Александр Иванин - Антизомби

• Название: Антизомби
• Автор: Александр Иванин
• Жанр: Боевая фантастика

Фанфик на «Эпоху мертвых» А. Круза. Как поведет себя человек в новом мире? Что ждет его: выживание, борьба за власть и богатство, любовь и предательство, противоборство, осмысление понятия добра и зла в новой эпохе?

---

Антизомби

Иванин Александр Александрович

Аннотация

Фанфик на «Эпоху мертвых» А. Круза. Как поведет себя человек в новом мире? Что ждет его: выживание, борьба за власть и богатство, любовь и предательство, противоборство, осмысление понятия добра и зла в новой эпохе?

Пролог

Приход Большого Песца я встретил также как и все жители нашей планеты. Неожиданно и сразу. Вчера была обычная рядовая налаженная в той или иной степени жизнь со своими проблемами, трудностями, радостями и надеждами. Но пришел большой полярный зверь, перечеркнув лапой или пушистым лисьим хвостом все, что было раньше.

Трудности изменились кардинально, до такой степени, что прежние трудности вспоминались как нечто умилительно–светлое придававшее ушедшей налаженной жизни приятную остроту и вкус.

Новые проблемы, как цунами, снесли все прежние, не оставив от них и следа, подмяв своей черной железобетонной тушей несчастное человечество.

Радостей осталось немного, точнее всего четыре базовых повода для радости: я жив, живы мои родные и близкие (хотя бы некоторые, ну хоть кто‑нибудь один), у меня и моих близких есть укрытие, есть чего пожрать. Все остальное ушло даже не на второй, а на сто второй план. На всех прочих планах более мелкой разрядности безраздельно воцарился нереально здоровенный полярный лис.

Вся прежняя жизнь была безвозвратно уничтожена, от нее остались одни воспоминания. Только остатки материального мира исчезающей цивилизации давали понять, что эти воспоминания реальны, не являются шизоидным бредом человеческого разума, безжалостно изнасилованного новой действительностью.

В моем прошлом остались беззаботное советское детство с бесчисленными кружками и спортивными секциями, родительской любовью и подавляющим диктатом школы, пытающейся вылепить из неокрепшего организма образцового советского гражданина. Отрочество, пришедшееся на горбачевскую эпоху с ее крикливой гласностью, будоражащей свободой, переросшей во вседозволенность и анархию, а также кривой демократией, и еще талонами, и еще страшенными очередями за самым насущными товарами, и еще голыми полками, и еще сухим законом. Юность совпала с развалом Союза и зарей бандитско–воровской ельцинской эпохи.

По настоящему взрослая жизнь меня настигла в армии. В армию я попал после третьего курса строительного института, но не за плохие оценки, а в связи с его реорганизацией (ликвидацией) и объединением с другим ВУЗом. В результате путаницы с документами я оказался без отсрочки, и был благополучно препровожден нашим военкоматом в родную новоиспеченную российскую армию. Первый год армейский службы меня встретил жесткой дедовщиной, диким прессом нашего сержанта и безразличием ко всему происходящему не просыхающего офицерского состава нашей части, с чего молчаливого согласия в части процветали неуставные отношения. Вообще‑то в части «не просыхали» и деды, и тем более сержанты, не говоря уже о дембелях. Сразу оговорюсь, что опираюсь только на свой личный опыт и субъективное суждение. Единственное, что действительно поддерживало в армии — это мой дом, где меня ждали, и сложившийся коллектив ребят из моего призыва, а также твердый упрямый характер, выкованный жестокой дворовой жизнью и школьной воспиталовкой. Из пришедших в часть после карантина новобранцев моего призыва двоих позже комиссовали с разной степенью попорченности здоровья после воспитательной работы дедушек. Третьего комиссовали в дурку. Остальные под давлением армейской жизни сбились сначала в кучу, а потом и в крепкую команду. Что удивительно, не смотря на старания старослужащих, мы не расползись по углам и не стали искать между своих же ребят слабеньких на роль козлов отпущения, для того чтобы отыгрываться на них за издевательства дедушек. Мы начали отстаивать друг друга, и помог нам в этом наш прелюбимейший сержант, которого мы ненавидели больше всего на свете.

Второй год армейской жизни пришелся на первую чеченскую войну. На новогодний штурм Грозного мы не успели, зато успели на штурм площади Минутка, дворца Дудаева и здания Центробанка, где наших солдатиков бездумно и преступно бросали в рукопашную на укрепленные огневые точки, мины и прочие подарки воинственных аборигенов, силясь представить мировой общественности здания в наиболее сохранном виде. Нас махру совсем не жалели.

Потом были бесконечные мелкие и крупные бои, зачистки, ранения, кровь и смерть. Смерть смерь, смерть вокруг. Трупы, которые уже никто не убирал. Трупы людей и животных. Трупы разной степени цельности и сохранности. Трупы, раздавленные колесами, трупы в развалинах, трупы в разбитой военной технике. Бесила дикая ложь СМИ о войне. Вызывали ненависть и приступы тошноты, бодрые сообщения дикторов и журналистов об успехах нашей доблестной российской армии, которая с минимальными потерями в пять–семь–двенадцать человек захватывала один населенный пункт за другим. В тоже время из разбитых окон можно было видеть горы трупов, которые КАМАЗами вывозили из города, сожженную технику, испуганных озлобленных солдат и дезориентированных еще более озлобленных офицеров. О командовании я даже говорить не хочу. Полная неразбериха. Мы выживали, как могли, стараясь выполнить поставленную боевую задачу.

Спасло меня как человека, не позволило свихнуться в той кровавой мясорубке в первую очередь опять же память о родных и близких, их письма. Также в первую очередь я благодарен нашему бате, «вечному майору» Серегину, воевавшему в Афгане, воевавшему в нагорном Карабахе, и «прописавшемуся» на северном Кавказе с 1990 года. Я не могу себе представить, что бы мы делали без его бесценного боевого опыта. Также в первую очередь я благодарен нашему сержанту Фердыщенко — сержанту моего первого армейского года. Я сам был шокирован тем, что готов был броситься ему на шею и не для того, что бы обезглавить голыми руками, а с выражением горячей искренней благодарностью за все тяготы армейской жизни, которые он нам — салагам самоотверженно создавал. Если бы не его постоянный прессинг, который иначе как жестким «дрочевом» назвать было сложно, моя психика и психика моих братишек не выдержала бы всей прелести этой игры в солдатиков на деньги, которую устроили всем известные кукловоды нашей громадной страны.

В общем, из армии я вернулся со стойкими пацифистскими взглядами, несокрушимой ненавистью к властям и отдельным конкретным личностям. Но кроме всего этого у меня было неудержимое желание выстроить свою молодую жизнь правильно и цельно. Выстроить назло всем этим политическим проституткам и жулью, господствовавшему во власти, всем тем нравственным уродам, которые считали эту продажную войну заебательским бизнесом. Вернувшись домой, я сделал ремонт во всей квартире, восстановился в институте, познакомился со своей будущей женой. Свою любимую охотничью самозарядную «мурку» я со всеми причиндалами подарил своему знакомому, с которым ездили на уток.

Но все это я сделал после пяти месяцев лечения в госпитале и реабилитации.

Институт я закончил на удивление быстро. Через полтора года я защитил диплом. Причиной тому была не моя самоотверженная работа, гениальность, внезапное просветление моего разума. Причиной была даже не жалость преподавательского состава к моей, хромающей на одну ногу, персоне. И, конечно же, этому не было причиной чувство вины руководства института за досадную ошибку, по причине которой я оказался в сапогах. Меня боялись. Боялись даже отчислить. Столь бодрое продвижение в сдаче зачетов и экзаменов объяснялось исключительно только тем, что от меня старались избавиться наименее бескровным способом. В итоге, успешно защитившись вместе с заочниками накануне Нового года, я получил диплом, чем освободил от своей страшной персоны любимую альма–матер.

С дипломом, цветами и недорогим золотым колечком я, практически трезвый, за пять минут до удара курантов завалился домой к своей Аленке и одновременно с новогодним выступлением нашего дорогущего президента сделал ей предложение руки и сердца. Был дикий восторженный визг, невообразимая суматоха, роняние салатов с новогоднего стола. После чего мои рука, сердце и все остальные части моего организма были торжественно приняты, а мне встречно были вручены в полном составе душа, сердце, руки, ноги и все прочие прилагающиеся комплектующие свежеиспеченной невесты. Кульминацией помолвки стало торжественное феерическое падение новогодней елки на новогодний стол, вызванное новогодней погоней собаки моей невесты за удиравшим из комнаты насмерть перепуганным новогодним котом, в которого выстрелил из новогодней хлопушки хулиганистый младший братик моей Аленки.

После относительно скромной свадьбы, нас с Аленой отправили строить семейное счастье из большого уральского города в небольшой подмосковный город на ПМЖ. Поселили нас там, на древней даче Алениной прабабушки, которую подарили нам в качестве свадебного подарка. Монументальный дряхлый кирпичный дом дореволюционной постройки поражал размерами комнат, количеством веранд и запущенным состоянием. Все время с момента заселения до большого песца я был приговорен к непрекращающемуся ремонту, реконструкции, восстановлению, достройке и перестройке нашего семейного замка. В итоге от старого дома остались только кирпичные стены и фундамент из здоровенных камней. И, все‑таки, здесь мы были счастливы. Нажили троих детей, создали свой милый сердцу, любимый мирок.