Григорий Трубачев - Рассказы

• Название: Рассказы
• Автор: Григорий Трубачев
• Издательство: «ЮгПолиграф»
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2007

Писатель тепло, по-шолоховски вводит нас в мир своих героев, в мир любви к своей малой и большой Родине. Жизненный ему увидеть простые вещи с неожиданной стороны.

---

Прошло несколько лет после незабываемой, хотя и страшной ночи. Я уже свыкся с мыслью, что больше никогда не увижу ее. Как-то зимой на автобусной остановке я неожиданно увидел Надежду Петровну. Она по-прежнему была стройна и красива. Глянула своими родниково-чистыми глазами и отвернулась. Необъяснимая горечь обиды и тоски пронзила мое тело. Я как завороженный, словно примерзший к земле, стоял, не смея даже глянуть в ее сторону. Автобуса долго не было. И вдруг совсем рядом я услышал ее нежный бархатный голос: „Как поживаете, Иван Петрович?“ Я повернулся. Она стояла рядом. Вокруг ее неповторимых глаз я заметил первые мелкие тонкие морщинки. „Надежда Петровна, простите, пожалуйста, я думал, что вы на меня в такой большой обиде“. — „Ну что вы, Иван Петрович. На вас обижаться нельзя. Нет-нет. Спасибо вам, что вы не искали больше со мной встреч“. Тут подошел автобус. Она пропустила всех пассажиров, обхватила обеими руками мою голову и поцеловала в губы, а потом сказала: „Для меня она была, есть и останется самой дорогой и прекрасной ночью в моей жизни. Спасибо вам за ту ночь и за дочь. Осенью она пошла в первый класс“. Вбежала в автобус, прежде чем я пришел в себя, ошарашенный такой новостью. Дочь. У нее моя дочь. Мыслимо ли это? Какая она? На кого похожа? Какие только мысли не одолевали меня, но всякий раз я убеждался, что не стоит вторгаться в их жизнь, только навредишь. Прошло много лет… Проходя по коридору заводоуправления, я заглянул в отдел кадров. Анна Ивановна, начальник отдела, увидев меня, возбужденно сказала: „Господи, какое несчастье! Иван Петрович, — обратилась ко мне Анна Ивановна, — вы помните, несколько лет назад у нас работала учительница? Красивая такая“. — „Помню, ну и что?“ — „А то, что вчера она погибла в автомобильной катастрофе. Завтра в четырнадцать похороны“. У меня потемнело в глазах. Я уже не слышал, о чем говорила Анна Ивановна. „Иван Петрович! Что с вами?“ — услышал я снова ее голос. „Да нет, ничего“. — „Вы так побледнели“.

На кладбище я приехал на час раньше. Нашел тракторами отрытые могилы. Их было несколько. Две обработаны и ждали своих „жильцов“. Не может быть! Неужели в одну из них положат ее? Но вот показалось шествие. Народу было много, особенно детей. Когда установили гроб, я с трудом протиснулся к нему и ужаснулся. В нем лежала старая, совершенно незнакомая женщина. Тонкими нитями пролегла седина. К горлу подкатил ком. Господи великий, что делает время! Все. Больше никогда я не увижу ее добрых, доверчивых глаз. На другой день, к вечеру, я снова посетил кладбище. Кругом стояла мертвая тишина. Рядом с венками я положил букетик живых цветов и тихо сказал: „Прости меня, Надя! В моем сердце ты как зарница на чистом небосводе, взошла, ярко посветила и погасла“. В прошлом году умерла жена, и я остался один. Теперь часто хожу на кладбище, ношу живые цветы, жене и Наде. Муж установил ей памятник. У изголовья с двух сторон посадил два деревца плакучей ивы. С фотографии, заделанной в мрамор, немо смотрят с затаенной искринкой ее добрые, по-детски доверчивые голубые глаза. До самой надгробной плиты склонили свои гибкие ветки ивушки. При легком дуновении ветра они легонько сметают пыль и тихо шепчут ей мелодию вальса „Амурские волны“, под который она так любила танцевать при жизни. При очередном посещении кладбища, положив цветы на могилу жены, я медленно пошел к могиле Надежды Петровны. Перед этим прошел дождик, воздух был чист, пахло травой и цветами, посаженными на могилках. Вдруг я заметил, что на лавочке под плакучими ивами, низко наклонившись, сидела молодая женщина. Услышав мои шаги, она повернулась в мою сторону, затем встала. О великий Боже! Кто это? На меня в упор смотрели глаза Надежды Петровны.

Словно молния пронзила мое тело. Я напряг всю свою волю, чтобы не потерять сознание. Затряслись руки, дергались губы. „Что с вами? — словно через пелену тумана я услышал ее голос. — Вам плохо? Присядьте, пожалуйста“. Она налила в стакан воды и подала мне. Немного оправившись, я снова взглянул на девушку. Это была моя дочь. Две капли воды. Все унаследовала от матери: и большие голубые глаза с длинными ресницами, форму и цвет лица, стройную фигуру, движения тела. Все и не все. В глазах ее я не нашел той светлой искринки, которая делала бы их по-детски доверчивыми. На правой щеке, ближе ко рту, я заметил такую же, как у меня, маленькую ямочку. Ком снова сдавил горло. Предательские слезы заливали глаза. Не в силах сдержать себя я плакал навзрыд. С трудом справившись с волнением, я извинился и пошел прочь. Сделав несколько шагов, вдруг почувствовал, что невидимая притягательная сила тянет меня назад. Ноги сами остановились. Я повернулся. Она стояла и смотрела вслед. В глазах смятение, растерянность и легкий испуг. Моя душа рвалась на части. Хотелось кинуться к ней, прижать ее к своему телу и крикнуть на весь мир: „Дитя мое, прости нас!“ Крикнуть и получить, наконец, такую далекую и долгожданную разрядку. Она словно почувствовала это, слегка согнула в локтях руки, сделала два нерешительных шага вперед и остановилась. Так вот и живу в одном городе с родной дочерью, не имея возможности общаться. А в краевой центр еду к сыну и внукам. Вот и вся радость осталась в моей жизни». Он снова затих. Подождав немного, Костя спросил: «Почему не женишься? Не старик же» — Он долго молчал. Может быть, пожалел, что открыл свою тайну этому, уже немолодому, случайно встретившемуся человеку. А потом глянул глазами, полными слез, заикаясь, тихо, раздельно сказал: «Не-мо-гу!»

Май 1994 года.

Рассказ охотника

Охота, как и охотники, бывает разная. Основная масса людей приезжают на охоту, чтобы отдохнуть, развеяться от повседневных дел, побывать на природе и ощутить прелести окружающего мира, послушать пение птиц, нежный шепот камыша, плеск рыбы, свист утиных крыл, увидеть их мягкую посадку на воду, мелодичную песнь камышевки и далекий однообразный крик кукушки. Все это, вместе взятое, создает определенную гамму звуков, которые влекут к себе истинных любителей природы. Каждый, кто приезжает на охоту, делается вдруг иным и неузнаваемым. В нем пропадает озабоченность, пробуждается душа, он перерождается, ощутив волю, ему легче дышится, он как бы очищается, становится иным и неузнаваемым для самого себя и для окружающих. Как правило, многие охотники любят похвастаться удачей, которая сопутствовала ему некогда, при этом неминуемо приврать, приукрасить, наговорить с серьезным видом всяких небылиц. Однажды мне пришлось быть свидетелем и слушать рассказ одного очень знаменитого и уважаемого человека. Было это осенью, в первый день открытия сезона на водоплавающую дичь. В тот день на охотстанцию съехалось очень много охотников, в основном молодых, значительно меньше бывалых. И вот, когда закончились все треволнения, когда многие приготовились ко сну, приятный баритон из дальнего угла комнаты отдыха заставил обратить на себя внимание.

«А вот у меня на охоте был такой случай, — начал свой рассказ невидимый рассказчик. — Было это очень давно, еще в дни моей молодости. Мне тогда было лет шестнадцать, не более. Жила у нас в станице девушка Зоя, стройная, красивая и, что редко бывает, умная. Многие станичные ребята пытались за нею ухаживать, но она была для них недосягаемой. Гордая такая и цену себе знала. Мне она тоже нравилась. При встрече с ней я как-то терялся и вечно говорил невпопад. Ходили мы с ней в одну школу, только она в девятый, а я в восьмой класс. Она была отличница, одевалась модно и со вкусом. Ее стройная фигурка заметно выделялась на фоне других девчонок школы. Я же учился средне, особыми успехами не отличался, но и в отстающих не числился. К тому времени я уже вымахал в метр восемьдесят. Фигура моя еще только формировалась, движения тела были какими-то нескладными, замедленными, вечная рассеянность, несобранность. Мои руки казались очень длинными, легкая сутуловатость, покачивающаяся, не очень уверенная походка. Пошел было я в секцию баскетбола, да вскоре почувствовал, что это не для меня. Задатков никаких, и поэтому тренер меня просто не замечал, давая тем самым понять, чтобы я как можно быстрее перестал ходить на тренировки. Жила Зоя на нашей улице, а наши родители иногда встречались по-домашнему в узком кругу. Отец Зои был прославленным механизатором. О нем часто писали в местной газете, иногда в краевой. Он был орденоносец, по тем временам — заслуженный и уважаемый человек. За доблестный труд награжден был орденами Ленина и Трудового Красного Знамени. Зоя была единственная дочь, и поэтому ей уделяли много внимания, да и было за что. Однажды, это было осенью, на день рождения моего отца были приглашены и родители Зои Чеботаревой. Пришли они вовремя, принесли отцу подарки, познакомились с другими гостями. Торжества затянулись до вечера. От нечего делать я слонялся по комнатам, мешая компании рассказывать смачные анекдоты. И вот, как бы нечаянно, подошел ко мне отец Зои и говорит: „Шел бы ты, парень, к нам, да сходили бы вы с Зоей в кино или на танцы“. Я только этого и ждал. Ходьбы-то не более десяти минут. Вначале я летел на крыльях, но постепенно темп бега заметно снизился. Мною овладела какая-то робость, в голову лезли всякие мысли. „Будет ли удобно, если я неожиданно приду, — думал я. — Что она может подумать и как примет, не помешаю ли я своим приходом?“ И когда до дома осталось несколько метров, от моей решимости не осталось и следа. Вначале родилась мысль одному пойти в кино или на танцы. Так, в нерешительности, и простоял несколько минут, и вдруг слышу за своей спиной нежный голос Зои: „Коля, это ты?“ Я резко повернулся. Зоя стояла, слегка наклонив голову, и улыбалась, в ее руках была косынка: „А я только от вас, папа мне сказал, что они тебя отправили ко мне“. „Здравствуй, Зоя,“ — наконец нашелся я. „Ну здравствуй, здравствуй! Да ты что? Стоишь и сдвинуться не можешь, идем же к нам“, — и она взяла меня за руку. Ноги мои налились какой-то тяжестью, я с трудом передвигал их. Тяжело ступая и сопя, двинулся рядом с ней. Мы вошли на веранду, здесь было чисто и прохладно. „Присаживайся. Чем тебя угощать?“ — „Ничего не надо, я сыт“. — „Нет, так не годится, гостя всегда встречают с хлебом и солью, поэтому сейчас мы с тобой будем пить чай с вареньем и пирогами. Пироги мы сегодня напекли с мамой, и я хочу, чтобы ты оценил наш труд“. Ее нежный и ласковый голос, манера вести себя, слегка повелительный тон сразу изменили мои представления об этой девушке. Постепенно скованность пропала, я стал оттаивать и приобретать нормальный дар речи. Вскоре Зоя накрыла стол, поставила варенье, мед, пироги, налила в красивые чашки чай и пододвинула ближе ко мне сахар. Затем она села напротив меня и сказала: „Ну угощайся, гостек дорогой“. От этих слов я весь съежился, мне показалось, что она нарочно произнесла слово „дорогой“. Зоины пироги были отменными, они были такими вкусными, что я и не заметил, как тарелка стала пустой. Поблагодарив Зою за угощение, я с нескрываемой радостью отметил, что пироги были очень вкусными. Затем Зоя быстро все убрала и пригласила меня в зал, включила музыку. У нее был набор прекрасных пластинок: вальсы, фокстроты, танго. Самое печальное и обидное для меня было то, что я не умел танцевать. А Зоя, с ее проницательностью, очень корректно спросила меня: „Коля, ты, наверное, не танцуешь?“ И чтобы как-то смягчить создавшуюся неловкость, я взял и брякнул: „Танцую, только одиночные танцы“. А она, чтобы как-то угодить мне, нашла пластинку с русскими танцами и поставила ее. Тут я окончательно был сражен наповал. Вдруг я мысленно представил себя, танцующего „барыню“, выстукивающего каблуками и на присядках выбрасывающего свои длинные, костлявые ноги. Краска ударила мне в лицо, лоб покрылся испариной. Видя мое мучительное замешательство, она сняла пластинку и поставила новую. Зал сразу наполнился мощными, содрогающими стены аккордами, напоминающими бурю, несущую огромную лавину морской волны, поглощающую и подминающую все на своем пути, воцаряя силу величия. Затем полилась нежная, неослабевающая мелодия торжества, влекущая за собою и подчиняющая своей власти все вокруг. „Нравится?“ — спросила Зоя. — „Очень сильная и одухотворенная музыка“, — ответил я. — „Это пятая симфония Людвига ван Бетховена. Слышал о таком композиторе?“ Не дождавшись ответа, она стала объяснять: „Бетховен — немецкий композитор прошлого века. Его музыку даже не сравнить ни с чьей“. Для меня ее сообщения были как снег на голову среди лета, так как я не очень разбирался в операх, а о симфонии уже и речь не шла. Затем Зоя поставила танго „Брызги шампанского“. Подошла ко мне и попросила встать. „Идем, Коля, я поучу тебя танцевать“. Она показала мне первые несложные движения, рассказала, как надо брать руками девушку и как ее приглашать на танец, куда руку левую, куда правую, а затем в такт музыке делать соответствующие движения: вперед, назад, вправо, влево, с поворотами и разворотами. Так она таскала мою нескладную фигуру до конца танца. Передохнув, она снова ставила пластинку, и начинались мои новые мучения. Танец, конечно, не клеился, но она не отступала. Танец не получался еще и от того, что Зоя была слишком рядом и ее прикосновения еще сильнее сковывали меня. Все мои органы деревенели, я совершенно не слышал музыки и поэтому плохо ей подчинялся, все получалось невпопад. А она включала пластинку снова и снова, пытаясь так или иначе меня научить. Наконец произошло неожиданное. На одном из поворотов я за что-то зацепился ногой и, чтобы не упасть, прижал Зою к себе. Она как-то неожиданно обмякла, тело ее потеряло былую упругость, она легонько оттолкнула меня от себя, и мы оба, словно по команде, сели на рядом стоявший диван. Наступила неловкая тишина, и только скрежет иглы о пластинку издавал нудный, монотонный звук. Чтобы как-то разрядить обстановку, я предложил Зое поехать в плавни на охоту. Думал, что это не женское занятие и она откажется, но она, вопреки моему ожиданию, воспряла духом и радостно согласилась. Бывают же в жизни такие каверзные обстоятельства, вспоминал я спустя несколько лет. Однако делать было нечего, назвался груздем — полезай в кузов. Вскоре пришли родители, и я заспешил домой. Зоя вышла меня проводить, и, когда мы пожали друг другу руки, она сказала: „Ты, Коля, заходи ко мне, не стесняйся, я всегда буду тебе рада. А на охоту мы непременно с тобою поедем. Ведь это очень здорово, правда?“»