Андре Агасси - Откровенно. Автобиография

• Название: Откровенно. Автобиография
• Автор: Андре Агасси
• Издательство: Юнайтед Пресс
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2010
• ISBN: 978-5-904522-45-2

Папаша безжалостно отстреливает ястребов, кружащих над домом, сестра сбежала из дома с великовозрастным теннисистом, а Андре никак не решит, что же купить на первые заработанные деньги — так необходимый ему свитер или подарок девочке, которая очень нравится?

Биография Агасси кажется сказочной историей покорения мальчиком из бедной семьи большого мира и большого тенниса: в ней есть и агрессивный отец с тяжелой рукой, и безропотная мама, не cмеющая заступиться за сына, и ненавистные маленьким Андре круглосуточные тренировки на корте.

Эмоциональные истории из жизни, смысл которой бунтарь Агасси нашел, только встретив настоящую любовь в лице Штефи Граф, ощутив радость отцовства и научившись выигрывать ради людей, которым необходима его поддержка, способны тронуть читателя до глубины души.

---

— Это не для публики, — отшучиваюсь я. На самом деле я хотел бы сообщить о нас всему миру. И я сделаю это. Скоро.

— Я верю, что Андре Агасси не перестанет бороться, — заявляет Джил в интервью The New York Times.

— На последних четырех турнирах Большого шлема он выиграл 27 матчей, а проиграл лишь один. Только Род Лэйвер, Дон Бадж и Штефи Граф выступали лучше, — говорит Брэд в интервью The Washington Post.

Даже сам Брэд не до конца понимает, насколько я изумлен, оказавшись в подобной компании.

25

ШТЕФАНИ СООБЩАЕТ МНЕ, что ее отец приезжает в Вегас. (Ее родители давно в разводе, и мать, Хайди, живет в пятнадцати минутах от нас.) Итак, приближается неизбежное. Нашим отцам предстоит встретиться. Эта перспектива заставляет нервничать нас обоих.

Петер Граф — вежливый, утонченный, начитанный. Он любит анекдоты, то и дело рассказывает их, но я никак не могу понять, в чем их соль, из-за его ужасного английского. Я бы хотел, чтобы он мне нравился, тем более вижу: он явно стремится понравиться мне, — и все же чувствую себя напряженно в его присутствии, ведь я знаю историю их семьи. Отец Штефи — немецкий Майк Агасси. Бывший футболист, настоящий фанатик тенниса, он заставлял Штефани играть, еще когда она не умела самостоятельно проситься на горшок. В отличие от моего отца, Петер всю жизнь управлял карьерой и финансовыми делами дочери. Кроме того, он провел два года в тюрьме за уклонение от уплаты налогов. Я ни разу не обмолвился об этом, однако в его присутствии чувствую, будто в комнату ворвался немецкий боевой танк.

Мне следовало бы догадаться заранее: прибыв в Вегас, Петер в первую очередь захочет увидеть не плотину Гувера и не бульвар Стрип, а сконструированную моим отцом машину для подачи мячей. Он много слышал о ней, и теперь хочет рассмотреть поближе. Я везу его в отцовский дом. Всю дорогу он говорит что-то явно дружелюбным тоном, но я почти ничего не понимаю. Может, он говорит по-немецки? Нет, это смесь немецкого, английского и теннисного языков. Он расспрашивает о моем отце. Как часто он сам играет? Хороший ли он игрок? Словом, Петер пытается оценить моего отца перед встречей с ним.

Отец не слишком-то ладит с теми, кто плохо говорит по-английски, к тому же он не любит незнакомцев. Так что, когда мы только входим в двери родительского дома, я понимаю, что у нас уже целых две проблемы. Однако, к моему облегчению, спорт оказывается универсальным языком, и двое мужчин, оба — в прошлом спортсмены, с легкостью объясняются с помощью движений, жестов, звуков. Я сообщаю отцу, что Петер хочет посмотреть его знаменитый агрегат. Отец явно польщен. Он ведет нас на задний двор, на корт, и выкатывает дракона. Подняв основание повыше, включает мотор. Он говорит без умолку, прочитывает Петеру целую лекцию, кричит, стараясь перекричать дракона, в счастливом неведении того, что Петер не понимает ни слова.

— Встань там, — приказывает мне отец.

Вручив мне ракетку, он указывает на противоположную сторону корта и нацеливает машину прямо мне в голову.

— Показываю, — объявляет он.

Я содрогаюсь от накативших ужасных воспоминаний. Лишь мысль о текиле, которая ждет меня в доме, помогает остаться на ногах.

Петер встает позади и смотрит, как я бью.

— А-а, — бормочет он. — Йа-йа, гут!

Отец ускоряет подачу мячей. Он крутит диск настройки, пока мячи не начинают вылетать практически без перерыва. Кажется, отец добавил дракону еще одну передачу. Не помню, чтобы раньше мячи вылетали с такой скоростью. После очередного удара я не успеваю отвести ракетку назад, чтобы размахнуться для следующего. Петер бранит меня за промахи. Он отбирает у меня ракетку, отодвигая в сторону.

— Вот какой удар тебе нужен, — говорит он. — У тебя никогда не было такого удара.

Он показывает мне знаменитый резаный удар Штефани, хвастаясь, что сам учил ее такому.

— Тебе нужна более тихая ракетка, — произносит он. — Вот такая.

Мой отец багровеет. Во-первых, Петер прослушал его лекцию. Во-вторых, он вмешивается в обучение его звездного ученика. Он обходит сетку, крича на ходу:

— Этот резаный удар — дерьмо! Если Штефани использовала его, ей давно стоило уйти на покой.

Затем он демонстрирует удар слева с двух рук, которому сам обучил меня.

— С этим ударом Штефани выиграла бы тридцать два Шлема! — восклицает он.

Эти двое мужчин не в состоянии понять друг друга, и все же между ними разгорается жаркий спор. Я отворачиваюсь, сосредоточившись на ударах, сконцентрировав все свое внимание на драконе. Краем уха слышу как Петер упоминает моих вечных соперников, Пита Сампраса и Рафтера. Отец в ответ говорит что-то о заклятых противницах Штефани — Монике Селеш и Линдси Дэвенпорт. Затем отец упоминает бокс: он использует аналогии из боксерской практики, и Петер протестующе вопит.

— Я тоже был боксером, — говорит Петер. — И уж с тобой-то я бы справился.

Общаясь с моим отцом, можно позволить себе все что угодно, но только не это. Только не это! Внутри у меня все сжимается: я знаю, что сейчас случится. Я подхожу как раз вовремя: шестидесятитрехлетний отец Штефани снимает с себя рубашку и говорит моему шестидесятидевятилетнему отцу:

— Посмотри на меня! В какой я форме. Я выше тебя. Могу покончить с тобой одним ударом!

— Ты так считаешь? — отвечает мой отец. — Ну, давай попробуем!

Петер начинает бормотать какие-то ругательства по-немецки, отец отвечает ему на фарси. Оба поднимают руки, сжатые в кулаки. Они кружат один вокруг другого, делают обманные движения, раскачиваясь из стороны в сторону, но, раньше чем кто-то из них успевает нанести удар, я встаю между ними, отталкивая их в разные стороны.

— Этот козел несет чушь! — кричит отец.

— Может быть, папа, но — пожалуйста, не надо!

Оба запыхались, вспотели. Отец грозно таращит глаза. По голой груди Петера градом катится пот. Оба, однако, понимают, что я не допущу продолжения схватки, поэтому беззвучно расходятся по разным углам. Я выключаю дракона, и мы покидаем корт.

Дома Штефани целует меня и интересуется, как прошла встреча.

— Потом расскажу, — говорю я, протягивая руку к бутылке текилы.

Я не помню, когда в последний раз «Маргарита» пришлась мне так кстати.

УДАЧНО ВЫСТУПАЮ НА КУБКЕ ДЭВИСА, однако выбываю в первых же играх в Скоттсдейле, а ведь на этом турнире я привык доминировать. Неудачно выступаю в Атланте, потянув к тому же сухожилие. В Риме я вылетаю в третьем круге, после чего с неохотой признаю: так больше не может продолжаться. Я не могу участвовать во всех турнирах подряд. Мне скоро тридцать, так что к выбору соревнований следует подходить с большей ответственностью.

Теперь на каждом втором интервью меня спрашивают об окончании карьеры. Я отвечаю, что моя лучшая игра еще впереди, в ответ журналисты понимающе улыбаются, словно остроумной шутке. А между тем я еще никогда не был так серьезен.

Когда приходит время защищать свой чемпионский титул на Чемпионате Франции, я жду, что на Ролан Гаррос меня захлестнет волна ностальгии. Однако после реконструкции стадион изменился до неузнаваемости: появились дополнительные места на трибунах, полностью перестроены раздевалки. Мне не нравится то, что получилось. Совсем не нравится. Я хотел бы, чтобы Ролан Гаррос всегда оставался прежним. Я надеялся каждый год выходить на центральный корт и ощущать магию 1999-го, — момента, когда моя жизнь изменилась. Тогда, на послематчевой пресс-конференции, после победы над Медведевым я сообщил журналистам, что теперь могу покинуть теннис без сожалений. Но через год я понял, что был неправ. Одно сожаление все же останется со мной навсегда — сожаление о невозможности вернуться назад, чтобы пережить тот Чемпионат Франции еще и еще раз.

Во втором круге я играю с Кучерой. Он знает мои слабые стороны. Когда я встречаю его перед матчем в раздевалке, у него, кажется, уже бурлит в крови пара литров адреналина. Похоже, он до сих пор прокручивает в голове картины того разгрома, который учинил мне на Открытом чемпионате США 1998 года. Он прекрасно играет, заставляя меня бегать до изнеможения. И, хотя я выдерживаю предложенный им темп, натираю правую ногу так, что она покрывается волдырями. Прохромав к краю корта, я прошу перерыв из-за травмы. Тренер перевязывает мне ступню, но главная ссадина не здесь, она у меня в мозгах. Больше в этом матче я не выигрываю ни одного гейма.

Бросаю взгляд в ложу. Штефани опустила голову. Она никогда не видела, чтобы я так проигрывал.

Позже я скажу ей: сам не понимаю, почему иногда, совершенно неожиданно, я так расклеиваюсь. Она делится со мной своим опытом: не думай, говорит она, положись на чувства.

Я слышал это и раньше. Это напоминает слова моего отца, только мягче и дружелюбнее. Когда это произносит Штефани, они наполняются особенным смыслом.

Мы много дней обсуждаем, что это значит — не думать, а чувствовать. Штефани говорит, что не думать — это лишь полдела. Надо разрешить себе чувствовать.