Сергей Галихин - Русская фантастика 2009

• Название: Русская фантастика 2009
• Автор: Сергей Галихин
• Издательство: М.: Эксмо, 2009. — 512 с.
• Жанр: Научная Фантастика
• Год: 2009
• ISBN: 978-5-699-33456-8

Эта итоговая ежегодная антология охватывает многие жанры, стили и направления русскоязычной фантастики. Невероятные события забрасывают героев этого сборника в самые отдаленные уголки Вселенной и во времена Второй мировой войны, в мрачные закоулки подсознания и в параллельные миры, где может произойти все что угодно. В удивительное путешествие к неисследованным галактикам приглашают вас ведущие отечественные писатели-фантасты.

---

Геркулес не слышит его. Он уже видит большую алую розу, подсвеченную круглым фонарем. Он читает вывеску: «Тугой бутон розы».

Единственный бордель во всех известных мирах, где можно купить человеческую женщину.

Не механическую силиконовую подделку с электронной начинкой. Не виртуальную бездушную красотку, чей образ проецируется компьютером в мозг. Не зеленокожую, приторно пахнущую аборигенку с Зитана-6. Не бритого примата с дельты Драконис. Не раскрашенного транссексуала с планеты Развлечений. Не контрабандных оргазмий, искусственно выведенных в каком-то из миров Темного Пространства.

Нет.

Настоящую. Человеческую. Женщину.

Только здесь — в Фиштауне, единственном городе Грозовой Планеты.

Не на Земле, где случайно родившиеся девочки меняют пол, едва достигнув совершеннолетия, где процесс зачатия идет под микроскопом, а эмбрионы развиваются в инкубаторах Центров Воспроизводства. Не на Зеббе, где воинственные амазонки не допускают к себе мужчин, а совокупляются с полуразумными ящерами. Не на Укросе, где Культ Чистоты позволяет людям заниматься любовью лишь дважды в жизни — и сила внушения так велика, что человек, совокупившийся в третий раз, погибает мучительной смертью. Не на Отапи, где вот уже несколько сот лет детей штампуют клонировочные машины, а отказавшиеся рожать женщины давно превратились в уродливых бесполых существ.

Только здесь…

Целую минуту Геркулес стоит перед зеркальной дверью заведения мамаши Ти. Он видит свое отражение, он чувствует, как бешено колотится сердце, — и не понимает отчего. Ему немного страшно — и он ругает себя за необъяснимую слабость.

Затаивший дыхание старик, не оборачиваясь, напряженно ждет, скрипнет ли дверь. Руки его замерли на холодной стали карабина.

Мамаша Ти, рыхлая и колченогая, смотрит сквозь стеклянную дверь на могучего молодого красавчика и радушно улыбается ему, хотя знает, что он не может ее видеть. Потом она переводит взгляд на своего мужа, сидящего посреди улицы на старом стуле.

— Опять Тартус отгоняет моих клиентов, — шепчет она сердито, но во взгляде ее нет ни зла, ни недовольства, лишь понимание и уважение.

Шуршат юбки: кто-то из девушек спускается по лестнице. Мамаша Ти оборачивается, кивает двадцатилетней Лауре, жестом велит встать рядом.

А потом скрипит входная дверь.

Владимир Березин БЕЛАЯ КУРОПАТКА

Утром в поселке появилось чудо. По хрусткому снегу в стойбище приехал домик на лыжах. Позади домика был радужный круг — такой красивый, что погонщик Федор сразу захотел его коснуться.

Но на него крикнули и, оттого что это было не слышно в треске двигателя, больно ударили в плечо.

— Без руки останешься, чудак, — склонилось над ним плоское стоптанное лицо. Таких лиц Федор никогда не видел раньше — оно было круглое и желтое, как блин.

Сам Федор в начале своей жизни звался вовсе не Федором, имя его было иным, куда более красивым и простым, но монахи из пустынной обители дали ему именно такое и брызгали в лицо водой, точь-в-точь как брызжут оленьей кровью в лицо ребенка. Он с любопытством смотрел на пришельцев, для которых такие диковинные имена привычны.

В поселок приехали четверо в кожаных пальто, и теперь эти четыре кожаных пальто висели на стене казенного дома, будто в строю. Оперуполномоченный Фетин пил разбавленный спирт в правлении колхоза, и его товарищи тоже пили спирт, оленье мясо дымилось в железных мисках на столе. Разговоры были суровы и тихи.

Федор слышал, как они говорили о местных колдунах, которых свели со свету. И колдуны оказались бессильными против выписанных специальным приказом красных китайцев. Из них и был человек со стоптанным лицом, которого Федор увидел первым. Колдуны пропали, потому что их сила действует только на тех, кто в них чуть-чуть верит, — а какая вера у красных китайцев? Не верят они ни в Белую Куропатку, ни в Двухголового Оленя.

Четверо чужаков сидели в правлении всю ночь, ели и пили, а затем спали беспокойным казенным сном. Наутро они стали искать дорогу к монастырю. И вот они выбрали Федора, чтобы найти эту дорогу. Федор не раз гонял упряжку оленей к обители, отвозя туда припасы, — и сам вызвался указать место.

Скрючившись, он полез в домик на лыжном ходу, что дрожал, как олень перед бегом, и потом дивился пролетающей за мутным окошком тундре — такой он ее не видел.

Повозка с винтом остановилась в холмах, отчего-то не доехав до монашеских домиков. Люди в кожаных пальто стояли посереди долины — прямо перед ними, внизу, в получасе ходьбы, расположилась обитель.

Федор пошел за пришельцами, потому, что хотел услышать, о чем те будут говорить с монахами. Но никакого разговора не случилось — оперуполномоченный Фетин первым открыл крышку своего деревянного ларца на бедре, достал маузер и, примерившись, стал стрелять.

Выстрелы хлестнули по черным фигурам, как хлещет веревка, хватая оленя за горло. Монахи, будто черные птицы, попадали в снег. Побежал в сторону только один из них, самый молодой, взмахнул руками, словно пытаясь взлететь, но тоже ткнулся в землю.

Последним умер старик игумен, что посмотрел еще Федору прямо в глаза перед смертью. Он, казалось, загодя готовился к этому концу, и убийцы были ему неинтересны, а вот Федор чем-то привлек внимание игумена.

Но все кончилось — и хоть лишней деталью ушедших жизней топился очаг, булькала на нем пустая похлебка, но люди в кожаных пальто уже ворошили какие-то бумаги.

— С колдунами было сложнее, — сказал китаец. — Они не знали, что умрут, оттого так и метались, торгуясь со смертью. А этим умирать привычно.

Оперуполномоченный складывал в мешки вещи, последней он достал небольшую чашу.

— Золотая? — спросил китаец.

— Нет, оловянная. Нет у них золота, — ответил оперуполномоченный Фетин. — Если б золото, все было бы куда проще. Эй, парень, — подозвал он Федора и швырнул находку ему в грудь, — вот тебе чашка. Будешь чай-водка пить. И запомни: ты не предатель, а человек, что сделал важное для всего трудового народа дело.

Федор поймал тяжелую чашу и, повертев в руках, спрятал за пазухой. Он не знал значения слова «предатель», но все это ему не нравилось, что-то казалось неправильным в происходящем, смерть была непонятной и бессмысленной. Но монахи умерли, и чаша все равно пропадала.

Люди в кожаных пальто довезли его обратно к стойбищу, а чаша тем временем будто наливалась чем-то с каждым часом, тяжелела, жгла грудь.

Пошатываясь, он вылез из аэросаней и сел на нарты.

Чаша обжигала кожу, но Федор не мог вытащить ее — обессилели, не поднимались руки. Олени пошли сами, чего не бывало никогда, они разгонялись, перешли на бег, и вот уже Федор несся по ровному как стол пространству. Много дней несли олени Федора по гладкому снегу, налилось силой весеннее солнце, стала отступать зимняя темнота. Понемногу сбавили олени бег, и вывалился Федор вон, на землю.

А там весна и пробивается трава сквозь тающий снег. В ноздри ударил запах пробуждающейся земли, запах рождения травы и мха.

Рядом оказался край большого болота, на котором урчали пузыри, и неизвестные Федору птицы сидели вдалеке — не то простые куропатки, не то священные птицы Верхнего мира.

Федор пополз к прогалине, чтобы напиться воды. Привычно, как литая, легла в руку чаша, что оказалась не такой тяжелой, как он думал. Зачерпнул Федор талой воды и запрокинул голову, прижав дареное олово к зубам. Но только сразу поперхнулся.

Не вода у него в горле, а сладкая, горячая кровь.

Федор в ужасе осмотрелся — бьет фонтан перед ним, жидкость черна и туманит разум. И не оленья это кровь, которой пил Федор много и вволю, а человечья.

Закричал он страшно, швырнул чашу в красный омут и побежал прочь, забыв про нарты и оленей.

Он не скоро устал, а когда опомнился, то вокруг была незнакомая местность — потому что только чужак не распознает в тундре своей дороги.

Федор упал, обессиленный, а когда поднял голову, то увидел, что лежит на нагретых за день камнях. Солнце, только приподнявшись над горизонтом, снова рухнуло в Нижний мир.

Рядом с Федором стоял мертвый игумен.

— Что, плохо тебе? — Голос игумена был глух, как олово, а слова тяжелы. — Сделанного не воротишь, теперь ты напился человечьей крови, и жизнь твоя потечет иначе. Но я знаю, что ты должен сделать: двенадцать мертвых поменяешь на двенадцать живых. Счет невелик, так и вина невелика — вина невелика, да наш воевода крут.

Федор долго сидел на холодеющем камне, пытаясь понять, что говорил черный монах.

Мир в его голове ломался — он в первый раз видел такую смерть, когда один человек убивает другого. Он видел, как уходят старики умирать в тундру и их дети равнодушно смотрят в удаляющиеся спины. Он видел, как стремительно исчезает человек в море, когда рвется днище самодельной лодки. Он слышал, как кричит человек, упавший с нарт и разбившийся о камни, — но ни разу не видел, как убивают людей специально. Теперь он сам это увидел и сам привел убийц к жертвам. Неважно, что и те и другие — чужаки.