Михаил Салтыков-Щедрин - Современная идиллия

• Название: Современная идиллия
• Автор: Михаил Салтыков-Щедрин
• Жанр: Русская классическая проза

---

- Прогоны-то получил ли? - озаботился за Редедю Глумов.

- Прогоны мне Араби-паша в оба конца вперед уплатил, равно как и полугодовое жалованье не в зачет, - ответил Редедя, - ну, а порционы, должно быть, придется на том свете угольками получить.

- Ах, Полкан Самсоныч, Полкан Самсоныч! когда-то угомонишься ты!

Оказалось, что он угомонится лишь тогда, когда покорит под нозе торгаша-англичанина, который у него "вот где сидит".

- Да на какой тебе его ляд?.. - начал было Глумов, но весьегонцы так на него окрысились, что он счел более благоразумным умолкнуть.

Из последующего разговора выяснилось, что Редедя ненавидел англичанина, во-первых, за то, что он торгаш и возвышенных чувств не имеет, а во-вторых, за то, что он препятствует сбыту московских плисов и миткалей и тем замедляет разрешение восточного вопроса. Но существовало, сверх того, обстоятельство, затрогивавшее Редедю лично. Еще будучи кадетом, он купил однажды перочинный ножичек, на лезвии которого было выштамповано "аглицкой", а через два дня этот ножичек сломался - "вот вам доказательство!". А после того он стал покупать завьяловские ножички, и они не ломаются - "вот вам другое доказательство!". С тех пор и стало в нем накапливаться: то платок "аглицкой" полиняет, то сукно "аглицкое" окажется с пятнами. И теперь у него такой проект: пробраться с горстью храбрецов в Индию и уговорить тамошних вассальных державцев свергнуть постыдное английское иго. С этою целью он спешит теперь в Кашин, где у него назначено совещание с местными виноделами, а из Кашина проедет в Москву, где уж все на мази. В Москве купит географию Смирнова и по первопутке, через Саратов, Кандагар и Кашемир, укатит прямо в то самое место, где раки зимуют.

- Места-то какие: Кашемир, Гюллистан! - восклицает он, играя животом, женщины-то какие! "Груди твои, как два белых козленка! лоно твое..." ффу!

Одним словом, так всех растревожил, что разгоряченные весьегонцы хором грянули: _вот мчится тройка удалая!_ - а Глумов поцеловал виновника торжества в лысину и взволнованным голосом произнес:

- Пошли тебе бог! Признаться, сказать, не чаял я, чтобы развязка была так близка, ну, а теперь вижу...

Разговорились, конечно, и об Египте. Любопытнейшая страна. Каждый год в ней происходит разлитие Нила, и когда вода спадет, то образуется почва, в которую стоит только зерно бросить, а потом только знай поспевай собирать. Собственно египтяне представляют собою аристократию и исповедуют магометанство, а чернядь - феллахи, которые исповедуют все, что велят. В древности страной правили фараоны, а теперь правят хедивы, которые платят дань султану турецкому, но постоянно с ним пикируются. При фараонах воздвигнуты были пирамиды и обелиски, при хедивах ничего не воздвигнуто. Один из фараонов погиб в Красном море, преследуя евреев, и Редедя лично то место осматривал. Старожилы рассказывают, что в старину здесь, полевее, брод был, а фараон ошибся, взял вправо, да так с колесницей и ухнул. Но главное украшение и надежду Египта составляют крокодилы. Способнейших из них назначает хедив губернаторами в дальние провинции: Дарфур, Судан и т. д. А так как крокодилы в Египте плодятся беспрепятственно, то и недостатка в кандидатах на губернаторские места никогда не бывает, чему многие иностранные государства завидуют.

- Ну, а еда в Египте какова? - полюбопытствовал Глумов.

- Еда - средственная. Феллахи - те ящерицами питаются; а градоначальники и военачальники хоть и сладко жрут, но все пальцами. И непременно поджавши ноги,

- Тсс...

- Зато по женской части - малина! Не успеешь, бывало! мигнуть ординарцу: как бы, братец, баядерочку промыслить - глядь, а уж она, бестия, тут как тут! Тело смуглое, точно постным маслом вымазанное, груди - как голенища, а в руках - бубен! "Эй, жги, говори!" - ни дать ни взять как в Москве, в Грузинах.

Из закусок в Египте только сардинки и можно есть. Сельди - с запашком, а икры да балыка ни за какие деньги достать нельзя. Финансов там и в заводе нет; рублей не видать, а водятся полтинники, да и те смахивают на четвертаки. Так что приходится занимать солдат усиленным моционом, чтобы они забыли об жалованье. Торговля ведется исключительно сфинксами и мумиями, а много ли ими наторгуешь? Судов - нет, а вместо них правило: сколько заслужил, столько и получи! Равным образом нет ни наук, ни литературы, а следовательно, нет и превратных толкований. Упований у египтян тоже нет, кроме одного: когда русские выгонят торгашей-англичан из Индии, тогда и они поправятся. А почему и в каком смысле "поправятся" - неизвестно. Известно только, что каждый раз, как он, Редедя, развивал свои предположения относительно Индии, то даже крокодилы - и те плакали.

Много и кроме этого любопытного рассказал Редедя про Египет, но иногда почему-то сдавалось, что он словно не об Египте, а об Весьегонском уезде разговаривает. Например? и весьегонцам хочется Индию под нозе покорить, и египтянам - тоже, а зачем - ни те, ни другие не знают. Или: и в Египте насчет недоимок строго, и в Весьегонском уезде строго, а денег ни тут, ни там - нет.

Чем-то фантастическим отдавало от этих рассказов, а мы все-таки слушали и наматывали себе на ус. Что такое Редедя? откуда он вышел? в силу чего мечется? действительно ли он додумался до какой-то задачи, или же задача свалилась к нему зря? а может быть, и не задача совсем, а просто, как говорится, восц_а_. Или, может быть, сказок он в детстве начитался, как Иванушко-дурачок жар-птицу добывал, на саночках-самокаточках ездил, на ковре-самолете летал. Ну, и пошел по следам. Глумов даже не утерпел, чтоб не формулировать этих догадок.

- Слушаю я тебя, голубчик, - сказал он, - да только диву даюсь. Так ты говоришь, так говоришь, что другому, кажется, и слов-то таких ни в жизнь не подобрать... Точно ты из тьмы кромешной выбежал, и вдруг тебя ослепило... И с тех пор ты ни устоять, ни усидеть не можешь...

- И не усижу, - твердо ответил Редедя, - покуда хоть один торгаш-англичанин остается в Индии - не усижу!

А весьегонцы слушали эти речи и плескали руками. И кричали: браво, русский Гарибальди! живио! уррааа! А один, помоложе, даже запел: allons, enfants de la patrie... {Вперед, отечества сыны ("Марсельеза").}

Плескали руками и мы с Глумовым, во-первых, потому, что попробуй-ка в сем разе не поплескать - как раз в изменники попадешь, а во-вторых, и потому, что, в сущности, это была своего рода беллетристика, а до беллетристики все мы, грешным делом, падки. И Глумов очень чутко выразил общее настроение, сказав:

- Шествуй, брат! такая уж, видно, у тебя планида... Но географию Смирнова все-таки купи, потому что в противном случае, подобно древнему фараону, заедешь вправо, и тогда поминай как звали!

Разговор этот, вместе с возгласами и перерывами, длился не более часа, а все, что можно было сказать, было уже исчерпано. Водворилось молчание. Сначала один зевнул, потом - все зазевали. Однако ж сейчас же сконфузились. Чтобы поправиться, опять провозгласили тост: за здоровье русского Гарибальди! - и стали целоваться. Но и это заняло не больше десяти минут. Тогда кому-то пришла на ум счастливая мысль: потребовать чаю, - и все помыслы мгновенно перенеслись к Китаю.

- Вот бы нам куда! - молвил один из весьегонцев.

- Уж мы одной ногой - там-с! а со временем и другой ногой будем-с! обнадежил Редедя и при этом сообщил, что китайцы производят торговлю чаем, фарфором и тушью, а питаются птичьими гнездами.

Опять водворилось молчание. Вдруг один из весьегонцев начал ожесточенно чесать себе поясницу, и на лице его так ясно выступила мысль о персидском порошке, что я невольно подумал: вот-вот сейчас пойдет речь о Персии. Однако ж он только покраснел и промолчал: должно быть, посовестился, а может быть, и чесаться больше уж не требовалось.

Пользуясь этою передышкой, я сел на дальнюю лавку и задремал. Сначала видел во сне "долину Кашемира", потом - "розу Гюллистана", потом - "груди твои, как два белых козленка", потом - приехал будто бы я в Весьегонск и не знаю, куда оттуда бежать, в Устюжну или в Череповец... И вдруг меня кольнуло. Открываю глаза, смотрю... Стыд!! Не бичующий и даже не укоряющий, а только как бы недоумевающий. Но одного этого "недоумения" было достаточно, чтоб мне сделалось невыносимо жутко.

Целая масса вопросов вдруг закружилась в моей голове. Как будто я только сейчас проснулся после долгого сна, наполненного безобразнейшими сновидениями. Сновидения эти стояли передо мной как живые, со всеми живыми подробностями, почти доступными осязанию; и так как они воплощали собой вчерашний день, то я не только отказаться от них, но и усомниться в их подлинности не мог. Но и за всем тем я не понимал. Я отдавал себе вполне ясный отчет в фактической стороне этих сновидений: в какой форме они зародились, как потом перешли через целую свиту лиц, городов, местностей (Иван Тимофеич, Балалайкин, Очищенный, Корчева, Самарканд и т. д.), но какую связь имели эти изменения форм с моим внутренним существом, с моим сознанием - этого я никак проследить не мог. Очевидно, я жил под влиянием какого-то страшного нравственного угнетения, которое низводит человека на степень автомата. Я помнил, что познакомился с Парамоновым, с Прудентовым, с Редедей, что был в Корчеве, в Кашине, но в силу чего я сделал эти знакомства и совершил эти путешествия - я не мог понять. Очевидно, что даже теперь, в эту минуту, я был угнетен. И чувствовал, что у меня замирает сердце, что все мое существо переполнено смутной тревогой и что глаза мои почти инстинктивно избегают встречи с посторонним взором...