Сергей Аман - Журналюги

• Название: Журналюги
• Автор: Сергей Аман
• Жанр: Современная проза

Автор определил жанр произведения как роман без героя. И действительно – здесь реальная жизнь, в которой каждый герой оказывается в зависимости от ситуации, что называется, и святым, и грешным. И стремительное течение нашего времени, закручивая тебя в свою воронку, не всегда дает определиться, каков же ты на самом деле. Роман «Журналюги» охватывает временной период с восьмидесятых годов прошлого столетия по настоящее время. Это картина переходной эпохи нашего Отечества, написанная широкими мазками. Такого широкого охвата с глубоким осмыслением, поданным при этом в трагикомической манере, в российской литературе еще не было. При этом легко читаемый текст и занимательные сюжеты каждой из глав привлекают читателей от 15 до 65 лет. Несмотря на абсолютно достоверную основу в книге находится место и откровенно фарсовым эпизодам…

---

Конец, он же начало

Последние месяцы Оглоедов снова жил в квартире Павы. Мария Владимировна, с которой они сблизились за время поисков Сергея, попросила Оглоедова пожить рядом с ней, в квартире Красавчика на третьем этаже, так как стала всего бояться. Ему это было на руку, так как с деньгами у него, естественно, был напряг. На постоянно сыплющуюся «шестерку» уходила прорва дензнаков, а купить новую ему еще долго не светило. Он мотался в поисках работы по всяческим изданиям, которых в Москве расплодилось сотни, а между этими хождениями по мукам зарабатывал на кусок хлеба с колбасой, «бомбя» на своей машине. Оказалось, что если тебе уже за сорок – сорок пять, то ты уже на хрен никому в этой журналистике не нужен. Если, конечно, не наработал к этому возрасту имя. Оставалось рассчитывать только на старых друзей-однокурсников, но большинство из них сами висели на волоске, цепляясь за копеечные зарплаты. А несколько прежних товарищей, вышедших «в люди», предпочитали забыть о студенческих пьянках-гулянках и нетрезвых клятвах в дружбе на всю жизнь. Серега их понимал и к ним за помощью не лез. Все равно опытные товарищи найдут предлог обойти тебя стороной. Правда, кое-кто из них пытался помочь, но это все равно ни к чему не приводило. Видно, наступила в его жизни серая, если не черная полоса. Даже Наташка старалась его пристроить в какое-нибудь киношное издание, где у нее была куча знакомых, но когда дело доходило до того, чтобы определиться – берут или не берут, то чаша весов опять склонялась не в его пользу. Они с Наташкой изредка перезванивались. Оглоедов звонил редко, потому что ему было неловко в этой ситуации – будто он набивается на помощь, а Наташка звонила редко потому, что вспоминала о нем, только когда напивалась и ей надо было кому-то рассказать о своей неустроенной личной жизни. Подружки в это время спали, у всех были мужья и дети, а Оглоедов ложился поздно и мог составить ей компанию. Она звонила, набравшись, в час – два ночи. Бывало, они и выпивали дальше совместно, каждый за своим столом, чокаясь о телефонную трубку. Правда, выпивать теперь часто у Наташки не было возможности: из-за кризиса сократили зарплату, а работы навалили через край. «Не могу уже, жить не хочется», - жаловалась она Оглоедову, а тот, стараясь ее поддержать, говорил, что это все пройдет и жизнь наладится, хотя сам, исходя из своей ситуации, в это не верил. «Мне уже сорок пять, а она до сих пор не наладилась», – раздраженно-расстроенно отвечала подруга. И Оглоедов предлагал налить еще по одной и выпить за то, чтобы удача повернулась к ним лицом. Как-то Наташка вдруг позвала его в гости. Он несколько раз бывал у нее и когда она жила с мужем Мишей, и уже без него, но это ничем не кончалось. Оглоедов мирно спал в бывшей детской комнатке, а она в своей спальне. Конечно, он каждый раз пытался как-то намекнуть ей, что им в одной кровати было бы нескучно, но она так непонимающе смотрела на него, что у него все опускалось, еще не встав. И в этот раз он купил бутылку водки и шел, теша себя надеждой, что у нее изменилось отношение к нему. Но все было по-прежнему. Они сели на кухне, она наскоро что-то сварганила и заварила чай, и они выпили по первой из серебряных старинных стаканчиков. И скоро уже разговор потек по привычному кругу – о ее бывших любовниках, их друзьях и подругах, однокурсниках, работе и еще черт знает о чем.

- Ты представляешь, - говорила Наташка, - тут мать сама мне сказала, чтобы я сходила с ней к нотариусу и оформила доверенность на получение пенсии. Ну, чтобы ей не ходить в сбербанк. Трудно ей уже. На следующий день приходит Настена и говорит: «Бабушка сказала, что ты сама все выдумала с доверенностью, она тебе ничего не говорила». А мне это нужно? Что мне, делать больше нечего? А я из-за этой доверенности еще держала Мишу в квартире, он тут как-то в очередной раз приехал выяснять отношения по пьяни, а я сдуру его попросила остаться, чтобы он нас с мамой отвез на машине на следующий день к нотариусу – она ж ходить уже почти не может. Он как раз до этого привозил ее из больницы.

- А где он теперь живет? – спросил Оглоедов.

- Где-где, у меня на даче.

- Что ж ты его там держишь? – изумился Серега.

- А куда его девать? У него ж жилья нету, работы сейчас тоже нету, да он еще пьет там без просыпу. И еще брата там поселил, а то, видно, одному пить скучно. Я уж боюсь туда приезжать… Ну вот, Миша у меня, ждет, когда нас везти, а тут Настена такое заявляет. Как будто это мне нужно! И что ж ты думаешь? На следующий день я узнаю, что мать уже оформила доверенность на Алешу, с которым живет теперь Настена. Представляешь, мужик лет на двадцать ее старше, нигде не работает, а она его кормит. Влюбилась!

- А где они живут?

- Где-где, на первом этаже вместе с мамой. А у меня Миша тут напился опять, залез в мой мобильник, прочитал все эсэмэски и стал звонить по всем номерам. Если отвечал мужской голос, то он начинал орать, что он все знает и убьет его. Ты представляешь? А у меня ж там куча знакомых по работе и так, актеров знаменитых сколько. Ты представляешь, я какой дурой выгляжу? А потом спать завалился. А утром трезвый вдруг говорит, что приедет через три дня, убьет меня, Настену и покончит с собой. С чего?

- А когда это было?

- Когда-когда, вчера.

- А что, у него есть ключи от квартиры?

- Есть.

- Зачем же ты их ему дала?

- Да не давала я. Они у него остались еще с прежней жизни.

- Нужно срочно поменять замок. Займись этим сегодня же.

- Да я уж сама думаю, да времени все нет.

- Ну, хочешь, я тебе поменяю, только у меня сейчас денег нет. Купи замок, а я поменяю.

- Да нет, не надо. Я сама поменяю. Куплю и мастера вызову. Тем более что и запасного теперь нет. Настена свой потеряла, да еще и от нижней забрала. Представляешь, приходит и говорит: дай ключ от нижней квартиры, а то я вышла покурить, а дверь захлопнулась. Дверь у нас там захлопнуться не могла – не то устройство замка, но я от неожиданности не нашлась, что сказать, и отдала ключ. Они хотят отнять у меня и эту квартиру. Я ведь прописана в нижней, где кроме меня прописана только Настена. А в этой, верхней, прописана мама. Они уговорят бабушку переписать на себя верхнюю, а из нижней как-нибудь меня выпишут. Не зря ж она ключ забрала. И что? И останусь я без крыши над головой. И куда мне идти? Повеситься, что ли?

- Ну, Настена-то такое не может сделать.

- Настена-то не может, да этот Леша ее уговорит. Они что-нибудь придумают.

- Не переживай, все будет хорошо. Настена умная девочка. Давай лучше выпьем еще по одной. Да спать надо ложиться, мне завтра надо рано встать, в одно место смотаться.

- Давай.

- Хочешь, ложись со мной, если тебе плохо.

- Ой, нет, у меня месячные, - быстро проговорила Наташка, и Оглоедов понял, что она врет. Не хочет просто. Но то, что Наташка так прямо сама заговорила на эту тему, удивило его. Но не обрадовало. Она явно его не хотела.

- Да мы просто так полежим, - сказал Серега. – Я хочу прижать тебя к себе и заснуть.

- Со мной нельзя просто так. Со мной можно только трахаться, - скривилась в странной улыбке Наташка.

- Ну, как хочешь. Где мне лечь?

- Как всегда, в детской. Там постелено.

Оглоедов выпил глоток чая и ушел в детскую, а Наташка осталась сидеть на кухне. Он долго ворочался, потом встал и вышел на кухню. Наташка сидела и смотрела телевизор, в бутылке было на донышке.

- Давай допьем, - предложил Оглоедов, - а то заснуть не могу.

- Допивай, - спокойно сказала Наташка, не отрываясь от экрана и дымя сигаретой. Он выпил и молча ушел спать. Проворочался еще, наверное, час, пока не услышал, как Наташка пошла ложиться в свою спальню. Тут его сморило, но скоро он проснулся и понял, что ему пора. Он оделся и, не заглядывая к Наташке, тихо открыл дверь. Она защелкнулась за ним. Будить Наташку он не стал. Весь день у него было паршивое настроение. С утра он поехал в автосервис, где у него был знакомый электрик. «Дворники» то работали, то нет, а весенняя погода все время подбрасывала неприятности – то дождь, то снег. И сразу на дорогах от машин летела грязная морось, забивая лобовое стекло. Приходилось часто включать и выключать «дворники», а они переставали работать всегда в самое неподходящее время – на скорости. Он мог влететь в аварию в любой момент. Надо было останавливаться, включая аварийку, и протирать стекло вручную. Пассажиры после второй остановки уходили, хлопнув дверью. Этот дефект оставлял его без денег и без нервов, и он с утра рванул в сервис. Электрик провозился минут десять, но причины неисправности не нашел. Хорошо хоть деньги брать отказался, сказал, чтоб Оглоедов заехал попозже, когда он разгребет очередников и у него будет побольше времени. Серега поехал в какую-то редакцию, где его промурыжили полтора часа, не принимая, так как у них была своя запарка, а приняв, тут же отказали в работе: кризис. Оглоедов поехал домой – на квартиру к Паве – злой и голодный. Батареи еле грели, жрать надо было готовить. Он поджарил остатки колбасы, быстро все сжевал, запивая холодным вчерашним чаем, и понял, что если не поспит хотя бы пару часиков, то уснет за рулем. Проснулся, когда за окнами было уже темно. Значит, везде опоздал. Он чертыхнулся, оделся и пошел заводить «шестерку». Надо «бомбить», денег нет совсем. Бензин тоже на исходе. Улицы были пусты. Наконец ему повезло: какая-то девушка попросила подбросить ее в центр. На вырученные деньги он залил бак бензином, и еще немного осталось. Почему-то захотелось пива. Он купил бутылку и завяленного леща и поехал домой. После пива его опять разморило. И он прилег и задремал. Проснулся от телефонного звонка. Звонила Наташка. Но неожиданно трезвая. Говорила недолго. Всего несколько фраз. Просила его приехать завтра утром к ней. На вопрос Оглоедова: что случилось? – помолчав, ответила: «Завтра сам все поймешь». И вдруг сказала: «Ты меня прости, не держи на меня зла. Я тебя тоже по-своему любила». И у Сереги до боли сжалось сердце. Наташка положила трубку, а он все еще держал свою, не понимая, что же происходит. Потом положил трубку и лег на тахту. Промаявшись несколько минут, он не выдержал и набрал наташкин номер. Ее голосом ответил автоответчик, он попросил: «Наташ, если ты не спишь, возьми трубочку…» Послышались короткие гудки. Он положил трубку и откинулся на подушку. На душе кошки скребли. Надо было что-то делать. Он по привычке досчитал до десяти и начал одеваться. Потом спустился во двор и завел свою «шестерку». Не прогревая, на подсосе, тронулся, чтобы не будить жителей «хрущобы». Стоял апрель, снег уже почти сошел, во всяком случае дороги ночью были сухими, и он летел по пустынной Москве, что называется, с ветерком. Гонка, как всегда, проветрила ему мозги. Он слегка успокоился и решил вернуться. «Только заеду, посмотрю на ее окна и домой», - решил он. Он припарковался на улице, запер машину и прошел во двор. Ее окна были видны только с детской площадки, и он прошел туда. В кухне горел свет. «Зайду», - решил он. Набрав код, он поднялся на лифте на восьмой этаж. Позвонить или постучать? В раздумье он положил руку на ручку двери, и дверь легко подалась внутрь. Открыто. Он просунул голову в проем и тихо позвал: «Наташа!» В ответ ни звука, только где-то в глубине квартиры монотонно негромко бубнил телевизор. Он шагнул в прихожку. Слева в кухне горел свет. Серега быстро нога об ногу скинул ботинки, поискал глазами тапочки, не нашел, тихо чертыхнулся и в носках прошел на кухню. На столе стояла чуть початая бутылка водки, рядом серебряный стаканчик. В пепельнице лежало несколько окурков тонких сигарет, которые курила Наташка. Запах пепла неприятно пропитал маленькую комнатку. Рядом с бутылкой лежал большой лист бумаги с ее крупным корявым почерком. Он пригнулся: «Сережа, извини, что сваливаю это на тебя. В моей смерти прошу никого не винить. Просто больше не могу». Оглоедов быстрым шагом прошел в большую комнату, которая служила ей и спальней, и рабочим кабинетом, и гостиной. Работающий экран телевизора серо освещал смятую разобранную пустую постель. По стульям были разбросаны вещи и одежда. На столе стояла ваза с засохшими цветами. Он бросился в детскую. Там было все прибрано, но пусто. Серега через прихожку вернулся на кухню. И вдруг до него дошло. Он развернулся, в один прыжок очутился у двери в ванную и рванул ее. Наташка лежала в бурой воде. Голова ее слегка подвернулась, но осталась лежать на выгнутой горизонтали ванны. Лицо было неестественно бело, обескровлено, закатившиеся глаза в щелках под веками тускло блестели белками, зубы оскалились между расползшимися губами. На краю раковины лежала полоска стали от безопасной бритвы. Серега бросился к Наташке и приподнял голову. Наташка никак не отреагировала. Он положил голову обратно на край ванны, лихорадочно содрал с себя свитер и рубашку и, сунув руки в эту страшную жидкость, приподнял, нащупав, ее тело. Оно, как и вода, казалось холодным. Оглоедов приподнял тело, при этом наташкина голова упала ему на плечо. Он вытащил ее, развернул и посадил на край ванны. Затем перехватил руками и, помогая коленом, поднял тяжелое безвольное тело на руки. Донеся его до спальни, он быстро положил Наташку в постель и включил свет. Руки ее были раскинуты. Она была в модном, видимо, когда-то ослепительно белом шелковом белье. Но об этом можно было догадаться лишь потому, что белыми остались бретельки, вся остальная ткань пропиталась бурой жидкостью и выглядела отвратительно. Она явно не хотела выглядеть после смерти некрасивой. Казалось бы, какая разница, каким тебя увидят после смерти, но женская природа и тут берет свое. На кисти левой руки сквозь порез чуть сочилась кровь, собираясь в капли. Надо забинтовать. Серега поискал глазами, но ничего подходящего не было. «В кухне есть полотенца», - пришло ему в голову. Он бросился туда и в ящичках кухонного стола обнаружил чистые куски вафельного материала. Вернувшись, он обмотал кисть и туго затянул, потом, мгновение подумав, другим полотенцем стянул предплечье. Что еще? Воды? Он сбегал опять на кухню, набрал воды в чайную кружку и, вернувшись, приложил ее, приподняв голову, ко рту Наташки. Вода, заполнив пространство между сомкнутыми зубами и щеками, потекла с углов раздвинутых губ по подбородку на шею. «Да она ж так задохнется!» - пришла в голову Оглоедову суматошная мысль. Он отбросил кружку и перевернул Наташку ничком, подвернув ее голову, чтобы она не задохнулась теперь от недостатка воздуха. «Врача надо, врача!» - наконец-то дошло до него. И он побежал на кухню звонить в «скорую». Там приняли звонок, уточнили адрес и, сказав: «Ждите, скоро бригада подъедет», - положили трубку. Оглоедов спохватился и снова набрал «03». «А что нужно сделать, пока врачи не приехали?» - спросил он. «Я не знаю, я диспетчер. Сейчас позову врача», - ответил усталый женский голос. Врач скоро подошел и спросил Оглоедова, что он пока сделал. Серега быстро рассказал. «Хорошо, только рану нужно не полотенцем перевязать, а бинтом. И проверьте, не запал ли у нее язык. Положите ее в такое положение, чтобы это было исключено. Мы сейчас подъедем, мы тут рядом», - сказал врач. Серега побежал в спальню. Наташка по-прежнему лежала ничком. Он перевернул ее и попытался открыть ей рот. Зубы были крепко сомкнуты. Он сбегал опять в кухню и схватил нож, но тут же одумался и взял маленькую чайную ложку. Передние зубы находили верхние на нижние, и просунуть ложку не удавалось. Тогда он оттянул щеку и стал просовывать ручку чайной ложки между коренными. Со скрипом в прямом и переносном смысле это ему наконец удалось, и он раздвинул рот. Подсунув ложку другой стороной между коренными зубами, он пальцем нащупал язык. Тот лежал нормально. Подтянув Наташку к изголовью и обложив подушками, он оставил ее в полусидячем положении, и, вытащив ложку, побежал на улицу в машину за аптечкой, где у него был бинт. Только он вытащил аптечку из машины, как подъехала «скорая». Серега вместе с врачом и медсестрой поднялся в квартиру и проводил их в спальню. Эскулап быстро осмотрел Наташку и сказал: «Еще жива. Люда, давай физраствор». Воткнув иголку с физиологическим раствором, он протянул емкость, от которой тянулся прозрачный шланг, медсестре и передал по рации водителю: «Поднимайся с носилками». Серега суетился рядом, пока выносили Наташку, но что сделать еще не знал, а врач сказал, чтобы он не волновался и не мешал работать. Схватив рубашку и свитер и натягивая их на ходу, Оглоедов побежал к своей «шестерке». Он мчал по ночной Москве за «скорой», и в голове его мешались множество мыслей, но в принципе она была пуста. Пуста она была и все то время, пока Наташку заносили в здание больницы, а ему сказали посидеть в приемной. Он сидел уже второй час, выскакивая каждые десять минут на воздух покурить. И чем дольше он сидел, тем ему становилось все страшнее и хуже. Потом наступило что-то вроде оцепенения. И когда он увидел знакомое лицо доктора, который приезжал на «скорой», он не сразу сообразил, откуда он его знает. «Скажите, а как Наташа?» - вспомнил он. Тот непонимающе посмотрел на Оглоедова: «Какая Наташа?»