Рене Кастр - Мирабо: Несвершившаяся судьба

• Название: Мирабо: Несвершившаяся судьба
• Автор: Рене Кастр
• Издательство: Молодая гвардия
• Жанр: История
• Год: 2008
• ISBN: 978-5-235-03086-2

Оноре Габриэль Рикети де Мирабо (1749–1791) — один из наиболее ярких деятелей Великой французской революции, блестящий оратор и публицист, бретер и любимец женщин, узник королевских тюрем и защитник монархии. Посмертное открытие его тайных связей с двором Людовика XVI привело к тому, что прах Мирабо вынесли из Пантеона великих людей Франции. Отношение к нему не раз менялось и в последующие годы. Автор данной книги, известный французский историк Рене де Кастр (1908–1987) видит в своем герое не авантюриста, а гения политики, пытавшегося примирить умеренных республиканцев с монархистами и избежать революционных потрясений, войны и террора. «Останься Мирабо жив, история Франции и Европы могла бы пойти другим путем» — этот неожиданный вывод автор книги подкрепляет кропотливым анализом биографии своего героя, его сочинений и мемуарных свидетельств современников.

---

Внешне это было заявление лояльного монархиста, но на самом деле оно было коварно направлено против королевы, отказавшейся от его услуг, которой он по умолчанию отказывал в неприкосновенности. А такой отказ был несовместим с французской монархической традицией. Депутатам показалось, будто Мирабо хочет заставить их дать добро на нечто чудовищное; предложение отклонили. Вскоре мы увидим, что Мирабо того и добивался. На повестке дня значился ответ короля по поводу не одобренных им декретов; Людовик XVI не хотел утверждать Декларацию прав; теперь он намеревался сохранить за собой всю исполнительную власть, то есть потребовать абсолютного вето. Отвечая Робеспьеру, критиковавшему королевскую позицию, Мирабо спокойно заметил, что «для успеха дела и ради общественного спокойствия монарху совершенно необходимо, чтобы наши постановления принимались, причем добровольно».

Может быть, Мирабо знал, что парижская чернь в этот самый момент идет на Версаль, и говорил так, повинуясь своему долгу монархиста? Всё заставляет думать, что он знал. «Мунье, Париж идет на нас», — шепнул он на ухо председателю и посоветовал составить обращение к королю, чтобы тот немедленно утвердил декреты. Мунье не понимал всей серьезности момента, и Мирабо сказал ему так:

— Пойдите во дворец и сообщите им; скажите, если угодно, что это я вам сообщил; нельзя терять ни минуты.

— Париж идет на нас? — ответил Мунье ироническим тоном. — Ну что ж! Тем лучше. Тем скорее у нас появится республика.

— Господин председатель, все это очень остроумно, — возразил Мирабо, — но если королевское семейство попадет под удар, если оно будет принуждено к бегству, я не отвечаю за последствия.

Мирабо никто не поверил: король уехал на охоту; королева провела остаток дня в Трианоне, так как ее беспокоило понижение уровня воды в искусственном ручье, впадавшем в пруд в ее «деревеньке».

А тем временем Париж неудержимо шел на Версаль. Лафайет двинул войска вслед за мятежниками, но не мог их сдержать.

Во время охоты Людовика XVI предупредили об опасности; паж известил королеву, которая в последний раз предавалась мечтам в гроте Трианона.

Мирабо отправился из Национального собрания домой к графу де Ламарку, с которым собирался поужинать. Они говорили о сегодняшнем заседании. Де Ламарк дружески попенял Мирабо на двусмысленную позицию, которую тот занял утром по отношению к королеве. Мирабо сознался, что зашел слишком далеко, но был настолько обескуражен легкомыслием и преступной беззаботностью двора, что увлекся.

— Потом он заговорил как великий гражданин, — рассказывает де Ламарк. — Те речи, что держал у меня граф де Мирабо, должны были бы звучать в королевском Совете.

Речь шла о том, чтобы король укрылся в Меце. «Династия будет погублена, — уверял Мирабо, — если Монсеньор[44] не останется и не возьмет в свои руки бразды правления». Если такие слова действительно тогда прозвучали, они сводят на нет обвинения в заговоре с герцогом Орлеанским. Затем друзья обсудили вопрос, особенно интересовавший графа: о волнениях в Брабанте. Оба еще не знали, что первые отряды бунтовщиков и разъяренных женщин уже вступили в Версаль.

В шесть часов вечера Мирабо с де Ламарком вместе отправились в Национальное собрание; зал был захвачен рыночными торговками, одна из них уселась в председательское кресло. Мирабо тотчас был узнан. Ему устроили овацию.

— Нам нужна наша мамаша Мирабо! — вопили женщины.

Аристократ Мирабо, покоробленный такой фамильярностью, вернулся домой.

В это время Людовик XVI по-отечески беседовал с делегацией парижских женщин, обещая им хлеба. Мунье, принесшему декреты на подпись, пришлось дожидаться в приемной…

Мирабо лег в постель и уже собирался заснуть, когда в одиннадцать часов вечера за ним пришел Дюмон; в Версаль прибыл Лафайет.

Национальное собрание тотчас провело экстренное заседание. Зал, где в полном смятении дискутировали несколько депутатов, производил впечатление беспорядка, почти оргии. Мирабо снова был встречен рукоплесканиями торговок. Громовым голосом он прорычал:

— Я хотел бы знать, почему срывают наши заседания… Представители народа не могут принимать мудрые решения, будучи заложниками возмутительного гвалта, и я надеюсь, что друзья свободы пришли сюда не затем, чтобы стеснять свободу Собрания.

Этого властного голоса оказалось достаточно, чтобы восстановить порядок. Наступила полночь, когда было зачитано заявление короля: «Я утверждаю статьи Конституции и „Декларации прав человека и гражданина“, представленные мне Национальным собранием».

Поскольку король утвердил их декреты, депутаты решили, что монархия спасена. Лафайет пообещал оберегать королевское семейство от разбойников. Национальное собрание с чувством выполненного долга разошлось до следующего дня, 6 октября.

К моменту пробуждения Мирабо несчастья монархии приняли необратимый характер. Ограду дворца взломали; только благодаря преданности одного из гвардейцев королева сумела избежать смерти. Королевская семья, скучившаяся в спальне Людовика XVI, была спасена лишь прибытием Лафайета, которого еле добудились.

Отправляясь в Собрание, Мирабо увидел, что на улицах беспорядки; ему пришлось вызволять коллегу Малуэ, которому угрожали вооруженные люди. Решетка дворца была в крови; на острия насадили головы перебитых чернью гвардейцев. Толпа в лохмотьях заполонила передний двор; подобно приливу, она наступала на мраморный двор, крича: «В Париж!» Однако из глубины ее вырвалось несколько возгласов: «Да здравствует король!» Центральное окно дворца растворилось; Людовик XVI вышел на балкон.

— Дети мои, — сказал он недрогнувшим голосом, — я буду жить рядом с вами вместе с моей женой и детьми.

Толпа завопила: «Давай сюда королеву!»

Мария-Антуанетта появилась, но увидев нацеленные на нее ружья, попятилась назад. Лафайет встал рядом с ней, снова вывел под взгляды ошеломленных зрителей и поцеловал ей руку. Этот театральный жест на какое-то время восстановил спокойствие, потом снова зазвучал многоголосый вопль: «В Париж, в Париж!»

Возмущенный Мирабо бросился в зал заседаний; дебаты начались без соблюдения юридических формальностей. Мунье намеревался отправиться во дворец и посоветовать королю исполнить желание народа, выраженное столь властно.

— Возражаю, — закричал Мирабо, — недостойно нас и неблагоразумно оставлять наш пост в тот момент, когда общему делу грозят мнимые или настоящие опасности.

Совершенно ошарашенный Мунье (в последующие дни он спрятался и не показывался) потерял всякий контроль над собой. Забыв, что председатель Собрания не должен вмешиваться в дебаты, он ответил:

— Наше достоинство в том, чтобы исполнять свой долг; я же считаю священным долгом быть в минуту опасности рядом с королем.

Это предложение не было принято. Мирабо потребовал слова.

— Я требую постановить, — сказал он, — чтобы король и Национальное собрание не разлучались во время нынешней сессии, и хочу заметить Собранию, что, руководствуясь здравым политическим смыслом, оно должно добровольно пойти на столь важный шаг.

Несмотря на иронию, прозвучавшую в последних словах, депутаты единодушно заявили о том, что не разлучатся с королем. Национальное собрание провозгласило себя заложником событий. Мирабо навлек на себя жестокие упреки со стороны правых; его обвиняли в том, что он стал истинным победителем в октябрьские дни, и называли тайным организатором бунта. «Тот же самый Мирабо. — ядовито писал Ривароль, — который заявлял, что королю в опасности нужно всего только тридцать шесть депутатов, предлагает предоставить ему сотню свидетелей его плена и, отказавшись состоять в первой депутации, которая могла оказаться в опасности, придя на помощь королю, вызвался участвовать во второй, которая может лишь унизить его величество, увеличив кортеж его победителей».

Таков вывод первого полемиста-роялиста того периода. Но Риваролю была неведома оборотная сторона медали: утром 7 октября, когда семья короля впервые проснулась в заброшенном и обветшавшем дворце Тюильри, Мирабо отправился к графу де Ламарку.

— Если у вас есть хоть какое-нибудь средство достучаться до короля и королевы, — сказал он, — убедите их, что и Франция, и они сами погибнут, если королевское семейство не покинет Париж. Я берусь составить план, чтобы вызволить их отсюда; сумеете ли вы уверить их, что они могут на меня рассчитывать?

— Займитесь вашим планом, — отвечал де Ламарк, — когда он будет готов, я сумею сообщить его им…

II

Главным неизвестным в любой биографии являются действительные намерения человека в тот момент, когда ему дается последний шанс спасти государство. Легенда и портретные изображения свидетельствуют, что для Мирабо такой момент наступил в конце заседания, проходившего в присутствии короля 23 июня 1789 года. Этот предрассудок слишком укоренился, чтобы мы могли разрушить его совершенно. С другой стороны, он довольно точно соответствует привычному образу трибуна, сложившемуся у людей, хотя это представление во многом ошибочно. Поворот в судьбе Мирабо произошел немного позднее, в тот богатый событиями период продолжительностью в месяц: с 7 октября по 7 ноября 1789 года.