Андре Агасси - Откровенно. Автобиография

• Название: Откровенно. Автобиография
• Автор: Андре Агасси
• Издательство: Юнайтед Пресс
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2010
• ISBN: 978-5-904522-45-2

Папаша безжалостно отстреливает ястребов, кружащих над домом, сестра сбежала из дома с великовозрастным теннисистом, а Андре никак не решит, что же купить на первые заработанные деньги — так необходимый ему свитер или подарок девочке, которая очень нравится?

Биография Агасси кажется сказочной историей покорения мальчиком из бедной семьи большого мира и большого тенниса: в ней есть и агрессивный отец с тяжелой рукой, и безропотная мама, не cмеющая заступиться за сына, и ненавистные маленьким Андре круглосуточные тренировки на корте.

Эмоциональные истории из жизни, смысл которой бунтарь Агасси нашел, только встретив настоящую любовь в лице Штефи Граф, ощутив радость отцовства и научившись выигрывать ради людей, которым необходима его поддержка, способны тронуть читателя до глубины души.

---

В марте в Ки-Бискейн я встречаюсь с Аароном Киркштейном, старым приятелем по академии Боллетьери. Нас часто сравнивают: и из-за того, что мы оба учились у Ника, и из-за рано развившихся способностей. Легко выигрываю два сета, но потом силы покидают меня. Киркштейн берет верх в следующих двух сетах. В начале пятого сета у меня начинаются судороги. Я по-прежнему в плохой физической форме, не могу выйти на следующий уровень. Я проигрываю.

Отправляюсь на остров Пальме неподалеку от Чарлстона (Южная Каролина), где выигрываю свой третий турнир. Мой восемнадцатый день рождения приходится на разгар соревнований. Директор турнира выкатывает в центр корта торт, все поют. Вообще-то я никогда не любил дни рождения. В моем детстве никто даже не вспоминал о наступлении этого дня. Но сейчас все по-другому — я стал совершеннолетним, об этом не устают повторять со всех сторон. Теперь в глазах закона я взрослый.

А, в задницу закон!

Лечу в Нью-Йорк на турнир чемпионов. Это знаменательная веха для любого спортсмена, ведь именно здесь встречаются на корте сильнейшие теннисисты планеты. Вновь мне приходится столкнуться с Майклом Чангом, который за время, что мы не виделись, успел обзавестись странной привычкой: всякий раз, обыгрывая кого-то, он воздевает руки к небу. Истово благодарит Бога за победу. Меня это раздражает. Мысль о том, что Бог принимает чью-либо сторону в теннисном матче, что он болеет против меня, сидя в ложе Чанга, оскорбительна и нелепа. Я одолеваю Чанга, наслаждаясь каждым своим святотатственным ударом. Затем мщу Киркштейну за недавнее поражение. В финале встречаюсь со Слободаном Живойиновичем, сербом, известным по игре в парном разряде, и обыгрываю его в трех сетах.

Я стал выигрывать чаще. Надо бы радоваться, однако я напряжен и встревожен. Я был доволен этим триумфальным для меня сезоном, проведенным на кортах с твердым покрытием, мне прямо-таки физически хочется продолжать играть на твердых кортах. Но начинается сезон грунта. Со сменой покрытия меняется все: на грунте иной теннис, разум и тело должны приучиться играть по-другому. Вместо того чтобы на скорости носиться из одного края корта в другой, быстро останавливаться и мощно ускоряться, ты должен скользить, наклоняться, танцевать. Натренированные мышцы теперь выступают лишь в качестве группы поддержки, а доминируют мышцы, которые традиционно были на вторых ролях. Это само по себе болезненно, тем более я до сих пор не понимаю, кто я и какой. Необходимость стать другим, грунтовым человеком, добавляет мне разочарования и беспокойства.

Друзья рассказывали: четыре вида покрытий в теннисе — как четыре времени года. Каждое хочет от тебя чего-то нового, дарит подарки и запрашивает за них свою цену. Каждое кардинально меняет виды на будущее, перестраивая твое тело на молекулярном уровне. После трех раундов Открытого чемпионата Италии в мае 1988 года я больше не Андре Агасси. Я вылетел.

Отправляясь на Открытый чемпионат Франции 1988 года, я ожидаю провала. Зайдя в раздевалку Ролан Гаррос, я обнаружил, что здесь уже собрались все великие специалисты по грунтовому покрытию. Подпирают стенку, глядят исподлобья… Ник называет их крысами. Они провели здесь много месяцев, тренируясь и поджидая, пока все остальные закончат сезон на кортах с твердым покрытием и прилетят сюда, в их грунтовую ловушку.

Париж сбивает меня с толку, как и любое новое место, даже, пожалуй, сильнее, чем остальные. Здесь в изобилии те же самые проблемы, что были в Нью-Йорке и Лондоне, но к ним добавляется языковой барьер, да и присутствие собак в ресторанах меня напрягает. Впервые зайдя в настоящее французское кафе на настоящих Елисейских полях, я с изумлением увидел, как одна из этих собак поднимает ногу и щедро орошает ножку соседнего столика.

Ролан Гаррос тоже полон странностей. Это единственный стадион из виденных мной, насквозь пронизанный запахом сигар и трубок. Когда в критический момент матча я выполняю подачу, кольца трубочного дыма вьются вокруг моего носа. Хотелось бы мне найти этого курильщика и объяснить ему кое-что — хотя, с другой стороны, я предпочел бы избежать встречи с ним, потому что не могу — себе даже представить того мохноногого хоббита, который способен сидеть на теннисном матче под открытым небом и курить трубку.

Невзирая на дискомфорт, ухитряюсь разбить трех соперников. Я даже обыгрываю признанного мастера грунтовых покрытий Гильермо Переса-Ролдана в четвертьфинале. В полуфинале мне предстоит играть с Мэтсом Виландером. Он третья ракетка мира, однако, на мой взгляд, Виландер на данный момент непобедим. Когда матч с его участием показывают по ТВ, бросаю все свои дела и прилипаю к экрану. Думаю, это его лучший год. Он уже выиграл Открытый чемпионат Австралии, и здесь, на Ролан Гаррос, считается фаворитом. Умудряюсь сыграть с ним на равных четыре сета, в пятом у меня начинаются сильные судороги. Проигрываю 6–0.

Напоминаю Нику, что собираюсь пропустить Уимблдон. Зачем переключаться на травяные покрытия, тратить столько энергии? Может быть, лучше месяцок отдохнуть, чтобы набраться сил для летнего сезона на кортах с твердым покрытием?

Ник счастлив, что ему не придется ехать в Лондон. Он любит Уимблдон не больше, чем я. Кроме того, он стремится побыстрее вернуться в Штаты, чтобы найти для меня лучшего тренера.

НИК НАНИМАЕТ ДЛЯ МЕНЯ чилийского силача по имени Пат. Я уважаю его: он никогда не заставляет меня делать то, что не готов сделать сам. Однако у Пата есть неприятная привычка брызгать слюной во время разговора, а также наклоняться надо мной, когда я работаю с тяжестями, роняя капли пота мне на лицо. Я уже подумываю о том, чтобы надевать на тренировку с Патом пластиковое пончо.

Главный элемент наших тренировок — изматывающая ежедневная пробежка вверх и вниз по холму в окрестностях Вегаса. Уединенно стоящий холм раскаляется на солнце; и по мере того как я поднимаюсь все выше, он становится горячее, словно действующий вулкан. Кроме того, он расположен в часе езды от отцовского дома, что, мне кажется, далековато — все равно что ездить на пробежку в Рино[21]. Пат, однако, настаивает: именно этот холм поможет мне решить проблему физической формы. Когда, доехав до подножия, мы выходим из машины, он сразу же трусцой направляется вверх, приказывая, чтобы я следовал за ним. Через минуту я уже прижимаю руку к ноющему боку, с меня градом катится пот. Когда мы добираемся до вершины, я почти не могу дышать. Пат говорит, это хорошо. Полезно для здоровья.

Однажды, когда мы с Патом штурмуем холм, рядом с ним появляется побитый жизнью грузовик. Из кабины вылезает дряхлый индеец, в руках у него палка. Если он захочет убить меня, не смогу защищаться, так как не в силах даже поднять руку. И убежать тоже не смогу — для этого у меня не хватит дыхания.

— Что вы здесь делаете? — интересуется индеец.

— Тренируемся. А вы что здесь делаете?

— Ловлю гремучих змей.

— Здесь водятся гремучие змеи?!

— А вы думали, здесь спортивный центр?

После того как я отсмеялся, старый индеец заявил: должно быть, я родился в рубашке, потому что это место не зря называется Холм Гремучих Змей, черт возьми. Он ловит их здесь каждый день по двенадцать штук и сегодня собирается поймать очередную дюжину. Это просто чудо, что я ни разу не наступил ни на одну из этих тварей — большую, толстую, готовую к прыжку.

Я смотрю на Пата и испытываю острое желание плюнуть ему в лицо.

В ИЮЛЕ УЛЕТАЮ В АРГЕНТИНУ, я самый молодой в истории игрок американской команды, выступающий на Кубке Дэвиса. Успешно играю против аргентинца Мартина Хайте, толпа бурно выражает мне свое одобрение. Я выигрываю в двух сетах, веду в третьем 4–0, подача Хайте. Ежусь от холода: в Аргентине настоящая зима, температура, должно быть, уже упала до нуля градусов. Хайте подает неудачно, получая право на переподачу. Мяч срывается снова, но на этот раз права на переподачу у моего соперника уже нет. Дотянувшись, ловлю мяч рукой. Толпа взрывается. Зрители решили, что я смеюсь над их земляком, нарочно проявляя неуважение. Меня освистывают, шум не умолкает несколько минут.

На следующий день газеты смешивают меня с грязью. Вместо того чтобы защищаться, впадаю в ярость. Заявляю, что мне всегда хотелось сделать что-то подобное. На самом же деле я просто замерз и не думал о том, что делаю. Это была глупость, но не грубость. Моей репутации нанесен сокрушительный удар.

НЕСКОЛЬКО ДНЕЙ СПУСТЯ меня бурно приветствует толпа в Страттон-Маунтине. Я играю, чтобы доставить им удовольствие, поблагодарить их за то, что помогли стереть из памяти мысли об Аргентине. Все поддерживает меня здесь: эти люди, эти изумрудные горы, этот вермонтский воздух. Выигрываю турнир. Вскоре с изумлением узнаю, что стал четвертой ракеткой мира. Но я слишком измучен, чтобы бурно праздновать это. Между тренировками Пата, Кубком Дэвиса и тяжким однообразием турне я сплю по двенадцать часов в сутки.