Елена Арсеньева - Бог войны и любви

• Название: Бог войны и любви
• Автор: Елена Арсеньева
• Издательство: ЭКСМО-Пресс
• Жанр: Исторические любовные романы
• Год: 1998
• ISBN: 5-04-001034-6

Все думали, что сердце красавицы Ангелины еще спит для любви, но на самом деле ее уже подчинила себе неистовая страсть. Однако возлюбленные разлучены: война 1812 года охватила Россию, и ее кровавая рука достигла даже провинциального городка, где безмятежно живет Ангелина.

Она похищена, насильно увезена во Францию… Испытав столько треволнений и бед, что диво, как это не сломило ее. Только нечаянные встречи с возлюбленным вселяют в нее силы, помогают выдержать разлуку, насилия, унижения, потери — и вновь обрести свою любовь, вновь встретить своего бога любви!

---

— Да, бывало, — невозмутимо кивнула она, — да все миновало.

— Гляди, какие мы стали! — прошипел Оливье. — Что делает богатство с людьми. Не больно-то заносись, знаешь ли… Тщеславие неприятно в мужчине, а в женщине — особенно.

— Уж соловей умолк, но слышу песнь его, — засмеялась Ангелина. — Узнаю песни тетушки Марго!

Оливье насупился:

— Ты так изменилась, Анжель! Ты стала совсем другой! Но ничего! Это все беременность, — заявил он с видом знатока. — Погоди, родишь — и сама себя не узнаешь! Готов держать пари, что мы еще не раз украсим голову твоего мужа ветвистыми, кустистыми, развесистыми рогами.

— Готова держать пари, что к тому времени, как я рожу, он не будет моим мужем, — усмехнулась Ангелина и с любопытством уставилась на Оливье, у которого вдруг как бы натянулось лицо; и голос его звучал, как у чужого, хитрого, пронырливого человека:

— Ну и куда ты его намерена девать? Или придумала, как от него избавиться, а денежки мои положить в карман?

Ангелину передернуло. В глазах ее вспыхнуло возмущение. Господи, да неужели и впрямь бог войны осенял Оливье своими крылами, давая ему благородство, отвагу, мужество, а без его благосклонности от Оливье остался только провинциальный, вульгарный буржуа?! Она всегда с величайшим почтением относилась к своей нации, не считая при этом другие народы хуже, но сейчас высокомерно подумала, что в русских вольных просторах дышавший русским воздухом Оливье как бы вобрал в себя непоколебимой русской силы и величия, а когда воля и ширь сменились теснотою и затхлостью каменных улочек, он и сам сделался таким же… затхлым. И, брезгливо сморщив нос, она ответила небрежно:

— Успокойся! Твои деньги нужны только тебе! Мой отец достаточно богат, чтобы я не нуждалась в них. А что касается моего мужа, он обещал развестись со мной, едва мы доберемся до Лондона.

— До Лон-до?.. До Лон-до?.. — забубнил Оливье, не в силах проглотить новость, и это было так уморительно, что Ангелина не сдержала хохота, но тут же осеклась, увидев выражение лица Оливье.

— В Лондон собрались? Это зачем? И кто твой отец? Откуда знает о нем де Мон и почему не знаю я? Почему ты доверилась ему, а не мне? И если вы собрались в Лондон, то зачем меня притащили сюда? И как, скажите на милость, вы намерены выбраться из Франции? Если у де Мона есть пропуск на выезд, то в Англии его встретят залпом с пограничного судна. А если его ждут там, значит, с этого берега вслед ему прогремят выстрелы. Вам хочется очутиться меж двух огней, но мне-то — черта с два! — засыпал ее Оливье градом восклицаний и вопросов, среди которых основным все был один-единственный: почему он только сейчас обо всем узнал — и то случайно?!

И вдруг ярость на его лице уступила место страху.

— О, я понял… — прошептал он, выкатив глаза, и это вызвало у Ангелины новый приступ безумного хохота. — Я все понял… Если де Мон намерен с тобой развестись и ты останешься в Англии, значит, мои денежки опять переходят ко мне. Ты-то не можешь перевести их в английские банки — мы в состоянии войны с Британией! И де Мон их теряет. Вот если бы не было меня, он преспокойно развелся бы с женой-распутницей, которая сама не знает, кто сделал ей ребенка, и остался бы очень, очень богатым человеком за счет ее приданого. Но все это возможно, если бы не было меня… Так-так… я понял! Я все понял! Меня ждет выстрел либо с английского, либо с французского берега, а если нет, то, надо полагать, уже готовы руки сбросить меня за борт где-нибудь посередине пролива? И тогда все получится именно так, как хотели бы вы!

Все, что он городил, выглядело так нелепо, что Ангелина только и могла махнуть на него рукой. Конечно, она тоже не понимала, зачем де Мон тащит Оливье в Англию. Ну как можно верить, что она питает к нему какие-то чувства?! Пожалуй, Оливье прав. Надо поговорить с мужем, убедить, что самое лучшее — отпустить Оливье восвояси, отдав ему его вожделенные деньги. Похоже, ни былая слава, ни нынешнее счастье, ни возможная любовь не способны заменить ему сладостного шелеста ассигнаций и мелодичного звона золотых монет. Что же… Бог с ним. Каждый сам выбирает свой путь!

— Клянусь, ты прав! — горячо воскликнула она, соглашаясь, правда, отнюдь не с тем, что твердил Оливье, а со своими размышлениями, и ужаснулась, увидев, как исказилось его лицо. — Я скажу мужу, что ты не хочешь… что ты думаешь…

— Нет! — в ужасе закричал Оливье. — Нет, молчи, умоляю тебя! Когда-то я спас тебе жизнь — спаси и ты мою, не выдавай меня де Мону, не рассказывай, что я обо всем догадался! И… и прощай, Анжель! Считай, что меня уже нет в Кале!

И Оливье стремглав кинулся прочь по окраинным улицам, мгновенно скрывшись из виду.

* * *

Нотариус только руками развел, когда, воротясь, увидел Ангелину в растерянности — и в полном одиночестве.

— Странно! Мне казалось, что у молодого человека есть голова на плечах, а он убежал от своего счастья. Ну, кого боги хотят погубить, того они лишают разума. Мне теперь не до него. Надо поторопиться. Но сначала — вот. — Он подал Ангелине узел. — Зайди в карету и переоденься. — Увидев, как взлетели в недоумении ее брови, пояснил: — Мы отправляемся в плавание не на пассажирском пакетботе, как бывало некогда. Опасности ждут нас, и если кто-то следит за нами, пусть же он потеряет наш след здесь, около этой кареты!

Ангелина послушно отправилась переодеваться. Потом ее примеру последовал де Мон, а снятые с себя вещи они тщательно упаковали в чемоданы — и оставили на месте. Ангелина несколько раз печально оглянулась, жалея о новых платьях, особенно об одном — очень красивом, синем, сшитом из запрещенного контрабандного муслина; потом вспомнила, что в Англии отец с матерью не замедлят приодеть ее как подобает, — и утешилась, и более не оглядывалась, и вскоре неопрятный старик в громоздком, обветшалом парике á la Louis XVI (в провинции их еще носили!) и скромная барышня в квакерски-неприглядном платье и уродливом чепце, полностью скрывавшем волосы, быстро шли по улицам Кале, приближаясь к пристани.

Город показался Ангелине небольшим, но чрезвычайно многолюдным. Это была протестантская провинция — очевидно, из-за близости к Англии, — так что убогая одежда здесь не бросалась в глаза, напротив, роскошное платье вызвало бы любопытство и неодобрение. Двухэтажные дома тоже показались ей убогими и невзрачными. Воздух же был напоен сыростью и морской солью, которая щекотала и раздражала ноздри. Ангелина дернула плечами — ни за что на свете она не согласилась бы здесь жить!

Она думала, что муж поведет ее на пристань, однако им предстояло дождаться вечера, а потому они зашли в трактир. Есть ей не хотелось — слишком уж досадовала она на то, что время отчаливать еще не настало, — но, когда сели за стол, прекрасная рыба и свежие морские раки показались ей отменно вкусны. Де Мон спросил вина («Du meilleur!» [108] — приказал он, значительно подняв палец), и они с Ангелиною выпили по бокалу какой-то розовой кислятины — за удачу.

Наконец стемнело. Ангелина сидела как на иголках и была ошеломлена, когда нотариус, поднявшись, повел ее не на улицу, а в пустую кухню, да хоть бы вывел через какую-то заднюю дверь, нет — подвел к очагу и жестом приказал залезть в него.

Очевидно, на лице Ангелины столь красноречиво выразилось воспоминание об Ивашечке, который просит Бабу-Ягу показать, как лучше залезть в печку, чтобы изжариться, что нотариус и повар враз захохотали, и нотариус влез в очаг первым. Только тут Ангелина разглядела, что огня в нем нет и в помине, более того: пепел был серым, холодным, слежавшимся, будто прошло немало дней с тех пор, как пользовались этой печкою. Муж нетерпеливо махал ей из темного зева, открывающегося на месте задней стенки очага, и Ангелина, мысленно перекрестившись, подобрала повыше юбку, хотя уж ее-то не жалко было запачкать, и полезла в печку — правда, без лопаты.

Ход из очага только сначала казался крысиной норой, а потом он расширился, и де Мон помог Ангелине пробраться в округлую тесноватую комнатку со сводчатым потолком, без окон, с затхлым воздухом. В комнатенке чадно горела маленькая свечка.

— Не бойся, — ласково сказал супруг, показывая Ангелине ларь, на который можно было присесть, — мы здесь долго не задержимся.

— Да я и не боюсь, — нервно передернула она плечами. — Мама мне рассказывала, что ей однажды пришлось скрываться в подземном убежище, откуда был выход в какой-то трактир, — и тоже через печку.

— Она тебе рассказывала? — оживился нотариус. — Я прекрасно помню то место. Мы его оборудовали вместе с твоим отцом (его тогда звали Ночной Дюк) и графом де Сент-Юзефом. Причем Сент-Юзеф, который прежде был контрабандистом…

— Граф — контрабандистом?! — изумилась Ангелина.

— Графский титул и поместье он себе купил, отправив на тот свет какого-то ростовщика, а до этого был и контрабандистом, и вором, и наемным убийцей, — так вот, Сент-Юзеф видел этот трактир в Кале, не раз пользовался им, чтобы принять из Англии контрабандный чай или отправить туда кофе. Вот он-то и подсказал идею убежища, дверь в которое замаскирована очагом. Но там было грандиозное укрытие: длинные коридоры, мощные, плотно закрывающиеся двери, а здесь — всего лишь нора, хотя, по словам маркизы, вполне надежная. В этой стене, — он небрежно махнул в сторону ясно различимого отверстия, грубо забитого досками, есть запасной ход на другой конец города, в трактир почтового двора, но тамошний хозяин не одобрял занятий хозяина нашего трактира, очень боялся, грозился на него донести, а потому ход заложили. Ничего, мы выйдем отсюда, как и вошли, и очень скоро. Видишь ли, хоть я наверняка знаю, что вслед нашему шлюпу не будут стрелять с берега, ибо моя миссия официально подтверждена подписью императора, все-таки лучше, чтобы английские шпионы, а их в Кале, как ракушек на дне морском! — не прознали о нас и не обеспечили нам «горячий» прием на том берегу. Ведь истинно лишь то, какими мы приедем в Англию, а не какими оставляем Францию.