Татьяна Дубровина - Высший пилотаж

• Название: Высший пилотаж
• Автор: Татьяна Дубровина
• Издательство: Олимп, АСТ
• Жанр: Современные любовные романы
• Год: 1998
• ISBN: 5-7390-0152-8

Красавица Мария родилась под знаком Девы. Не потому ли она, непонятая, осмеянная окружающими, ревниво охраняла свою чистоту до прихода настоящей любви? Однажды Мария в полной мере познала справедливость поговорки «Не было бы счастья, да несчастье помогло». Рядом с ее дачей совершил вынужденную посадку маленький спортивный самолет. Возможно, мужественному летчику предстояло стать для одинокой красавицы тем самым Единственным…

---

Она сама помогает ему срывать с нее сарафанчик, ставший вдруг тяжелыми веригами. И подается навстречу его губам, жадно ищущим крохотный розовый сосок… Голова кружится, но краем глаза Маша успевает заметить, что Иона несет ее к дивану. Сейчас ее спина коснется потертого шелка обивки, и его грудь прильнет к ее груди, и Маша ощутит приятную тяжесть стройного мужского тела… а дальше… дальше…

Она тряхнула головой и поймала себя на том, что скользит ладонью по своему замершему в ожидании телу. Оборки сарафана смяты, лямка соскочила с плеча, а в медном тазу у крылечка веранды пузырится, выкипая, смородиновое варенье. Вот идиотка! Размечталась! Еще чуть-чуть, и пена могла бы залить примус.

Маша судорожно оглянулась по сторонам — не видел ли кто-нибудь, как она тут оглаживала себя, как какая-нибудь шлюшка. Кровь прилила к щекам, слезы отчаяния мутной пеленой застили глаза. Она схватила шумовку и быстро, злясь на себя, принялась вычерпывать пахучую пену в миску.

Что за глупые фантазии! Какая чушь лезет ей в голову! Господи, если бы сейчас кто-нибудь смотрел на нее и сумел ненароком прочесть по ее лицу все эти грешные, грязные мысли! Да Маша просто умерла бы от стыда на месте! Слава Богу, что никто не проходил мимо…

Но помимо этих сумбурных мыслей зудила изнутри еще одна, самая неприятная. Но самая важная, поскольку она являлась открытием и откровением. Ей на самом деле хочется испытать то, что ощущают все нормальные женщины, и единственный, с кем она может это сделать — Иоанн… Иона… Ванечка… Дура проклятая! Что же она наделала?! Ведь это было возможно! Ведь Иона хотел этого, и она сама тоже…

Маша не заметила, что миска уже переполнилась горячей пеной, и та капает с шумовки прямо ей на руку. А когда боль от ожога дошла до сознания, пальцы сами собой разжались, и миска опрокинулась, покатилась по траве, обрызгивая босые ноги мелкими, красными, как кровь, каплями. Маша взвизгнула и бросилась в дом. Рыдания прорвались наружу, судорожные, как у маленького обиженного ребенка. Маша лихорадочно шарила по столу, ничего не видя сквозь слезы. Где-то была баночка с облепиховым маслом… Где же?

Она слизнула с руки сладкую пенку и помазала покрасневшую кожу золотистым пахучим маслом. И тут, как назло, баночка выскользнула из рук и разбилась. И это было уже последней каплей. Маша уткнулась лицом в ладони и заскулила, покачиваясь из стороны в сторону.

«Почему я такая невезучая? За что? Что я делаю не так? — в отчаянии спрашивала она себя. И тут же отвечала: — Так тебе и надо, идиотка! Дура пришибленная! Недоумок! Синий чулок! Другие выходят замуж, детей рожают, а ты сиди одна, недотрога! Еще и в железо закуйся, закажи себе пояс, закрой на замок, а ключ выбрось!.. Мамочка, зачем ты меня воспитала такой недоразвитой? Вот опять все повторяется… Почему со мной всегда так?»

Первый раз такой жгучий стыд и отчаяние Маша испытала, когда ей было шестнадцать. Тогда она была симпатичной выпускницей с пухлыми щечками и такой же длинной косой. Только в косу была вплетена синяя ленточка, а на плечах топорщились оборки черного форменного передника.

Алик учился в параллельном, десятом «Б», и очень ей нравился. Да все девчонки по нему с ума сходили, поскольку к широким плечам и симпатичному открытому лицу у Алика вдобавок было еще одно неоспоримое достоинство: он был победителем всех городских математических олимпиад и гордостью школы.

Всю весну он провожал Машу домой, носил ее портфель, и они беседовали, опьяненные запахом цветущей черемухи, обо всем и ни о чем. Он читал Маше стихи, которых еще не было в школьной программе, завораживая чудным ритмом. Было в них что-то запретное, о чем она могла только догадываться… «Свеча горела на столе… И падали два башмачка со стуком на пол…»

А дальше — ширма, скрывающая от посторонних глаз то, о чем поэт не посмел сказать в стихах…

С математикой у Маши было слабовато — типичный гуманитарий, и Алик пытался объяснить ей непонятные темы, а может, это был только предлог, чтобы оставаться с ней наедине в полумраке пустой квартиры до тех пор, пока не вернется с работы мама. Маша помнит, как они сидели рядом, близко-близко, склонившись над учебником, и Алик вдруг быстро обхватил одной рукой ее плечи, запрокинул голову и впился в губы стремительным, отчаянным поцелуем. А левую грудь словно ошпарило прикосновение дрожащей мальчишеской руки.

Маша инстинктивно крепко сжала губы и изо всех сил рванулась назад. Она еще сама до конца не сообразила, что делает, а ладонь уже взлетела в воздух и со всего размаха запечатлела на щеке мальчишки звонкую оплеуху.

Он отшатнулся, вздрогнул…

Маша до сих пор видит его глаза: обиженные и непонимающие. Но тогда ей не было дела до того, что чувствует Алик, она знала только, что он ее оскорбил, смертельно и непоправимо. Губы горели, как от ожога, а мимолетное прикосновение к груди, казалось, навеки отпечаталось на Машином теле.

— Уходи! — закричала она. — И никогда не подходи ко мне! Никогда!

Алик вскочил, но Маша первой метнулась к двери и выбежала из комнаты. Она не слышала, как он уходил, потому что заперлась в ванной, скинула одежду и встала под сильную струю душа, с ожесточением оттирая тело жесткой мочалкой.

Сама себе она казалась оскверненной, как прокаженная. И жуткая, будто покрытая струпьями язва расползалась по левой груди, там, где сквозь толстый свитер к ней притронулись чужие пальцы. Маша нагнула голову и внимательно осмотрела себя. Как странно… Ничего не заметно, только красный след от мочалки… Эта зараза-проказа сидит глубоко внутри, надо выскрести ее, пока она не стала заметна всем… И она с новой яростью, до боли намыливала и терла свое тело, лицо, губы…

С тех пор, читая любимого Пастернака, Маша всегда с суеверной поспешностью пролистывала то самое стихотворение, боясь заглянуть мысленно туда, о чем не дописано, не досказано, а только подразумевается. Она боялась, что после этого ей вновь будет необходимо отдраивать себя, как психопатке-маньячке, а образ дивного поэта подернется, словно зеркало трещинками, сероватым налетом пошлой грязи.

Встречаясь с Аликом на переменах, Маша боялась поднять глаза, моментально заливаясь краской. Он тоже не подходил больше к ней, не звонил и даже не догадывался, как хочется Маше выбросить из головы тот злополучный вечер, забыть навсегда, чтобы снова было все, как прежде, — красивые разговоры, прогулки «на пионерском расстоянии», осыпающийся цвет яблонь на плечах и дурманящий сладкий запах черемухи…

Но у Машиной памяти было одно зловредное свойство: никогда и ничего не могла она позабыть. Да еще постоянно накручивала себя, думая, что Алик относится к ней как к «доступной», иначе не посмел бы… А все красивые слова — всего лишь обманчивая прелюдия, чтобы усыпить ее бдительность… И ничто на свете не могло бы разуверить ее в том, что он с самого начала хотел от нее только «этого» и воплощал свой план с возмутительной хитростью и коварством.

Ей казалось, что все ребята смотрят на нее как-то по-особенному, что девчонки шушукаются за спиной. И невдомек было, что для мальчишки это нелепое происшествие было таким же шоком, как и для нее.

…Маша отлично усвоила преподанный урок и стала относиться с настороженностью ко всем представителям мужского пола. И едва лишь начинало в ней теплиться к кому-то из них робкое нежное чувство, как она тут же безжалостно пресекала его в зародыше, убеждая себя, что лучше прекратить все, не успев начать, чем потом отдирать по живому со стыдом и мучениями. И вот, кажется, не убереглась. Не заметила, как мужчина со странным именем Иоанн завладел всеми ее мыслями и чувствами. Все повторяется… Жизнь идет по кругу, как поезд по кольцевой линии метро. И все как в первый раз — нежное доверие, тепло, а потом внезапный страх и увесистая пощечина. До сих пор звучат в ушах обидные слова, которые в сердцах выпалил на прощание Иона…

«Ну и пусть! — с отчаянием думала Маша. — Не буду же я его разубеждать! Со своей стороны он совершенно прав. Он же не может даже предположить, что, дожив почти до двадцати семи, я ни разу еще никому не позволила даже того, что сумел заполучить он. Какой же дрянью я ему кажусь! Словно цену себе набиваю, как дешевая проститутка… Вот так я согласна… А это уже стоит дороже… Опомнилась в последний момент! Конечно, он разозлился. Чем же он хуже других? Ведь он думает, что другие наверняка были… Уж если хотела отказать, то надо было делать это раньше. Или же тактично намекнуть, что я не склонна… А, да что теперь! Все кончено. Он больше не вернется. И я его никогда не увижу…»

Маша вытерла слезы и решительно поднялась. Подтерла лужу на полу, собрала осколки банки. Потом сняла с примуса таз с вареньем и принялась зачем-то размеренно помешивать в нем деревянной ложкой.

Круг за кругом, за кругом круг…