Валерий Перевозчиков - Возвращение к Высоцкому

• Название: Возвращение к Высоцкому
• Автор: Валерий Перевозчиков
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2008
• ISBN: 978-5-9697-0558-6

Новая книга известного журналиста — логическое продолжение его предыдущих книг о Владимире Высоцком («Правда смертного часа», «Неизвестный Высоцкий» и др.). Она состоит из двух частей. Первая — «Возвращение на Большой Каретный» — воспоминания современников о детстве и юности будущего поэта и актера. Вторая — «Возвращение на Беговую» — свидетельства близких людей и его второй жены, актрисы Людмилы Абрамовой, матери его сыновей, об истории их отношений, о столкновении двух непростых характеров.

---

Смерть Володи объединила людей самых разных. Сначала казалось, что образовалось такое же, как прежде, только новое братство — все горели желанием что-то сделать для увековечения его памяти, когда все стали собирать его записи. Как и многое в жизни, это оказалось иллюзорным… Но все же многое удалось сделать — удалось собрать довольно полную фонотеку, собрать и сохранить его литературный архив, фотоархив. Но и в этой довольно полной фонотеке нет «золотой пленки»…

Володя в короткий срок успел сделать то, что другие делали годами и десятилетиями, а теперь говорят: «Ах, как несчастливо сложилась его судьба!» Почему же несчастливо? Когда говорят, что у Володи была трудная, несчастливая биография — тошно слушать. Жизнь у него была трудная, но ведь это входит в «условия игры». Потому что жизнь — это вообще не самый лучезарный процесс. У него была нормальная жизнь, а в последние годы — невероятно счастливая. Он очень многое успел сделать, он был безмерно любим народом. Все эти разговоры: «Ах, мешали, ах, не давали!» — пустопорожние. Ну мешали, ну не давали. Но это же в порядке вещей для истинного поэта.

Сейчас идут разговоры о том, что в наше время Высоцкий получал бы звания и премии… Да, официальное признание — почести и награды — меняют и даже ломают людей. Но с Володей этого бы не произошло. Уверен, что у него наверняка появились бы смешные песни про очереди за водкой, злые песни о тех, кто так быстро «перестроился», о дамочках-патронессах на разных уровнях. Ведь множество людей, которые когда-то, как пресс, давили все живое, теперь — активные сторонники перестройки… Я убежден, что Высоцкий — будь он жив — Государственной премии не получил бы. Художник устроен таким образом, что в самом идеальном обществе он будет чувствовать себя в какой-то степени изгоем. Воистину, дай ему линованную бумагу — он будет писать на ней поперек.

Володя очень много работал. Очень много. Были у него потрясающие устные рассказы, которые, к сожалению, теперь потеряны. Все это сочинялось и для себя, к каким-то годовщинам, и все это было невероятно интересно. Может быть, на «золотой пленке» частично что-то из них записано. Есть много автографов Володи на билетах, на наклейках от бутылок, на сигаретных пачках — это строчки стихов, какие-то заметки, иногда отдельные слова.

Счастливой была судьба Володи еще и потому, что он был при жизни признан всей страной. Если бы он захотел, он бы мог совершить революцию (небольшую, в городском масштабе или в республиканском), за ним наверняка пошли бы люди — под властью его обаяния и таланта. И в любви он был счастлив. Влюбившись, по сути дела, почти в детстве во французскую актрису (даже помню, как это было — все мы были тогда влюблены в «колдунью»), он стал ее мужем. Это сыграло колоссальную роль в его жизни. Я глубоко убежден, что если бы не Марина, он прожил бы намного меньше и намного меньше успел бы сделать. А эти заграничные периоды, скажем, Акапулько, Туамоту, были периодами очень интенсивного творчества. Сохранилось много стихов, написанных на бланках зарубежных отелей. Ему там очень хорошо работалось, потому что очень хотелось скорее вернуться и проверить все это на людях…

На мой взгляд, каждый художник, если пишет что-то всерьез, никогда не пишет «вообще» — вообще для народа, вообще для человечества, он всегда пишет в точный адрес, в адрес одного-двух-трех близких людей. Для себя, естественно, но и для близких людей, мнение которых для него важно и очень значительно.

Долгое время мы жили вместе, общались непрерывно. Перебравшись в деревню, я часто приезжал в Москву и жил дней по десять-пятнадцать… Виделись мы всегда в эти периоды плотно. А позже, последние семь-восемь лет его жизни, встречались очень редко. У него было много работы, много разъездов, в том числе заграничных. Помню, Андрей Тарковский говорил как-то, обращаясь ко всей нашей компании: «Ребята, давайте, когда станем богатыми, построим большой дом в деревне, чтобы все могли там жить». У него была такая идея — построить дом-яйцо, чтобы мы там жили все и не было бы в доме чужих людей. Идея эта, конечно, не осуществилась. Все обзавелись семьями, каждый стал жить особняком.

Удивительно, каких разных людей объединял тогда Большой Каретный. Иногда появлялись и блатные персонажи — Копченый, Батон, Миша Ястреб, еще кто-то. С другой стороны — такие разные художники, как Тарковский, Шукшин. Я называю близких Володе людей.

Участие Высоцкого в фильме Шукшина «Живет такой парень»? В то время я довольно часто общался и с Василием Макаровичем, и с Володей. Могу утверждать, что никаких разговоров о съемках Володи в фильме не было. Но надо внимательно посмотреть фильм! Кто знает, может быть, Володя и затерялся где-нибудь в массовке… Когда он говорил на просмотре: «Смотрите, вот сейчас я появлюсь!» — это могло относиться к персонажу по имени Хыц. Эпизод такой: у героя фильма намечаются неприятности с местными парнями в клубе. А Хыц подходит и говорит: «Я очень извиняюсь, в чем тут дело?!» Когда я смотрел этот фильм, то подумал, что именно с такой интонацией, с такой улыбочкой подходил иногда Володя. Так что, я думаю, его слова относятся именно к этому персонажу.

Тарковский Володю очень любил как актера. В «Рублеве» Володя должен был играть ту роль, которую сыграл Граббе, — сотника, этого «ослепителя». Хорошая роль. Но Володя дважды запил, дважды подвел. А Тарковский во всем, что касается его профессиональной работы, человек невероятно ревностный. Он был художественным руководителем достопамятной картины Кочаряна «Один шанс из тысячи». Приехала одесская группа на пробы в Москву — группа Кочаряна. Я никогда не забуду, как Тарковский пришел в первый раз для знакомства с группой. Говорили о том, о сем. Потом он сказал: «Дорогие товарищи, сегодня я наблюдал работу вашей группы. Она омерзительна. Во-первых, посмотрите, как вы одеты. Ну жарко, конечно (было тридцать градусов жары), понятно. Но ни Лев Суренович, ни я, ни Артур Сергеевич не ходим ни в майках, ни в расстегнутых рубахах. Мы все в костюмах. Мы достаточно знакомы друг с другом, но на работе не обращаемся друг к другу Лева или Андрюша, или Артур, а только по имени и отчеству. В следующий раз, когда явитесь на работу, будьте любезны соответственно друг к другу относиться. Это ведь не только ваше отношение друг к другу, это отношение к работе». И так у него было во всем.

А Володя запил перед пробами. Это был второй случай. А первый произошел, когда Андрей на радио делал спектакль по рассказу Фолкнера «Полный поворот кругом», который мы очень любили. Володя невероятно хотел играть в этом спектакле. Точнее, быть в нем чтецом-ведущим. И тоже подвел. Андрей сказал ему (это было при мне): «Володя, не будем говорить о следующих работах. Я с тобой никогда больше не стану работать, извини». Это можно понять. У каждого свои жизненные и рабочие принципы, ничего не поделаешь…

Тарковский последние годы, находясь в СССР, жил в основном в деревне. Шукшин, когда особенно припекало, уезжал к себе — в деревню Сростки. И я жил в деревне. Володя уезжал за границу. Но когда были поводы для встреч и мы встречались, то чувствовали прежнюю близость друг к другу.

Вспоминаю одну встречу с Володей у Беллы Ахмадулиной. Собралась компания близких людей. Раздался телефонный звонок. Белла сказала, что сейчас приедут Володя и Марина. Вскоре они приехали. Володя спел только что написанную песню (для ленфильмовской картины «Вторая попытка Виктора Крохина») «Баллада о детстве». Она произвела фурор. Потом еще что-то спел. Все сидели за столом — это было в мастерской Мессерера, мужа Ахмадулиной. Там был длинный стол, а дальше проем со ступеньками, ведущими выше, в мастерскую. Я увидел, что Белла сидит на этих ступеньках и что-то пишет. Володя пел, пел, пел, а когда отложил гитару, Белла без всякого предварения — без всякого! — стала читать свои новые стихи. Получилось такое невольное вроде бы соревнование. Она так зажглась и в то же время так ревновала к этому вниманию, что даже не сумела дождаться, пока воцарится молчание, и своим небесным срывающимся голосом начала читать поразительные стихи. Потом мы общались друг с другом порознь и редко, вместе практически, за малым исключением, не собирались. Не помню случая, чтобы собирались вместе, скажем, Шукшин, Тарковский, Высоцкий и я в последние годы. Не было такого. У Володи появились иные друзья, с которыми я познакомился, по сути, только на его похоронах. С некоторыми раньше — в ту пору, когда Володя умирал, но… оставался жив. Ведь Володя умирал несколько раз. И не просто так, а именно умирал по-настоящему. Мы говорили даже, что у нас есть «своя» реанимация… Когда он умер, мы хотели везти его в театр и из театра на кладбище на этом реанимационном автомобиле. Но сначала дали разрешение на то, чтобы гроб стоял в театре столько, сколько будут идти к нему люди. А когда увидели, сколько людей идет, несмотря на закрытый из-за Олимпиады город! Я проехал вместе с товарищем на машине вдоль очереди в театр: очередь была длиной в девять километров! Поэтому в три часа все перекрыли. Везти его на реанимационной машине, естественно, никто не разрешил.