, — сказал Джемс, когда Каупервуд проглотил порошок.

— Я загляну к вам попозже, днем.

Затем он вернулся к себе и позвонил Эйлин, которая уже была дома. Услышав от горничной его имя, она тотчас подошла к телефону. Джемс самым любезным тоном сказал ей, что хочет узнать, как прошла ее встреча с мужем, и спросил, не может ли он быть ей чем-нибудь полезен.

— Да, доктор Джемс, — громко, со злостью заговорила Эйлин, — вы можете оказать мне большую услугу: потрудитесь больше не звонить мне! Я только сейчас узнала, что здесь происходило между моим, с позволения сказать, мужем и мисс Флеминг. Я знаю, она жила с ним в Лондоне и живет с ним сейчас у вас на глазах, и, как видно, не без вашего благосклонного содействия! И вы еще спрашиваете, довольна ли я встречей с ним! А эта женщина прячется здесь же в отеле! Ничего более гнусного я в жизни своей не слышала! Я уверена, публике будет очень интересно услышать об этой истории. И она услышит — помяните мое слово! — И голосом, срывающимся от бешенства. Эйлин добавила: — А еще доктор! Доктор должен заботиться о соблюдении приличий, а вы…

Тут Джемсу, почувствовавшему, что Эйлин разъярена и уже не владеет собой, удалось прервать ее.

— Миссис Каупервуд, — сказал он спокойно, но веско, — я попросил бы вас не бросать огульных обвинений. Я в данном случае выступаю как врач, а не как судья, не мое дело разбираться в положении, которое создалось без моего участия. И вы не имеете права упрекать меня в том, что я поступил так, а не иначе — для этого вы меня слишком мало знаете. Можете мне верить или не верить, но ваш муж серьезно болен, очень серьезно, и вы сделаете величайшую ошибку, если дадите газетам пищу для скандальной шумихи. Вы повредите этим себе в тысячу раз больше, чем ему или кому-либо, кто ему близок. Не забудьте, у вашего мужа есть не только могущественные друзья, но и почитатели. Все, что вы скажете или сделаете во вред ему, встретит у них резкий отпор, — они встанут на его защиту. Если он умрет, а это вполне возможно… что ж, судите сами, как будет оценен тогда публичный выпад, который вы задумали.

Эта отповедь напомнила Эйлин о ее собственных грешках, притом совсем недавних, и в голосе ее было уже меньше азарта, когда она сказала:

— Я не желаю обсуждать свои личные дела с вами или с кем бы то ни было еще, доктор Джемс. Поэтому будьте любезны не звонить мне: я не хочу ничего знать о мистере Каупервуде, что бы там ни случилось. У вас есть мисс Флеминг, вот пускай она и ухаживает за моим мужем и ублажает его. Пусть она заботится о нем, а мне, пожалуйста, не звоните. Я устала, мне надоело — будь оно проклято, мое замужество. И это мое последнее слово, доктор Джемс.

В телефоне щелкнуло — Эйлин повесила трубку.

Когда доктор Джемс отошел от аппарата, на лице его была еле заметная усмешка. За долгие годы практики ему не раз приходилось иметь дело с истеричками, и он знал, что с тех пор как Эйлин столкнулась с Беренис, гнев ее успел улечься. Ведь в конце-то концов для нее это все не ново. К тому же, разумеется, самолюбие не позволит ей затеять публичный скандал. Она не делала этого в прошлом, не станет делать и сейчас. Успокоившись на этот счет, доктор отправился к Беренис, чтобы обо всем рассказать ей; она встретила его по-прежнему взволнованная, горя нетерпением узнать, что произошло.

Джемс, улыбаясь, уверил Беренис, что Эйлин только грозится и кричит, но страшного ничего не сделает. Правда, она угрожала и ему, и Каупервуду, и Беренис, но, несомненно, гнев ее уже остыл и каких-либо безрассудных выходок от нее вряд ли можно ожидать. А сейчас, поскольку Эйлин заявила, что не намерена больше встречаться с мужем, он считает своим долгом просить Беренис взять на себя уход за больным, — они попытаются вдвоем вырвать Каупервуда у смерти. Она могла бы дежурить возле него вечерами, с четырех до двенадцати.

— Прекрасно! — воскликнула Беренис. — Я буду так рада сделать все, все, чтобы помочь ему, — все, что в моих силах! Он должен жить, доктор! Он должен поправиться, чтобы осуществить все, что задумал! И мы должны помочь ему.

— Я вам очень признателен, — сказал Джемс. — Я знаю, он горячо любит вас, и ему, конечно, станет гораздо лучше, если вы будете при нем.

— Что вы, доктор! Это я глубоко признательна вам! — воскликнула Беренис, в порыве благодарности сжимая его руки в своих.

69

Пытаясь внушить Эйлин, какое огромное значение имеет богатство, которое перейдет к ней после его смерти, и как необходимо ей уметь практически разбираться в проблемах, с которыми она, очевидно, столкнется в качестве его душеприказчицы, Каупервуд рассчитывал встретить и нежность и понимание. Однако после разговора с ней он почувствовал, что его старанья напрасны. Она даже не отдает себе отчета в том, как важно все это и для него, и для нее самой. Ведь она совсем не умеет разбираться в характерах и намерениях людей, а раз так, где же гарантия, что, когда его не станет, все его желания и замыслы, изложенные в завещании, будут осуществлены? И эта мысль, вместо того чтобы укрепить в нем жажду жизни, совсем обескуражила его. Он почувствовал усталость, даже скуку и мысленно задавал себе вопрос: да стоит ли жить?